Гость из будущего. Том 4 (СИ). Страница 56

— Нет этого дня, — упёрся я. — Завтра я встречаюсь со студентами и комсомольцами, вы, Александр Николаевич, разговариваете с Микояном. А вы, Владимир Ефимович, решаете вопрос с личной охраной товарища Хрущёва, чтоб в воскресенье они не дёргались и не палии во все стороны. А субботний день оставим на резерв.

— Я смотрю ты, Феллини, совсем берега попутал? — пророкотал Семичастный. — Раскомандовался как фельдмаршал Кутузов.

— Виноват, исправлюсь, — кашлянул я.

— Ладно-ладно, — засмеялся Шелепин, — парень дело говорит. А вот что будет, если меня не выберут первым секретарём?

— Тогда с наиболее крепкими и бойкими комсомольцами на ваше заседание придётся прийти мне, — ответил я.

— А я подготовлю бригаду санитаров из своих самых крепких парней, — захохотал Владимир Семичастный.

Глава 22

В тот же самый поворотный четверг, ближе к 9-и часам вечера, я и Владимир Семичастный с тремя «своими орлами» проводили нашего «гостя из будущего» в аэропорт «Шереметьево». Иннокентия нужно было срочно переправить в Ленинград, потому что, по его утверждениям, в первый день после того как сознание возвращается обратно в 1997 год, здесь в этом теле наступает состояние заторможенности и раскоординации, к которым добавляются сильные головные боли. И лучше, по словам Кеши, весь этот день провести дома в собственной кровати.

— И ты значит, ничего назавтра уже не вспомнишь? — пророкотал Семичастный за пять минут до посадки в самолёт, оставив своих ребят в машине.

— Останутся рассказы родных о том, что я целый месяц ежедневно чудил и поражал их воображение разными фантастическими рассказами, — горько усмехнулся Кеша. — Ко мне даже прицепится обидное прозвище — «больной». Зато когда в 1990 году отец спасёт все свои сбережения, купив на них доллары, то на меня разве только молиться не будут. Хи-хи-хи.

— А что произойдёт в 90-ом году? — насторожился председатель КГБ.

Иннокентий снова усмехнулся, подозрительно покосился в мою сторону и, пожав плечами, произнёс:

— Так с января 1991 года заморозят вклады, и начнётся галопирующая инфляция.

— Это что за зверь такой? — криво усмехнулся Семичастный.

— Это когда 5 тысяч рублей, на которые раньше можно было купить одну квартиру, обесценятся до одной бутылки водки, — пробурчал я.

— Мать твою, — выругался председатель КГБ. — Так кто у вас там к власти-то придёт? Троцкисты что ли недобитые?

— Аха, каменевцы и зиновьевцы, — хмыкнул я. — Если я не ошибаюсь, то в середине 80-х при Политбюро ЦК КПСС создадут комиссию по экономическим реформам. Вот из неё эти младореформаторы и появятся. Золотые медалисты, детишки писателей и профессоров. Одним словом — золотая молодёжь. Правда, если их поскрести пальчиком, то наружу полезут тупость, жадность и бездарность.

— И поэтому развалится СССР? — резко посмурнел Семичастный.

— Ещё ни одна страна в мире не развалилась из-за экономических проблем, — снова ответил я. — Союз канет в лету, потому что управляющие элиты каждой республики захотят своей собственной ничем не ограниченной власти. Но самая большая беда, которая, так или иначе, коснётся каждого человека — это всеобъемлющий бандитизм и коррупция. И как следствие повсеместно установится власть воров с их тюремными порядками. Те ребята, у кого голова хорошо соображает, побегут из страны, и многие отрасли промышленности просто развалятся в прах. Потому что воровская психология до безобразия примитивна: нахапать, награбить, поставить себе золотой унитаз и усесться на этом унитазе жрать в три глотки. На большее интеллекта элементарно не хватает.

— Объявили мой самолёт, — прервал мою тираду Иннокентий. — Удачи вам. Что-то мне подсказывает, что она вам очень понадобится.

— И тебе, удачи, — пророкотал Владимир Семичастный, пожав руку нашему «гостю из будущего».

И когда Кеша бодро посеменил на посадку, председатель КГБ с подозрением посмотрел на меня и вдруг спросил:

— А ты сам откуда так много знаешь о будущем?

— Владимир Ефимович, так он мне всё и рассказал, — кивнул я в сторону Иннокентия, изобразив на лице немного придурковатую улыбку.

В пятницу 18-го сентября на квартире Левона Кочаряна, точнее говоря на кухне, заработал самый настоящий координационный центр. С самого утра сюда кто-то приезжал и так же быстро после непродолжительной беседы уезжал. А самым первым появился Сергей Павлов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ. Глаза розовощёкого главы советского комсомола горели, а руки чуть-чуть подрагивали. По всему чувствовалось, что Сергей Павлович очень сильно трусит, однако жажда новых карьерных перспектив заставляла включаться в работу по полной программе.

— Что я должен объявить своим подчинённым? — спросил он первым делом. — Как мы выведем студентов и комсомольцев на Красную площадь?

— Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть, — криво усмехнулся я. — Объявим студенческий день знаний. Дети у нас идут в школу 1-го сентября, а студенты после 20-го, после сбора советской картошки и капусты. Логично?

— Логично, — тяжело вздохнул он, выдавив из себя несмелую улыбку.

— И вот ещё что, сегодня нужно всех комсомольских вожаков собрать в одно время и в одном месте, чтобы переговорить и узнать общий настрой, — уверенно произнёс я, подумав, как бы товарищ Павлов из-за стресса с этой самой минуты не ушёл бы в запой. — Может быть, кого-то придётся и переубеждать.

— Где? — выдохнул он. — Здесь?

— Не-не-не, — отмахнулся я. — Здесь так-то люди живут. Лучше всего на 6 часов вечера где-то назначить какое-нибудь весёлое мероприятие. Допустим соревнование по волейболу среди комсомольских лидеров всех московских ВУЗов и крупных производств.

— Отличная идея, — обрадовался Павлов. — Вот за это я ручаюсь. Соберёмся в спортзале института физкультуры. Я там учился, я там всех знаю. А ты приедешь?

«Вот ведь жук, ничего сам делать не желает», — усмехнулся я про себя и, кивнув головой, сказал вслух:

— Всенепременно.

После Сергея Павлова приехал какой-то посыльный от Владимира Семичастного и передал небольшой почтовый конверт. На мой вопрос, что внутри, он перед выходом коротко козырнул и ответил, что не имеет ни малейшего представления. Оказалось, что товарищ Семичастный сделал мне самый настоящий подарок. Потому что в конверте я обнаружил красные корочки сотрудника КГБ на моё имя и фамилию. А короткая записка от Владимира Ефимовича гласила: «В воскресенье они тебе могут понадобиться. Вечером того же дня сдашь под расписку».

— Феллини, я связался с Робертом Рождественским и с Женей Евтушенко, кому ещё позвонить? — спросил Кочарян, заглянув на кухню в тот самый момент, когда я разглядывал красные корочки и думал: «потерять их после воскресной смены власти в Кремле или не потерять».

— Левон Суренович, ты словно вчера родился, — улыбнулся я. — Звони Вознесенскому, Белле Ахмадулиной, Булату Окуджаве и, — задумался я на несколько секунд, — и Юрию Визбору: «Уже и рассветы проснулись, / Что к жизни тебя возвратят, / Уже изготовлены пули, / Что мимо тебя просвистят».

— И что мне им сказать? — хитро прищурившись, пробурчал Левон Кочарян.

— Скажи им, что 20 сентября сего года на Красной площади состоится грандиозный концерт в честь дня студенческих знаний, — хохотнул я. — Нужно будет прочитать стих, спеть песню и толкнуть короткую, но пламенную речугу. Оплата будет произведена по договору в соответствии с общепринятыми расценками.

— Может им ещё и про кино приврать? — захихикал Кочарян.

— Про кино, это в первую очередь, — сказал я и, встав из-за стола, расправил затекшие плечи. — Кстати, сегодня вечером идём играть в волейбол с комсомольцами и с комсомолками.

— С кем, с кем? — заворчала, появившись на кухне Нонна.

— С комсомольским активом города Москвы, — буркнул я. — Дело предстоит ответственное и серьёзное.

— Вместе пойдём, — прорычала моя подруга, сунув мне под нос свой маленький кулачок.