Русские не сдаются! (СИ). Страница 36

Он был в сознании, всё пытался стоять на ногах, храбрился. В то же время рана заметно кровоточила. Ранение было в левый бок. Может, и не задето ничего важного, но крови потерять можно много, и смертельно много.

Прокипячённые тряпки у меня были, уксус тоже, как и другие медицинские принадлежности. Все, что мог взять в лазарете. То есть, очень мало. Ни септиков, ни уж тем более пластыря или скоб, обезболивания, ничего нет.

Я намеревался оказать первую помощь лейтенанту, столь опрометчиво доверившемуся французу. Нужно было понимать, что защищать богатства, а я надеюсь, что они здесь есть, французы будут до последнего. И нужно было всех вырезать, бросать гранату и не думать.

Ну, и я виноват. Очень хотел выменять у французов мичмана Войникова. Того самого, что сейчас в плену у них вместе с капитаном фрегата «Митава». По словам Спиридова, этот мичман еще тот удалец и молодец. А вот герцога не хочу пока отдавать. Как не хотел бы свободы и для капитана Митавы.

— Отправляйтесь на помощь мичману Спиридову! — потребовал я от бойцов из подразделения Данилова.

В брюхе корабля всё ещё раздавались какие-то выстрелы. Там шёл бой. Но если бы Спиридову нужна была помощь, он отправил бы кого-нибудь за ней. А так, пусть завоёвывает героизмом и результативностью своё полное и безоговорочное прощение.

Сложно, конечно, думать о прощении, когда не чувствуешь за собой вины. За то, что мы сделали на фрегате, получать награды нужно, а не вину какую-то отрабатывать. Но жизнь полна несоответствий ожиданиям.

— Александр Лукич, вы бы оставили меня здесь. Коли корабль не утянем, то не дотащите меня до своих, — начал строить из себя героя Данилов.

— Здесь я командую! Нам еще с вами дуэлировать. А вам — рассказать, за что так ненавидите гвардейцев и меня лично. И решение, кого оставлять, кого нет — моё. Мёртвых оставим, если будем покидать корабль, а вот все живые, пусть и раненые, отправятся в лагерь! — решительно сказал я.

— Есть! — прокричали снизу. — Ваше благородие, спуститесь в каюту! Тута оно!

Что именно «есть», что «тута» и для чего необходимо спуститься, уточнять было не обязательно. Пиратские сокровища найдены. Именно так я их себе и представлял — пиратские сундуки. Словно преживаю сюжет книги про флибустьеров.

— Антон Иванович, лежите и не шевелитесь. Как мог, я вам пока помог. Разу затянул и перевязал. Нужно вас шить. Но не здесь… Я скоро, — сказал я Данилову и осмотрелся.

На верхнюю палубу стали выходить бойцы, только что штурмовавшие нижнюю палубу фрегата и кубрик.

— Бах! Бах! — с правого берега раздались выстрелы.

Не понять в кого, может и в сторону фрегата. Но даже свиста пули, или попадания будь куда не было замечено. Между тем, понятно, что времени мало, его почитай и нет. Сейчас найдут поляки с французами лодки и начнут переправляться.

Я стал быстро спускаться по лестнице, ведущей вниз, споткнулся и всем своим седалищем плюхнулся на одну из ступенек, заскользил по ней и ударился ещё и о следующую доску. И всё-таки ко всем этим флотским забавам, в том числе и лазанью по лестницам, нужно иметь сноровку. Когда в Отечественную войну я служил морпехом, такая сноровка была, но и перегородки, и лестницы на тех катерах были иными.

Спустившись в каюту капитана, я поразился тому аскетизму, что был присущ этому помещению. Врёт Голливуд, когда в фильмах показывает быт морских офицеров. Или не пришло ещё то время, когда принято обустраивать каюты капитана так, чтобы там могли музицировать два офицера, и хватало места и для стола, и свободного пространства было предостаточно [отсылка к кинофильму «Хозяин морей» с Расселом Кроу].

От силы каюта капитана представляла собой скромных десять квадратных метров. Койка капитана при этом была намного аскетичнее той кровати, что стояла в капитанской каюте на фрегате Митава. А ещё эти три немалых сундука, поставленных один на один в углу каюты. Не хватало пространства, чтобы сделать два шага без риска удариться о что-нибудь.

На верхнем сундуке уже был сбит замок, потому я его без труда открыл. Хотелось, как в том фильме советского производства про остров с сокровищами, закричать: «Пиастры! Пиастры!». В сундуке было золото в монетах, а также в ювелирных изделиях. На вид — очень много золота.

— Берите себе, но немного, чтобы можно было спрятать. Оставите в лесу при отходе, завтра сходим и заберём! — сказал я, сразу же выхватывая какое-то ожерелье и горсть монет.

Хотелось быть честным служащим. Но также и хотелось, чтобы мой отряд не испытывал ни в чём нужды. А я, по прибытию в Петербург, ведь должен же я когда-то там появиться, имел возможность снять себе, а может быть, и моим бойцам, если они останутся со мной, достойное жилище. Я уже знал, что в этом времени каждый офицер должен позаботиться о своём расквартировании лично.

— Оставляем сундуки али тащим? — спросил меня Кашин.

Вопрос был не праздным. И ранее предполагал и планировал операцию с тем, что придется подрывать фрегат. Теперь был уверен, что вывести фрегат в море, да ещё и удрать от возможного преследования — задача вряд ли выполнимая. Всё же придётся сжечь корабль, ну или, что лучше всего, взорвать его, чтобы иметь возможность после забрать пушки, пусть даже и вытягивая их из реки.

— Кашин, берёшь бойцов, вытаскиваешь сундуки и ставишь их у борта. Пока не грузимся в лодки, — принял я половинчатое решение.

С одной стороны, мы будем готовы погрузиться в лодки, если придётся корабль пускать на дно, с другой стороны, если всё-таки будет решение угнать фрегат, сокровища всё-таки будут на борту. Слово за морскими офицерами. Мало ли… Это я уверен, что не получится, а они могут считать иначе.

Осмотрев каюту капитана, я нашёл и флаг. Покрутил его в руках, даже, признаться, забыл о том, что наверху на капитанском мостике лежит раненый Данилов. И что время неумолимо летит.

Флаг-то белый! И всё! Ни лилий, как я предполагал, да вообще ничего! Я-то думал о том, что захвачу флаг фрегата, как символ, ну, как полковое знамя. А тут… Только то, что флаг прикреплён к древку, и определяет в нём символ. А так — это тряпка выбеленная [указом от 1689 года военным кораблям французской короны следовало иметь белый флаг, даже без лилий].

Уже скоро, прихватив в сумку ещё подзорную трубу, компас, какие-то карты и документы… а жаба внутри потребовала ещё немного монет, я вылез на капитанский мостик.

— Я ищу вас, — расстроенный отчего-то Спиридов, завидев меня, опустил голову.

Может, он расстроился, что весь в крови, словно пьяный мясник, только с сотой попытки убивший свинью, а до того все резал сало с боков на пробу. И запах… Давно я не слышал такого отчётливого запаха крови и смерти.

— Пошто расстроились? — спросил я, достав трубу и обозревая польский берег, где уже виден и сам Данциг.

У них началась суета. Поняли, что фрегат захвачен. Чуть поодаль плывет лодка. Одна, вторая. Пока в них нет десанта, но явно подгоняют транспорт, чтобы пойти на абордаж. Сейчас ещё, неровен час, из пушек палить будут. Впрочем, это вряд ли.

С этой стороны у польско-французского гарнизона почти нет артиллерии, увидел только одну пушку. Очень интересно, почему не защищают город с запада? Надеются на реку, что отсюда не будет атаки? Да, Висла в этом месте широка. Но насколько это может быть проблемой? Подумаю, обязательно, но позже. Четвертая, пятая лодка…

— Фрегат не уведём? Я правильно понял? — подталкивал я к разговору Спиридова, который, казалось, впал в ступор.

— Да, встречный ветер. Если только течением, но я уже вижу, что мелей хватает. Тут же канаты приложены. Бурлачат, значит, тянут с берега фрегат. Мы не утащим, — впадал в пространное объяснение мичман.

— Приказываю! Берём всё ценное, скарб Лещинского, и на лодки. Мичману Спиридову подорвать крюйт-камеру. За работу! Лаптев, ко мне! — выкрикивал я.

Харитон Прокофьевич Лаптев пребывал в эйфории сражения. Он столько думал, так часто мечтал участвовать в настоящем деле, что уже и не надеялся, что когда-нибудь это произойдёт. Гардемарин Харитон Лаптев застал блеск русского Петровского флота. Но уже тогда первые построенные Петром Великим корабли приходили в негодность, а новых, почитай, что и не строили [в конце правления Петра строительство кораблей резко сократилось. Иные корабли гнили, так как в большинстве своём были построены из сырого или плохо высушенного дерева].