Ревизор: возвращение в СССР 39 (СИ). Страница 19

Позвонить, что ли, Сатчану, его спросить, что такое происходит? Но решил, что все же это явно нетелефонный разговор, да и спешки особой нет, потому что вряд ли такая статья в «Труде» способна пройти мимо глаз Захарова и Сатчана. К тому же достаточно у меня своих хлопот, чтобы еще этим заниматься прямо сейчас. Марат на следующей неделе обещал тренировки возобновить, вот там, когда пересечёмся, и поговорим с Сатчаном тет-а-тет… Может, что и разъяснит в изменившейся политике партии…

Начал читать дальше, и вдруг наткнулся на крайне интересный момент. Попалась парочка знакомых фамилий помимо Гришина… А тут как раз и Галия мимо пробежала, собираясь на работу…

— Милая, иди-ка сюда, — позвал я ее.

— Что такое, Паша? — удивилась она, — мне волосы посушить надо, а то я опоздаю…

— Иди-иди, — скомандовал я. — Тебе точно понравится, что тут написано… Как говорится, ты в телевизоре. Хотя там ты уже была, а вот в газете еще нет…

Подойдя ко мне, Галия недоуменно посмотрела на газету «Труд» в моих руках.

— Про меня? В «Труде» написано? Шутишь, что ли?

— Ну так ты сама посмотри…

Показал Галие на нужный абзац, и она сама вслух зачитала:

— «Передовая конструкция детской площадки, не имеющая аналогов в мире, придумана двумя женщинами-изобретателями, у которых есть свои маленькие дети, Галией Ивлевой и Ксенией Алдониной. В ней есть часть для совсем маленьких жителей столицы, и часть для детей постарше, у которых более активные игры».

— Ой! — сказала Галия, закончив чтение и посмотрев на меня.

— Вот ты и вошла в историю печатного слова, — улыбнулся я, — захвати с собой на работу. Если вдруг возникнут у начальства вопросы по твоим предложениям по чехословакам, покажешь, чтобы доказать, что ты у нас вообще в целом придумчивая и изобретательная… А я куплю еще пару штук газет в городе, для семейного архива.

Сбегал в душ, заварил чайку и со свежей головой ударными темпами закончил первую статью про пищевой комбинат. Отлично, сразу ее сегодня в «Труд» и отвезу Ганиной…

Затем одна мысль осенила — а сколько мне вчера вообще денег-то дали?

Достал вчерашний денежный кирпичик. Пересчитал все, прибавил четыре сотни, за которые я ту чудесную картину приобрел у соседей. Шесть тысяч двести получилось… Очень даже неплохую мне премию Захаров выписал, получается. Половина сотками, половина полтинниками, вот и образовался такой пакет всем на загляденье…. А без премии с учетом крымских двадцати процентов я теперь точно буду больше трех тысяч в месяц получать, потому что еще в июле Захаров обещал мой прежний процент тоже повысить.

Набрал Васю, пока еще Галия собиралась на работу. Рассудил, что он тоже еще дома должен быть. Угадал.

— Привет, Паша, — судя по голосу, явно обрадовался он, — ну как, готов писать статью про банду мошенников, что фальшивые монеты печатала? Есть уже добро от начальства.

— Готов, но смогу только через недели две, не раньше. Уже четыре статьи согласованы на ближайший период. Вот сразу после них и приступлю. Ты мне лучше скажи, по поводу «Серпа и молота» ты не передумал браться?

— Да что же я передумаю? Если ты снова сверху для меня поддержку устроишь и мне задание дадут этим заниматься, разве я смогу сказать нет? Тем более после той работы и постоянных вызовов к Брагину у меня жизнь к лучшему пошла… Начальники мои ходят, принюхиваются, пытаются понять, это случайность была или и в самом деле я такими связями на самом верху обзавелся шикарными… Но всякого гадства по типу «я начальник — ты дурак» точно стало намного меньше в моем отношении. Так что я вполне готов продолжать бегать по вызовам к Брагину…

— Мысль понял, отлично. Тогда я свяжусь с генералом…

— И уже он свяжется со мной, — смеясь, закончил фразу за меня Вася.

— Отлично, майор. Тогда если Брагина это дело заинтересует, то уже у него и встретимся… До встречи!

— Бывай, Паша! До встречи!

Проводил Галию, поработал еще над второй статьей для «Труда», как вдруг вспомнил, что Диану же еще не набрал, надо же ее тоже пригласить на премьеру в «Ромэне» вместе с Фирдаусом… Не рановато ей звонить? Ну, выбора у меня нет, скоро самому на военную кафедру ехать надо.

— Привет, сестричка! — сказал я, услышав ее голос, вполне себе живой, явно не только что подскочила из-за моего звонка, — можешь говорить?

— Привет, Паш! Могу, конечно, почему не могу?

— Ну мало ли что… Хочу тебя пригласить в «Ромэн» на пьесу в субботу вместе с Фирдаусом.

— В театр, что ли? Ой, нет. Давай лучше в ресторане каком вчетвером посидим…

— Дело в том, что пьесу эту я написал. Это моя премьера. Чувствуешь разницу?

— Твоя пьеса? В московском театре?

— Ну да…

— Вот только от тебя такое и можно услышать… Всякое удивительное. Раз за разом. Придем, конечно. Во сколько?

— В субботу в 19.00 начало, прийти надо минут за пятнадцать. Я вас там у входа буду ждать, чтобы ваши контрамарки вам дать. Не опаздывайте!

— Да зачем… Может, давай сегодня в городе просто пересечёмся? Днем у тебя будет окошко?

Так… Никак у Дианы снова какие-то вопросы по линии КГБ появились, что ей надо со мной обсудить… Ну, делать нечего, надо соглашаться на встречу…

— У меня сегодня военная кафедра, но думаю к трем нас точно должны отпустить. Если в 15.30 можешь… Только недолго, мне еще за бабушками в деревню надо съездить. Я бы телеграмму им дал, но не представляю, как объяснить в телеграмме, что у меня премьера в театре, и они должны бросать все и ехать в субботу ко мне. На месте посмотрю, могут ли они вообще, или дела какие в колхозе важные…

— Могу. Да, Эльвира и Никифоровна очень обрадуются, думаю…

— Надеюсь. Тогда я подъеду к вашему Горному в это время.

— Буду ждать.

Москва, кабинет председателя Торгово-промышленной палаты

Блащицкий Игорь Борисович на работе сегодня появился в настроении свирепом и с твердым намерением навести порядок в отделе по выставкам. Вчера, после гневного звонка своего старого знакомого Федосеева из Союза советских обществ дружбы он пришел в форменное бешенство, узнав, что один из его подчиненных мало того, что ухлестывает за замужней женщиной и использует для этого служебные возможности, так еще и пытается саботировать работу одного из отделов дружественной организации.

Федосеева Блащицкий хорошо знал и уважал и как человека, и как профессионала. Он полностью согласился с тезисом того о недопустимости такого поведения своего сотрудника и клятвенно заверил, что примет самые серьезные меры по исправлению ситуации. Положив трубку, он готов был рвать и метать, но санкции пришлось отложить. И Андриянов этот, и его начальник отсутствовали до конца дня. Заняты были организацией крупной выставки. Сам же их туда и отправил, — досадовал Блащицкий, но делать было нечего. Пришлось перенести «казнь» на следующий день.

Приехав домой, Игорь Борисович думал, что успокоится и остынет немного. Но какое там. Рассказал жене о произошедшем, а она возьми да напомни, как к ней так же в молодости приставал парторг завода, куда она по распределению после института попала. Они ведь тогда тоже уже почти год как женаты с ней были, а того это нисколько не смущало. Хорошо тогда тесть поднял свои связи и помог приструнить гада и Игоря Борисовича смог образумить, когда тот порывался идти тому мерзавцу морду бить. А ведь если б не тесть, мог и в милицию загреметь, и карьеру свою похоронил бы в самом начале… Неизвестно, где бы был сейчас… У Игоря Борисовича до сих пор кулаки невольно сжимались, когда ту историю вспоминал. Так что дома он не остыл нисколечки, даже скорее наоборот, и утром был настроен разобраться с Андрияновым без всяких компромиссов.

— Ольга Николаевна, Рябко ко мне, срочно, — скомандовал он секретарю в селектор, едва стукнуло девять часов и рабочий день официально начался.

Думал вначале его вместе с Андрияновым вызвать, но решил, что нехорошо распекать начальника на глазах его подчинённого. Ничего, Рябко, по идее, и сам после беседы с ним сможет передать Андриянову весь необходимый посыл от него…