Гость из будущего. Том 4 (СИ). Страница 9

— Хорошо сидим, — улыбнулась Татьяна Иваненко, которая буквально спасла этих троих загулявших артистов кино и театра.

— Волшебно, — пророкотал Владимир Высоцкий, перебирая струны на гитаре.

Уж не знаю как, но когда Золотухину, Шацкой и Высоцкому не хватило нескольких рублей, чтобы расплатиться в ресторане, Владимир Семёнович вызвонил именно Татьяну Иваненко. И Татьяна, только-только вернувшись с учёбы, всё бросила и помчалась на другой конец Москвы, словно предчувствуя свою будущую судьбу. А потом она же привезла всю компанию и на «Мосфильм».

«Странно устроен мир, — подумал я, молча разливая по гранёным стаканам лимонад. — Высоцкий и Золотухин в первые годы в театре станут друзьями — не разлей вода, будут сниматься вместе в одних фильмах, вместе гастролировать. Они и сейчас спелись с одного взгляда. А потом Валерий Сергеевич пойдёт своей дорогой, а Владимир Семёнович своей. Юрий Любимов как-то предложит нескольким актёрам Таганки играть Гамлета, пока Высоцкий будет в загуле, за границей или не в форме. И все откажутся, а Золотухин возьмёт и согласиться, чем разрушит долгую и прочную дружбу. Высоцкий сочтёт это предательством, не считая, что своими загулами предаёт весь большой театральный коллектив. Странно устроен мир».

— Постой, Феллини, — вдруг спросила меня Нина Шацкая, — а что мы завтра скажем Любимову, когда принесём «трудовые книжки», ну по поводу тебя?

— На этот случай жизни есть один проверенный и стандартный театральный ответ, — усмехнулся я.

— И какой же? — хмыкнул Владимир Семёнович.

— Аннушка пролила масло, и «подзащитный» попал под трамвай, — засмеялся я, однако шутки юмора никто не понял. — Ах, да, это из Булгакова, — крякнул я и тихо зашептал, — у Михаила Афанасьевича есть запрещённый роман под названием «Мастер и Маргарита». Мистика, чертовщина и прочее такое.

На этих словах что-то в глубине кинопавильона грохнулось на пол. И вся компания разом вздрогнула.

— Там кто-то есть, — пискнула Татьяна Иваненко.

— Я вам так скажу, — пробурчал я, вглядываясь во тьму, — страшнее человека зверя нет. С нечистой силой я уже сталкивался, не страшно. А вот человек может ударить ножом в спину, может шибануть арматурой по голове. А ещё хуже — отобрать в спектакле твою роль, и сказать, что так придумал режиссёр.

— Да нет там никого, — громко произнёс Валерий Золотухин. — Ну и что там, в этом романе?

— В самом начале повествования на Патриарших прудах двое литераторов встречают Мефистофеля, — ответил я, всё ещё пытаясь разглядеть, кого там леший принёс? — И одному из них Мефистофель предсказывает смерть под колёсами трамвая, потому что Аннушка уже разлила на дороге подсолнечное масло.

— Очень страшно, но ничего не понятно, — нервно хохотнула Шацкая.

— Ничего-ничего, — улыбнулся я, — придёт совсем немного времени роман напечатают и даже разрешат театральную постановку. Я даже больше скажу. Ты, Нина, сыграешь Маргариту. Будешь бегать по сцене в чём мать родила.

— Да ну тебя, — захихикал Шацкая, моментально покраснев.

— А кто сыграет Мефистофеля? — прорычал Владимир Высоцкий.

— Ваш коллега, Вениамин Смехов, — хмыкнул я. — Только не Мефистофеля, а Воланда. Булгаков своего сатану в романе называет Воландом.

На этих словах опять что-то грохнулось в глубине кинопавильона. Иваненко и Шацкая тут же подскочили со стульев словно ужаленные, а Валерий Золотухин медленно и растеряно привстал.

— Чёрт возьми! Так и ногу сломать недолго! — вдруг заорал Леонид Гайдай и, потирая ушибленное колено, вышел на размытую границу света и тьмы. — Вы чего тут сидите?

— Я же утром говорил, — пожал я плечами, — что сегодня этим самым ребятам помогал устроиться к Любимову в театр на Таганке. Вот отмечаем данное событие сосисками и лимонадом. Милости прошу к нашему шалашу.

— К вашему шалашу, мать твою, — простонал Гайдай, подойдя к столу. — А я думал, что ты сегодня утром как всегда наврал.

— Леонид Иович, не могу же я всё время врать, — захохотал я, выложив на свободную тарелку одну сосиску и маленькую ложечку горчицы, которую не доели в кадре Шурик и Лида.

— Ладно, поздравляю, — прокряхтел он и, присев за стол, за несколько укусов слопал сосиску целиком. — Проголодался, ждал, когда плёнку проявят, — виновато произнёс Гайдай.

— И как плёночка, без брака? — буркнул я.

— Высший класс, — захихикал он. — Завтра снимаем сцену знакомства Шурика и Лиды около крыльца Энергетического института. Мы, кстати, в этом институте пробовали отработать эпизод сдачи экзаменов — так всё в брак улетело, полностью. Увы, так уж устроена наша жизнь, что многие неприятности в ней случаются к лучшему. А я тебя помню, — сказал Гайдай Высоцкому, — ты на Шурика пробовался.

— Да, только вы меня не взяли, — пророкотал будущий кумир миллионов, который у мэтра советской комедии так никогда и не снимется.

— Извини…

— Володя, — подсказал я Гайдаю.

— Извини, Володя, не тот у тебя типаж, — задумчиво произнёс Леонид Иович. — У тебя волевое лицо сильного человека, а мне нужен был студент-недотёпа, который влипает в разные смешные и нелепые истории. Мы, режиссёры, сами себе не враги. И не из-за вредности одних актёров берём, а других — нет. Ну, что? Сыграй что-нибудь. Смотри, какие здесь с вами красивые барышни сидят.

— Это Нина, моя жена, — ревниво проворчал Золотухин, приобняв Шацкую.

— Почему бы и не спеть? — провёл по струнам Владимир Семёнович и, вперившись в Татьяну Иваненко, с приятной хрипотцой в голосе запел:

Я любил и женщин и проказы:

Что ни день, то новая была, —

И ходили устные рассказы

Про мои любовные дела…

— Апчи! — вдруг громко чихнул Гайдай и Высоцкий на втором куплете, обиженно замолчал.

— Володя, одолжи инструмент, — попросил я и сразу подумал, что для бывшего фронтовика Леонида Гайдая приятно было бы услышать песенный рассказ о своих однополчанах, полковых разведчиках. И Владимир Высоцкий напишет такую вещь в начале 70-х годов, которая будет называться — «Тот, который не стрелял». И я уже стал перенастраивать гитару, напевая про себя: «Я вам мозги не пудрю — уже не тот завод. В меня стрелял поутру из ружей целый взвод». Как вдруг Татьяна Иваненко попросила:

— Феллини, а спой «Есть только миг». Мне кажется, этой песне в такой волшебной обстановке сейчас самое время и место.

— Почему бы и нет? — буркнул я, а сам мысленно перекрестился, так как Татьяна избавила меня от вранья, что якобы «Тот, который не стрелял» — это малоизвестная фронтовая песня. Я в заключительный раз провёл по струнам, проверив гитарный строй, набрал побольше воздуха в лёгкие и запел:

Призрачно все в этом мире бушующем.

Есть только миг — за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь…

Кстати, каждую вторую строчку куплета я исполнял дважды и вдруг, догадавшись об этой особенности песни, на втором куплете, мне стал подпевать звонким и сочным голосом Валерий Золотухин. А после третьего куплета слова: «Чем дорожу, чем рискую на свете я — мигом одним, только мигом одним» запели уже все, кто был в нашей маленькой разношёрстной компании. У Леонида Гайдая тоже оказался подходящий звонкий вокал и хороший музыкальный слух. «Вроде спелись», — радостно подумал я, заканчивая четвёртый куплет, как вдруг по моей спине пробежал неприятный холодок. И я моментально догадался, что на меня из темноты смотрит давешний странный товарищ, и скорее всего, он здесь прятался задолго до Гайдая, подслушивая всю нашу беседу. «Да кто ж ты такой, мой „чёрный человек“?» — проворчал я про себя, выбив последний аккорд песни.

— Замечательная вещь, — обрадовался Леонид Гайдай. — Отличная песня! Кто автор? Почему не знаю?

— Автор, Леонид Иович, сидит перед вами, — не без гордости ответила за меня Татьяна Иваненко.

— Не может быть, — пробурчал кинорежиссёр, пристально посмотрев на меня через смешные круглые очки.