Космонавт. Том 2 (СИ). Страница 41

Схватив билеты, она резко дёрнула ящик стола, намереваясь швырнуть их туда, но вдруг замерла.

Там уже лежали два других билета.

Таких же.

На тот же спектакль.

Только день другой.

Отец купил их по её просьбе заранее. На всякий случай, если у этого курсанта ничего не выйдет. Но у Громова вышло. Он сдержал слово.

Наталья поджала губы, швырнула билеты в ящик и захлопнула его с таким грохотом, что в коридоре кто-то даже окликнул её:

— Наталья Михайловна, у вас всё в порядке?

— Всё хорошо! — крикнула она через силу и резко встала.

Подошла к окну, отдернула занавеску.

Громов как раз выходил из здания санчасти, поправляя фуражку. Шаг у него был лёгкий, будто он не чувствовал ни капли угрызений совести.

— Девушка есть… — повторила Наталья, зло прищурившись.

Пальцы её вцепились в подоконник.

— Не важно. Я всегда получаю то, что хочу.

А он ей был нужен.

По крайней мере, сейчас. Особенно сейчас. Хотя бы просто ради того, чтобы доказать себе лишний раз, что она может получить всё, что хочет.

Когда Громов скрылся из виду, Наталья резко опустила штору и вышла из кабинета, хлопнув дверью.

«Время обхода, — думала она. — Сейчас поработаю и как раз отвлекусь от этого…»

Но даже во время обхода её мысли возвращались к одному и тому же. Наталья очень не любила, когда что-то шло не так, как она запланировала. Всё должно было быть иначе. Всё.

Когда рабочий день закончился, Наталья вышла за ворота училища, где её ждало такси на привычном месте. Сев в автомобиль и назвав адрес, она откинулась на спинку сиденья и уставилась в окно невидящим взглядом.

Просторная квартира в престижном районе Волгограда встретила её тёмными окнами. Лишь одиноко горели два окна: на кухне и в гостиной.

«Наверняка отец снова сидит в своём кресле и читает очередную книгу из этих», — раздражённо подумала Наталья и, хлопнув дверцей такси, зашагала к дому.

В гостиной потрескивал доигравший патефон, на столе стоял хрустальный графин с армянским коньяком и недопитый бокал. Михаил Валерьянович Грачёв, высокий, грузный мужчина с проседью в тёмных волосах, сидел в кожаном кресле и лениво просматривал свежий номер «Правды». На пальце поблёскивал массивный перстень с тёмным камнем.

Дверь в прихожую распахнулась с таким грохотом, что он непроизвольно вздрогнул.

— Наташа? — окликнул он, откладывая газету.

Ответом ему были громкие шаги по лестнице — тяжёлые, с размаху.

В гостиную ворвалась Наталья, скидывая на ходу шубку. Меховая шапка полетела на диван, сапожки — под вешалку.

— Душа моя, что случилось? — Михаил Валерьянович приподнял бровь.

Дочь не ответила. Она остановилась посреди комнаты, тяжело дыша, потом вдруг всхлипнула и бросилась к отцу.

Шлёпнулась на колени перед его креслом, уткнулась лицом в его колени и разрыдалась.

Михаил Валерьянович замер, силясь вспомнить, когда в последний раз плакала его дочь, но не мог… Даже на похоронах матери она не проронила не слезинки. Он сдвинул брови и тяжело засопел. Потом медленно положил руку на голову дочери и принялся гладить её по волосам, как делал это каждый раз, когда она расстраивалась.

— Кто? — спросил он тихо.

Наталья махнула рукой, но он сжал её плечо и повторил, уже жёстче:

— Кто?

— Да курсант один, папа… — пробормотала она, не поднимая головы.

— Фамилия.

Наталья вздрогнула и наконец посмотрела на него.

— Зачем тебе его фамилия?

Отец не ответил. Только смотрел. Холодно… Тяжело.

— Громов… — сдалась она.

Михаил Валерьянович нахмурился. Громов… Фамилия знакомая. Где-то он её слышал. Причём недавно.

— А зовут как? — Спросил он, глядя на огонь в камине.

— Сергей.

Отец резко встал, отчего Наталья едва не потеряла равновесие. Он подошёл к окну, заложив руки за спину.

«Сергей Громов…» — мысленно повторил он имя, прокручивая в голове новости, которые он получал за последние месяцы.

И тут в памяти всплыло липовое ограбление в Москве. На самом деле то была инсценировка — целью было добыть документы. Дело пустяковое, но всё пошло наперекосяк из-за сына цели, как ему позже доложили. А потом в дело вступила контора и Михаилу Валерьяновичу пришлось отступить.

И, как выяснилось позже, сына тоже звали Сергеем и он собирался в лётное училище. Каков процент совпадения того, что примерно в одно и то же время всплывут аж сразу два Сергея Громовых? Вот и Михаил Валерьянович не верил в такой бред. А значит… Это тот самый сынок Громова и он посмел обидеть его дочь.

Михаил Валерьянович медленно вернулся к столу, взял бокал, отхлебнул коньяку.

— Папа… — Наталья смотрела на него с внезапной тревогой. — Ты что задумал?

Он повернулся и лицо его вдруг расплылось в самой доброй улыбке, которую когда-либо видела Наталья.

— Ничего, душа моя. Ничего не задумал. Да и что вообще может задумать твой старик? — Он подошёл к креслу, сел и похлопал по колену. — Иди сюда. Садись и рассказывай старику, что случилось. Всё, с самого начала и до конца. С подробностями. Что там натворил этот глупец Громов?

Наталья, шмыгнув носом, неуверенно подошла и устроилась у него на коленях, как в детстве. Обняла за шею, уткнулась лицом в плечо.

— Он обещал мне билеты в театр… — начала она.

Михаил Валерьянович кивал и гладил её по спине. А сам думал о другом: «Никто не смеет обижать мою дочь. Никто.»

Тем временем Наталья продолжала свой рассказ, не не замечая, как изменился взгляд отца и заострились черты его лица.

Глава 20

Спустя несколько дней после разговора с Наташей, я сидел в казарме, уткнувшись в учебник. Несмотря на поздний час, здесь было довольно шумно. Кто-то готовился ко сну, кто-то перебрасывался картами, а кто-то, как и я, сидел над конспектами, пытаясь впитать в себя новые знания. В углу тихо потрескивал радиоприёмник — кто-то из курсантов ловил «Маяк», но сквозь шум пробивались лишь обрывки фраз о каком-то партийном пленуме.

Вдруг дверь библиотеки резко распахнулась, и в помещение влетел Зотов. Он огляделся, отыскал взглядом меня и, не медля, рванул ко мне.

— Серёга! — схватил он меня за рукав, подскакивая к столу. При этом глаза его горели от нетерпения, а сам он едва ли не подпрыгивал на месте.

— Ты чего? — я отодвинул книгу.

— Сегодня в Каче событие! — Зотов озирался по сторонам, словно боялся, что его подслушают.

Я мысленно перебрал расписание. Вечером — самоподготовка, потом проверка у старшины. Ничего особенного.

— Какое событие?

— «Боевые слоны» играют! — прошептал он, и глаза его заблестели, как у кота, учуявшего сметану.

Я вздёрнул бровь.

— Кто? — спросил я непонимающе. Такое выражение я знал, но что оно означало конкретно в училище — не знал.

Зотов замер, уставившись на меня с немым изумлением.

— Ты… ты ничего о них не знаешь?

— Нет, — честно признался я.

— Темно-ота-а… — протянул Степан и схватился за голову, затем резко придвинул стул и уселся напротив меня, наклонившись так близко, что мы чуть ли не лбами соприкасались. — Ладно, слушай.

Он оглянулся, убедился, что все по-прежнему занимаются своими делами, и начал рассказ, облизнув губы:

— «Боевые слоны» — это не просто лётчики. Это… — он замялся, подбирая слова, — это легенда. Группа выпускников, лучшие из лучших. Одни прошли войну, некоторые с самого сорок первого. Некоторые выпустились сразу после окончания войны. Летали на «яках», «лаггах», потом пересели на реактивные. Сбивали немцев, японцев, кто-то даже в Корее отметился. А теперь они здесь, в Каче, инструкторами работают.

— Это я понял, но в Каче много хороших инструкторов. Здесь все лучшие из лучших, — сказал я, хотя уже понимал, что отличия всё же имеются.

— Ты не понимаешь, — Зотов поёрзал на стуле и взъерошил волосы. — Они не просто инструкторы. Они… они летают так, будто законы физики для них — рекомендация, а не те самые законы. Вот, например, знаешь Амет-Хана Султана? Дважды Герой, ас с тридцатью личными победами?