Блудные братья. Страница 43

– Дождался, маленький, – усмехнулась Рашида.

– И что же вам понятно, коллега? – полюбопытствовал Спирин.

– А то, что нападения эти не случайны. Что ЭМ-звери – никакие не звери.

– Кто же? – испытующе спросил Спирин.

– Не знаю. Они действуют по своим правилам. Пытаются обращаться с нами, как умеют. Возможно, они просто хотят привлечь наше внимание. Но мы-то интерпретируем все происходящее иначе. Мы видим, что на наши корабли кто-то регулярно нападает. Нас хотят запугать. С нами не желают договариваться. И нас очень хотят выставить из экзометрии.

– Почему? – налегал Спирин.

– Потому что для нас это – способ передвижения, а для них – родной дом. И они не хотят, чтобы незваные гости следили в чистых комнатах грязной обувью. Так что нет Хаосу дела до нашей Галактики, и вообще никакой это не Хаос…

– Хаос, – нахмурилась Рашида. – Изначальное зияние, породившее Землю, Преисподнюю, Мрак, и Любовь… Что ты имел в виду?

– Пустяки, условное обозначение…

– Но ты рассуждаешь так, будто в болезненном бреде, что тебе наговорил Стас, есть какой-то смысл! Будто кто-то пытался использовать его как… как скорохода с письмом!..

– Хорош скороход! – хмыкнул Кратов. – Двадцать лет добирался, и все лесом да болотом… Рашуля, мы здесь уже битый час фантазируем и сочиняем, исходя из дерзкого допущения, будто кто-то нам что-то стремится сообщить!

– И в меру своей наивности пытаемся это сообщение прочесть, – присовокупил Спирин.

– Вот почему я и надеюсь на ментограмму ертауловского мозга, – сказал Кратов. – Не портретами ЭМ-зверинца он перегружен, а этим самым письмом. И тот бред, что он выдает все эти годы, лишь отдельные фразы, вразнобой выхваченные из текста.

– Возможно, возможно, – сказал Спирин. – Это очень складно объясняет все, что произошло с тахамауками с «Азмасфоха».

– Стаса они сделали почтальоном, – горько промолвил Кратов. – Против его воли. Сумку через плечо, ногу на гравискейт, и – айда… Но тогда при чем здесь я? Зачем они меня-то сделали «меченым атомом»?!

– Вы все при чем, – сказал Спирин. – Это было не простое письмо. Это было «длинное сообщение». И вы, все четверо, его приняли.

Часть четвертая

Блудные братья IV

1

Ступать по ребристым плитам проспекта Буканеров и не ощущать мерзопакостного хлюпанья, не испытывать отвратительной сырости в обуви и в одежде – было ощущением невыразимо приятным. Этим вечером дождь в погодном расписании не значился. По высокому тропическому небу, подсвеченные закатом и рано взошедшей Цыганкой, бродили случайные облачка-пелеринки. Над горизонтом метались плотные столбы пульсирующего света – не то местный природный феномен, сродни земному «зеленому лучу», не то отблески какого-то чрезвычайно отдаленного веселья посреди океана. В прохладном воздухе разлито было обычное вечернее безумие.

– Удивительно, – сказал Кратов. – Сколько времени мы с тобой знакомы?

– Не поверю в твою забывчивость, – Идменк приподняла тонкую дужку брови, слегка нарушив ее идеальное начертание – Это какой-то намек?

– Вовсе нет. На что бы я вдруг стал тебе намекать? Если мне что-то от тебя понадобится, я назову это своим именем…

– Дождливая ночь с четырнадцатого на пятнадцатое ессуана. Почти сорок дней тому назад.

– Так вот: я не припоминаю, чтобы когда-то бродил здесь с тобой средь бела дня. Скажу больше: я и без тебя ни разу этого не делал. А что, на Эльдорадо бывает белый день?

– Бывает, – ответила Идменк. – Но он неинтересен. Он – лишь скука перед наступлением тьмы, когда все и начинается. В этом городе живут «совы».

– А есть другие города, где живут «жаворонки»?

– Конечно. Например, пляжи Южной Нирритии. Там не бывает дождей. Солнце заходит на четыре часа. Море всегда спокойно и ласково. Но если ты хочешь сломать себе шею, отправляйся в бухту Ифритов. Там гуляют десятиметровые волны.

– Хочу в бухту Ифритов. А не могли бы мы отправиться туда прямо сейчас?

– Ты же понимаешь, что это невозможно.

Кратов натянуто засмеялся.

– Понимаю, – сказал он. – Ты удрала от мужа. А я – от важных обязанностей. Благо у нас вот уже скоро месяц, как ничего не происходит. А у вас?

– У нас ничего не происходит никогда.

– Тебя даже не колотят?

– Я не даю повода.

Кратов страшно засопел.

– Сейчас мы дадим повод, – сказал он невнятно и, согнувшись почти пополам, нашел под черным капюшоном и черной же полумаской упругие прохладные губы…

«Это меня бы нужно колотить, – подумал он блаженно. – Как шаманский бубен. Чтобы хоть немного привести в чувство! Тем более, что лично я ни в какое чувство приходить вовсе не желаю. Кроме того, разумеется, единственного чувства, что живет во мне прямо сейчас. Раньше-то меня хотя бы на ринге как-то колошматили. А после того, как я стал „журавлиным наездником“ первой ступени, впредь не положено мне вступать в единоборства с непосвященными, так что, братцы, некому больше на этой планете мне вправить мозги на место…»

Идменк вдруг хихикнула.

– Наверное, нас принимают за маленькую дочь с очень большим отцом, – сказала она немного задохнувшимся голосом. – Видишь, оборачиваются.

– Не вижу. Плевать мне на них, пусть думают что хотят. Я тысячу лет не гулял по вечернему городу с женщиной. – Кратов помолчал, вспоминая. – И бог весть сколько ни с кем не целовался.

– Ни одна кошка не знает, на что только ты тратишь время.

– У вас на Яльифре кошки – тоже священные животные? – удивился Кратов.

– У нас нет кошек. В домах мы держим зверьков, которые называются кнекулф. Они покрыты разноцветными перышками, обожают, когда им щекочут живот, и умеют предсказывать подземные толчки. Для нас, живущих в толще гор, это очень важно. Мои слова – всего лишь заимствованная идиома. С кошками я познакомилась на Эльдорадо. Это было приятное знакомство.

– А были и неприятные?

Сиреневые глаза под полумаской иронически блеснули.

– Не надейся, что ты у меня первый…

– Твоя откровенность порой ставит меня в тупик.

– Земные женщины скрытны?

– Х-ха! – воскликнул Кратов, неуклюже пытаясь подражать эхайнской интонации. – Земная женщина – очень особенный зверек. Куда там кнекулфам и кошкам… «Сосуд греха», как с затаенным восхищением называли их древние. Целомудренная скрытность в них соседствует с невероятным, обескураживающим бесстыдством. И неизвестно, что нам, мужчинам, больше по сердцу.

– Не надейся, что женщины-юфманги иные.

Кратов вздохнул.

– Все женщины, во всех мирах, во всей Галактике, будь они покрыты чешуей или перьями… будь они о шести руках и десяти глазах нежнейшего фиалкового оттенка… все они одинаковы.

– О! – с притворным восхищением воскликнула Идменк. – Твой опыт не сравнить с моим…

Кратов почувствовал, что его сердце сейчас взорвется в груди, как дождавшаяся своего часа бомба. Тысячу лет он не гулял с женщиной по вечернему городу… равно как и по дневному, и по утреннему. Тысячу лет он не умирал от накатывавшей волны нежности – такой же громадной и всесокрушающей, как и в никогда не виданной бухте Ифритов. Тысячу лет его душа не разрывалась пополам от счастья сиюминутного обладания и боли неизбежной утраты. «Господи, – подумал он, сжимая зубы, чтобы не застонать в голос. – Я не хочу терять эту женщину. Я не верю, что ты есть, и я знаю, что тебя нет. Но если я и здесь кругом не прав… не отнимай ее у меня, оставь ее мне насовсем!..»

– Что ты? – спросила Идменк, прижимая его ослабевшую руку к своей вечно холодной щеке.

– Мы… – Ему понадобилось усилие, чтобы совладать с перехваченным горлом. – Мы можем что-то сделать… чтобы не расстаться?

– Я думаю над этим, – сказала она спокойно. – А ты?

«Снежная Королева… Нежная Королева…»

Не ответив, Кратов легко поднял ее на руки, – и впрямь, как ребенка. Прижал к себе – Идменк тихонько ойкнула и притихла. Какое-то время он молча нес ее, прислушиваясь к частому биению двух сердец, к ее дыханию возле своего уха. Рука ее, не по-человечески прохладная и все же живая, обнимала его за шею. «Нежная Королева…» – повторял он мысленно.