Мы снова дома (СИ). Страница 22
Едва дождавшись следующего утра, старуха понеслась в имперскую канцелярию, намереваясь устроить там показательный скандал. Хоть и помнила, что никогда еще ничего скандалами от имперцев добиться не удавалось, в отличие от прежних, федеральных чиновников. И, что самое обидное, даже пожаловаться на них некуда! Нет, она оставляла жалобы на сайтах наместника и губернатора Оренбурга, но получала в ответ стандартные отписки от судебных искинов о том, что жалоба не имеет под собой оснований. Особенно бесило, что ни разу против наглых соседей не приняли никаких мер. В милиции и социальной службе ее визгливые требования выслушивали с каменными лицами, отвечая то же самое — нет оснований для принятия мер. Да как же нет, когда та же Зинка по ночам шумит⁈ А Михал Иваныч из шестой квартиры пьет втихую! А кошка Верки Митрофановой нагадила в подъезде! А Лука Петрович из третьей квартиры и вовсе с Миронихой не поздоровался!
— Слушаю вас, — девушка восточного вида на входе в канцелярию подняла на старуху спокойный взгляд. — Добрый день.
— Драсте, — пробурчала Мирониха. — Мине по поводу омоложения. Чего это Зинку омолодили, а мине нет?
— Вам в тысяча восемьсот сорок шестой кабинет на восемнадцатом этаже, — уведомила девушка. — Войдите вон в тот телепорт, перед тем, как войти, нажмите кнопку с цифрой восемнадцать. Далее по живой очереди, я внесла вас в список приема. Александра Ивановна Миронова, 1946-го года рождения, — затем она назвала адрес старухи, — все верно?
— Ага, — пробурчала та и решительно направилась к указанной арке.
Поскольку Мирониха не раз уже бывала в канцелярии, она уверенно нажала кнопку «18» и вошла в туман, выйдя из точно такой же арки на указанном этаже. Кабинет долго искать не пришлось, да и очереди почти не было, но старуха все равно с удовольствием поскандалила с двумя женщинами. Точнее, это она скандалила, а они молча слушали, только брезгливо кривили губы. Ишь ты, не нравится! Она торжествующе усмехнулась.
К сожалению, пройти без очереди в имперской канцелярии никогда не получалось, невзирая ни на какие скандалы, поэтому пришлось ждать. Но не слишком долго, уже через полчаса Мирониха вошла в кабинет, где ее ожидала чиновница — высокая худощавая молодая женщина с короткими пепельными волосами. Он молча указала старухе на стул напротив и представилась:
— Добрый день. Имперский инспектор Саркисян Джессика Робертовна.
— Миронова Александра Ивановна, — буркнула старуха. — Драсте.
— Вы по какому вопросу?
— Зинку Башицкую из семнадцатой квартиры омолодили, а мине отказали! Это чего так⁈ Да она по ночам шумит!
— Сейчас разберемся, — безразлично произнесла инспектор.
Сбоку загорелся стенной голоэкран, на котором замелькали со страшной скоростью какие-то кадры, Мирониха ничего не разобрала. Минут пять царило молчание, она знала, что нельзя мешать инспекторам разбираться, правила есть правила, они могут не нравится, но от них никуда не денешься. Нарушишь — будут неприятности, и кто его знает, какие. Лучше помолчать пока.
— Все ясно, — заговорила Джессика Робертовна. — Причина одна. Зинаида Петровна — хороший человек, она всегда помогала всем, кому могла и чем могла. Вы в своей жизни не помогали никому и никогда. Наоборот, вы старались причинить окружающим вас людям как можно больше горя и неприятностей. Нам в будущем такие люди не нужны. Поэтому вас отказано в омоложении, вы его недостойны.
— А мине, мине кто помогал⁈ — вызверилась на нее Мирониха. — Мине кто и чего хорошего делал⁈ И ничо я им плохого не делала! Я за справедливость!
— Вот как? — слегка подняла бровь инспектор. — Ну что ж, перейдем к конкретным примерам. Вы даже мужа довели до самоубийства.
На экране возникла картина, которую Мирониха избегала вспоминать, слишком больно и обидно было. Высказала в сердцах Мишке все, чего о нем, лентяе, думала, и пошла в магазин. Пришла, а он… в петле качается. И на столе записка: «Будь ты проклята, Александра! Нет у тебя ни души, ни совести!». Да что такого она ему сказала-то, чтобы перед смертью проклинать-то⁈ От нее тогда все знакомые отвернулись, никто не разговаривал, только шушукались и с брезгливостью смотрели, словно она дерьмо какое-то. Как она сама после всего этого не повесилась, Мирониха не знала, чудом удержалась, наверное. А хотелось, очень хотелось. Самое обидное, что сын после случившегося ушел из дому, сказав: «У меня больше нет матери». Да чего она такого сделала-то⁈ Неужто трудно было правду о себе выслушать⁈ Нет, вешаться надо! Слабак и дурак, и себя погубивший, и жене жизнь исковеркавший!
А на экране замелькали другие события из жизни Миронихи. Ее скандалы, оскорбления ничего плохого ей не сделавших людей, бесконечные кляузы, вылитые под порогами соседей ведра помоев, повешенная старухой ласковая кошечка девчонки из пятнадцатой квартиры, причем повешенная прямо перед дверью хозяйки. Мирониха тогда получила незабываемое удовольствие, наблюдая с верхнего этажа, как убилась на дохлой кошкой девчонка. А нечего вместо того, чтобы бабушкам стареньким помогать, тварь поганую тетешкать! И много других моментов. Старуха ничего из этого не стыдилась, наоборот, гордо улыбалась — ведь она боролась за справедливость. В ее понимании. Только самоубийство мужа саднило в душе незаживающей раной.
— Я правду им говорила! — заявила она, когда голоэкран погас. — А коли они слушать не могут, то слабаки и поганцы!
— Тогда я сейчас скажу вам правду, — ядовито усмехнулась Джессика Робертовна. — Вы — дрянь и сволочь. Нравится?
— Это я-то⁈ — взвилась Мирониха. — И не стыдно старому человеку такое говорить⁈
— Я вдвое вас старше, — брезгливо посмотрела на нее инспектор. — Даже больше, мне двести шесть лет. Вы сами выбрали быть сволочью, а теперь пожинаете плоды своего выбора. Повторяю, в будущем такие не нужны! Доживайте свою бесполезную жизнь и уносите всю свою мерзость с собой в могилу. Мы не позволим вам гадить другим людям еще сотни лет.
— А чего Зинка такого хорошего сделала?.. — хмуро спросила старуха, понявшая, что скандал ничего не даст. — За что ее омолодили? Она и со мной всегда переругивалась, не терпела. Чем она лучше меня⁈
Джессика Робертовна некоторое время брезгливо смотрела на нее, затем укоризненно покачала головой. Снова зажегся голоэкран, только на нем потекли кадры жизни учительницы русского языка и литературы Зинаиды Петровны Башицкой. Как она, еще девушкой, не жалея себя ухаживала за двумя парализоваными соседками, урывая время от сна и учебы. Как принимала близко к сердцу проблемы учеников, помогая им всем, чем могла, и совершенно не думая о себе, из-за чего не раз наживала неприятности. Как умирала у нее на руках от рака единственная дочь, как не выдержал этого и свалился с инфарктом муж, и бедную женщину ждали парные похороны. Оставшись одна, Зинаида Петровна не изменилась, она продолжала отдавать все свои силы чужим проблемам. И ученики любили ее, не забывали старую учительницу, в годы капитализма жившую в нищете, как и все, наверное, пенсионеры страны. На праздники ей приходили сотни поздравительных открыток.
— А кто помнит вас, Александра Ивановна? — насмешливо спросила инспектор. — Кто вам благодарен? Кто вам пришлет хоть одну открытку? Нет таких. Вы всем вокруг доставляли только неприятности. И оказались в итоге никому не нужны. Вас даже сын родной знать не желает, мы запрашивали у него мнение по вашему поводу после обращения за омоложением. Он написал — ни в коем случае, она никому жизни не даст, всех, до кого дотянется, со свету сживет, как отца сжила. А сын ваш нынче — капитан космического корабля, чтобы вы знали. И уже почти заслужил продление жизни. Но вам об этом, как и обо всем другом, не сообщал. Не заслужили!
— Не заслужила… — помертвевшими губами повторила Мирониха, упоминание о сыне очень больно ударило ее, даже он мать знать не хочет, это было нестерпимо больно и обидно настолько, что горький ком обжег горло. — Не заслужила…
— Да, не заслужили! — добила ее инспектор. — Повторяю: вы дрянь и сволочь, не имеющая в душе ни доброты, ни совести! Идите себе, доживайте вашу бессмысленную жизнь. Вы никому не нужны! Вас просто терпят. С брезгливостью терпят.