Ленька-активист (СИ). Страница 13

Но окна в одном из вагонов штабного поезда по-прежнему ярко горели. Желтый, теплый свет лился из-за плотно задернутых штор, словно маяк во тьме. Определенно, именно там сейчас работает Сталин! Еще в прошлой жизни я читал, что будущий Генеральный секретарь — «сова», любит работать по ночам, и под его ритм работы еще придется подстраиваться и партийным, и советским органам, и наркоматам!

Что же, теперь я примерно знаю, в каком вагоне он находится. Осталось лишь попасть туда.

И тут в моем мозгу возник отчаянный, безумный план. Раз нельзя войти через дверь, значит, нужно попробовать по-другому!

Глава 6

Поначалу мелькнула мысль пробраться по крышам вагонов, но я ее отбросил. Расстояние между вагонами слишком велико, придется перепрыгивать с крыши на крышу, и меня неминуемо обнаружат по стуку каблуков по гулкой деревянной крыше. Решил идти «низом» — под вагонами. Страшно, конечно, но в целом — безопасно: в отличие от дизельного или электропоезда, паровоз никуда не поедет внезапно. Сначала ему надо развести пары, а это очень небыстрое дело.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, я, стараясь двигаться как можно тише и незаметнее, пробрался под стоявшие на соседнем пути товарные вагоны. От колесных пар тянуло запахом смазки, между шпалами кое-где пробивалась трава.

Револьвер вдруг остро уперся в ребра. Черт! Я же совсем про него забыл!

Что делать? Так и идти, прямо с оружием? Опасно! А что, если меня заметят? Что, если поймают? Расстреляют сгоряча прямо на месте как диверсанта, и никто даже не узнает, зачем я сюда пришел! С другой стороны, бросить его здесь — тоже не дело: начнут осматривать пути, обнаружат, и результат будет такой же, как не хуже того. Ааааа, что делать?

Нащупав за пазухой теплый металл нагана, я немного успокоился. Месяц назад я упросил Свиридова сделать на нем дарственную гравировку. Несомненно, она привлечет внимание, а в совокупности с разрешением на оружие, сможет послужить доказательством, что я — не какой-то там диверсант, а заслуженный человек, принесший немалую пользу Советской Республике. А вот патроны, пожалуй, стоит вынуть, тем более что их и осталось–то всего две штуки.

Так я и сделал. Остановившись на минуту, на ощупь вынул из барабана длинные патроны Нагана и засунул их в карман. Все-таки так спокойнее!

Ползком я медленно и бесшумно двигался от вагона к вагону, пока не оказался прямо под штабным салон-вагоном Сталина. Я понял, что достиг цели, когда увидел отсвет от горящих окон на перроне рядом с рельсами. Я слышал, как над головой, в вагоне, ходят люди, как скрипят половицы, доносятся приглушенные голоса. Сердце готово было выпрыгнуть из груди от страха и волнения.

Но отступать было поздно. Я осторожно вылез со стороны, противоположной зданию станции, огляделся в поисках часового. Никого! Возможно, посты охраны здесь только в начале и конце перрона, а я уже в середине поезда. Еще раз оглядевшись, я ступил на металлическую лестницу, ведущую к тамбуру и, затаив дыхание, начал осторожно подниматься. Дверь оказалась не заперта. Потянув за ручку, я открыл дверь и скользнул внутрь. Тут было тихо, горел тусклый электрический свет.

Собрав всю свою волю в кулак, я шагнул внутрь. И в тот же миг на меня, как из-под земли, навалилась охрана! Сильные грубые руки скрутили, вывернули суставы, прижали лицом к дощатому полу. Вот же черт побери!

— Взяли гада! — прохрипел кто-то над ухом. — Кто такой? Что здесь делаешь?

Тем временем другой быстро обыскал меня и, конечно же, немедленно нашел за пазухой мой наградной наган!

— Оружие! — торжествующе крикнул один из чекистов. — Понятно, что за фрукт! Белогвардейский выкормыш, покушение хотел устроить! Ну, сволочь, готовься встать к стенке!

— Эт… это наградной наган! — задыхаясь от боли, едва слышно прохрипел я. — У меня… у меня на него бумага есть!

— Бумага? — усмехнулся другой чекист, тот, что был постарше, с холодными, безжалостными глазами. — Бумагу мы тебе сейчас сами выпишем. Путевку в расход. А ну, тащи его!

Меня подняли и поволокли по коридору, больно тыча в спину прикладом. Я пытался кричать, объяснять, что я не враг, что у меня важное дело, но увы — никто не слушал меня. Неужели это конец? Неужели я вот так глупо, нелепо погибну, не успев ничего сделать, ничего изменить?

В этот момент из глубины вагона донесся знакомый, глуховатый, с характерным акцентом голос:

— Что за шум, таварищи? Что праисходит?

Чекисты замерли. Дверь одного из купе была раскрыта, и на пороге, освещенный падающим из дверного проема желтым светом, стоял Сталин. В полувоенном кителе, с маленькой трубкой в руке. Он смотрел на нас пронзительными, волчьими глазами, и в его взгляде не было ни удивления, ни страха, только холодное, изучающее любопытство.

— Вот, товарищ Сталин, — отрапортовал чекист, вытягиваясь в струнку. — Задержали неизвестного. Пытался проникнуть в ваш вагон. При нем обнаружено оружие. Подозреваем покушение!

Сталин медленно перевел взгляд на меня, потом на наган в руках чекиста.

— Оружие, гаваришь? — он прищурился, внимательно разглядывая меня. — Что-то молод он для тэррориста. Нэужели Врангель опустился столь низко, что направляет на вэрную смэрть детей? А ну-ка, дай сюда!

Чекист с готовностью протянул ему наган. Сталин взял его, повертел в руках, внимательно рассмотрел гравировку на рукоятке.

— «Герою Гражданской войны Леониду Брежневу от РВС 14-й армии», — прочитал он вслух. — Интересна… А ты, значит, и есть тот самый Леонид Брежнев, о котором писали в газэтах? — спросил он, переводя взгляд с нагана на меня, и обратно на наган.

Ого, про меня, оказывается, и в газетах писали! А я и не знал. Но мысль промелькнула толком не задержавшись.

— Да, товарищ Сталин! Это мой наган. Подарок от товарища Аралова! У меня и разрешение есть! — пискнул я, с досадой понимая, что поневоле разговариваю каким-то детским, плаксивым голосом.

— Дакумент, гаваришь? — Сталин посмотрел на чекиста. — А ну-ка, праверь. И телеграмму в Каменское дай, в ревком. Пусть падтвердят, что есть такой герой, Леонид Брежнев. А если все так, как он гаварит, — он снова посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула какая-то непонятная усмешка, — тагда, может, и пагаварым. Отчего не пагаварыть с человеком, который так настойчиво этого добиваэтся? Мне вот прямо ынтересно, какие такие «важные дела» привели его ко мне среди ночи, да еще и таким… аригинальным спосабом!

Удерживающие меня чекисты с неохотой ослабили хватку. Молодой командир с холодным взглядом забрал у меня разрешение на оружие, справку из ревкома и скрылся в своем купе. Вслед за ним ушел и Сталин. А я остался стоять посреди коридора под прицелом чекиста, осознавая, что самый главный, самый страшный экзамен в моей жизни только начинается.

Ожидание тянулось мучительно долго. Мне разрешили сесть на жесткую лавку в тамбуре. Стараясь успокоиться, я лихорадочно перебирал в уме все возможные варианты развития событий. А что, если из Каменского не придет подтверждение? Или придет, но не такое, на какое я рассчитываю? Что, если меня все-таки примут за провокатора или шпиона?

Наконец, молодой военный вернулся с телеграфным бланком в руке. Он быстро пробежал его глазами, и на его лице впервые появилось что-то похожее на удивление. Он еще раз внимательно посмотрел на меня, потом на телеграмму.

— Ну что ж, товарищ Брежнев, — сказал он уже совсем другим, почти уважительным тоном. — Из Каменского подтвердили, и даже дали вам весьма лестную характеристику. Правда, председатель ревкома, товарищ Фирсов, утверждает, что ты командирован в Екатеринослав, в губком, а ты вон, оказался в Синельниково. Странно… Ну, что же, проходи. Товарищ Сталин тебя ждет!

У меня отлегло от сердца. Первая, самая трудная преграда была взята.

Меня провели внутрь вагона, в небольшое, сильно прокуренное, но аккуратно обставленное купе, которое, видимо, служило одновременно и кабинетом, и приемной. За простым письменным столом, заваленным картами и бумагами, сидел Сталин. Он поднял на меня свои знаменитые желтоватые, пронзительные глаза.