Фермер: перерождение (СИ). Страница 33

Я записывал все наблюдения в блокнот с твердой обложкой синего цвета, делая пометки карандашом «Конструктор» с красно-белой полосочкой.

Кутузов извлек из саквояжа набор стеклянных пробирок диаметром около двух сантиметров, каждая с плотно притертой пробкой. На боковых поверхностях красовались этикетки с порядковыми номерами, написанными чернилами из авторучки.

— Первый образец — поверхностный слой, глубина пять сантиметров, — проговаривал он, аккуратно наполняя пробирку землей при помощи небольшой металлической ложечки. — Второй — глубина двадцать сантиметров. Третий — сорок сантиметров.

Каждую пробирку он тщательно закупоривал, наклеивал этикетку с указанием места отбора, глубины и даты. Почерк у лаборанта мелкий, аккуратный, привычка человека, ведущего точные записи.

Мы прошли весь склон, взяв образцы в десяти точках. В некоторых местах почва оказалась глубже, до семидесяти сантиметров, в других едва достигала десяти. Всюду преобладал тяжелый суглинок с большим содержанием камней и низким плодородием.

— Основная проблема — кислотность и плохой дренаж, — резюмировал Кутузов, упаковывая пробирки в деревянный ящичек с мягкой подстилкой из ваты. — Но поправимо. Известкование, органические удобрения, правильная обработка.

Следующим пунктом стала заболоченная низина у старой мельницы. Ехали мы объездной дорогой, поскольку прямой путь размыло весенними водами. Старое мельничное колесо, почерневшее от времени и частично разрушенное, уныло торчало над зарослями камыша высотой в человеческий рост.

— Интересное место, — заметил Кутузов, надевая резиновые сапоги до колен. — Торфяники в наших краях редкость.

Мы зашли в болото, держась за крепкие стебли камыша. Вода доходила до щиколоток, дно мягкое, вязкое. При каждом шаге из ила поднимались пузырьки болотного газа с характерным запахом сероводорода.

Кутузов достал специальный торфяной бур, более длинный, с полой трубкой вместо винтовой нарезки. При погружении в торф он захватывал цилиндрические столбики грунта, сохраняя естественную слоистость.

— Торф верховой, качество хорошее, — сказал он, извлекая бур с темно-коричневой массой, пронизанной остатками растений. — Степень разложения средняя, процентов сорок-пятьдесят.

Я рассматривал извлеченный торф. В нем отчетливо виднелись волокна мха-сфагнума, корешки осоки, фрагменты древесины. Масса была рыхлой, пористой, при сжатии в руке выделяла темную воду.

— А глубина торфяного слоя?

— Посмотрим. — Кутузов продолжал бурение, извлекая все новые столбики торфа. — Метр… полтора… два… Есть! Глина.

На глубине двух метров двадцати сантиметров бур наткнулся на водоупорный слой, плотную серую глину без органических включений.

— Отличная основа для прудов, — отметил лаборант, взяв образцы торфа с разных глубин. — Глина не пропускает воду, значит, можно создавать водоемы.

Мы взяли образцы в пяти точках болота. Везде картина повторялась, двухметровый слой торфа, подстилаемый непроницаемой глиной. Только на окраинах торфяной слой становился тоньше, а в составе появлялся минеральный грунт.

— Торф хорошего качества, — констатировал Кутузов, укладывая образцы в отдельный ящичек. — Кислотность высокая, но для болотных растений это нормально. Зато отличное органическое удобрение после проветривания.

Третьим объектом исследования стали солончаки возле озера Горького. Ехали мы к ним через степь по едва заметной тропинке, петляющей между кочками и зарослями полыни.

Озеро Горькое это небольшой водоем овальной формы, длиной метров триста и шириной около ста. Вода мутно-зеленого цвета, с радужными разводами на поверхности. По берегам белесые солевые корки и чахлая растительность.

— Типичный солончак, — сказал Кутузов, присев на корточки у кромки воды и зачерпнув ее ладонью. — Попробуйте на вкус.

Я осторожно лизнул воду. Горько-соленая, с металлическим привкусом и легким запахом сероводорода.

— Концентрация солей процентов пять-семь, — прикинул лаборант. — В основном сульфаты и хлориды натрия и магния. Для полива не годится, но можно использовать в лечебных целях.

Мы прошли вдоль берега, изучая характер засоления. В некоторых местах соль выступала на поверхность белыми кристаллическими корками толщиной в палец. В других местах засоление было скрытым, проявляясь только в угнетенной растительности.

— Возьмем образцы почвы на разном расстоянии от озера, — предложил Кутузов. — Посмотрим, как меняется степень засоления.

У самого берега почва оказалась пропитанной солью до глубины полуметра. На расстоянии ста метров засоление ослабевало, но все еще оставалось значительным. Только в двухстах метрах от озера почва становилась относительно нормальной.

— Классическая картина вторичного засоления, — объяснял Кутузов, наполняя пробирки образцами с разных глубин. — Соленые грунтовые воды поднимаются к поверхности, испаряются, оставляя соли.

Растительность на солончаках была специфической. Ближе к озеру росли только солянки, мясистые растения с сизо-зелеными листьями, приспособленные к высокой концентрации солей. Дальше от берега появлялись полынь, лебеда, подорожник — растения, терпимые к умеренному засолению.

— А что это за растение? — спросил я, указывая на заросли с мелкими белыми цветочками.

— Солерос. Галофит, то есть солелюбивое растение. — Кутузов сорвал веточку, размял между пальцами. — Съедобное, кстати. Местные его иногда в салаты добавляют.

К полудню мы закончили отбор образцов. В саквояже лаборанта поместился внушительный набор, тридцать шесть пробирок с почвенными образцами, каждая тщательно подписанная и упакованная.

— Когда будут готовы результаты? — спросил я, помогая Кутузову уложить ящички в машину.

— Через неделю. Нужно сделать полный химический анализ — pH, содержание гумуса, азота, фосфора, калия, микроэлементов. Плюс определение механического состава и засоленности. — Он протер очки носовым платком в синюю клетку. — Работы много, но интересной.

— А предварительные выводы можете сделать?

Кутузов задумался, глядя в сторону обследованных участков.

— Каменистые склоны — кислые, малоплодородные, но поправимые. Известкование, органика, правильная обработка, и через пару лет будут давать неплохие урожаи. Болото — ценный источник торфа и возможность создания прудового хозяйства. Солончаки — самая сложная проблема, но и там есть варианты. Промывка, дренаж, посадка галофитов для постепенного рассоления.

— Значит, все участки можно ввести в оборот?

— Можно. Только подходы разные нужны. Склоны террасировать, болота частично осушать, солончаки промывать. Но технически все выполнимо. — Он сел в машину, завел двигатель. — Главное не торопиться, делать все по науке.

Проводив лаборанта, я сел на крыльце дома с блокнотом, перечитывая записи. Картина постепенно прояснялась. Каждый участок имел специфические проблемы, но и свои преимущества.

Каменистые склоны — большое количество извести в материнской породе поможет нейтрализовать кислотность. Камни можно использовать для строительства террас и дренажных систем.

Болото — готовый источник торфа для удобрения других участков. Плюс возможность рыбоводства в созданных прудах.

Солончаки — после рассоления могут стать весьма плодородными, поскольку засоленные почвы часто богаты минеральными веществами.

Но что важнее всего, все три типа участков можно объединить в единую систему. Торф из болота улучшит плодородие склонов. Известняк со склонов поможет нейтрализовать кислотность торфа. А рассоленные земли станут основой для интенсивного земледелия.

Я открыл свежую страницу блокнота и начал составлять схему комплексного освоения. Пятьсот гектаров мертвых земель должны превратиться в образцовое хозяйство. И теперь, после детального обследования, эта задача казалась вполне решаемой.

На следующий день мы с Кутузовым отправились к самому проблематичному участку, землям вокруг старого кожевенного завода. Лаборант привез с собой дополнительное оборудование: портативный pH-метр в кожаном футляре, набор индикаторных полосок в пластиковой коробочке и несколько склянок с реактивами, тщательно завернутых в газетную бумагу.