Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах. Страница 38

Теперь перенесемся из литературного семнадцатого столетия в литературный же девятнадцатый век, из гофмановской Франции — во Францию По, из особняка мадемуазель де Скюдери — в квартиру Ш. Огюста Дюпена:

«Весну и часть лета 18... года я прожил в Париже, где свел знакомство с неким мосье Ш. Огюстом Дюпеном. Еще молодой человек, потомок знатного и даже прославленного рода, он испытал превратности судьбы и оказался в обстоятельствах столь плачевных, что утратил всю свою природную энергию… Единственная роскошь, какую он себе позволял, — книги…

<...>

Если бы наш образ жизни в этой обители стал известен миру, нас сочли б маньяками, хотя и безобидными маньяками. Наше уединение было полным…

Одной из фантастических причуд моего друга — ибо как еще это назвать? — была влюбленность в ночь, в ее особое очарование; и я покорно принял эту bizarrerie^[207], как принимал и все другие, самозабвенно отдаваясь прихотям друга. Темноликая богиня то и дело покидала нас, и, чтобы не лишаться ее милостей, мы прибегали к бутафории: при первом проблеске зари захлопывали тяжелые ставни старого дома и зажигали два-три светильника, которые, курясь благовониями, изливали тусклое призрачное сияние. В их бледном свете мы предавались грезам, читали, писали, беседовали, пока звон часов не возвещал нам приход истинной Тьмы [курсив везде мой. — Д.К.]»^[208].

Вряд ли стоит еще раз специально обращать внимание читателя на то, что приведенное описание образа жизни месье Дюпена весьма напоминает нам образ жизни тех существ, коим была посвящена глава «Дети подземелья». Те же уединение и привязанность к закрытому пространству, та же нелюбовь к солнечному сиянию (Дракула и его многочисленные потомки терпеть не могли дневного света). Призрачное сияние светильников — или курильниц, окутывающих благовониями странное святилище ночи… Словом, перед нами старый наш знакомый, в ипостаси отпрыска аристократической французской фамилии, с причудливой, необычной, изобилующей приключениями жизнью, ныне поселившийся в Сен-Жерменском предместье Парижа, редко покидающий свой дом, блестяще раскрывающий загадки, а подсказки для полицейских формулирующий все тем же пифийским образом.

Рискуя показаться навязчивым, отмечу все же, что Огюст Дюпен в рассказах Эдгара По похож на всё того же Дракулу — только не из романа Брама Стокера, а из уже упоминавшихся книг Фреда Саберхагена (см. «Ловля бабочек на болоте») или из детективного романа американца Роберта Лори «Плененный Дракула». В этом романе (честно говоря, не блещущем иными достоинствами, кроме неожиданной фигуры «сыщика») знаменитый вампир занимается… расследованием убийства, в котором несправедливо обвинен сын полицейского, в свое время пленившего трансильванского графа.

Вообще, страшный граф то и дело появляется на страницах фантастических детективов — либо в роли сыщика-судьи (читатель легко может представить себе, как именно наказывает разоблаченных преступников сей поборник справедливости), либо в качестве преступника — например, в романе Дэвида С. Дэвиса «Шерлок Холмс идет по кровавым следам».

Любопытную версию сходства двух классических персонажей мировой массовой литературы — Шерлока Холмса и Дракулы — можно усмотреть в произведениях известного английского филолога и писателя Джайлза Брандрета, исследователя и знатока творчества и биографии Оскара Уайльда. Он написал серию детективных романов, в которых главным героем, так сказать, Шерлоком Холмсом, выступает автор «Портрета Дориана Грея». Всего этих романов на сегодняшний день издано шесть, два первых («Оскар Уайльд и смерть, не стоящая внимания» и «Оскар Уайльд, Артур Конан Дойл и игра под названием “Убийство”») переведены на русский язык.

Серьезный недостаток этой серии, на мой взгляд, заключается в том, что под именем Оскара Уайльда, великого выдумщика, эстета, имморалиста и парадоксалиста, автор показывает всего лишь очередное, тысячное отражение все того же Шерлока Холмса. Просто на этот раз его зовут Оскар Уайльд.

Конечно, Уайльда можно было превратить в сыщика, но стоило бы в таком случае показать, как он использует для раскрытия преступления не заимствованные у Холмса методы, а особенности собственного восприятия окружающего мира.

Впрочем, это уже, наверное, придирки. Автор конечно же придумал свои детективы не потому, что всерьез верил в детективные способности Уайльда, а потому, что знал о писателе очень много, как специалист по его творчеству.

Но вспомнил я об этой серии вовсе не для того, чтобы объяснять, как не надо писать детективы. Причина иная.

Близким другом и даже иногда помощником Уайльда-сыщика (но не доктором-биографом Уотсоном!) Брандрет сделал Артура Конана Дойла. И вот тут кроется тот самый парадокс, о котором речь шла выше. Если Артура Конана Дойла в романах Брандрета можно, в принципе, воспринимать как молодого Холмса (учащегося у старшего товарища), то Уайльд… это же Влад Дракула! Потому что уже достаточно давно ирландский писатель Уайльд рассматривается как один из прототипов (наряду с актером и режиссером Генри Ирвингом и валашским господарем Цепешем) графа-вампира, придуманного другим ирландским писателем — Брамом Стокером. Впервые об этом было сказано в книге Татьяны Михайловой и Михаила Одесского «Граф Дракула. Опыт описания»^[209]. Правда, на художественном уровне о том же самом успел упомянуть английский писатель Эдвард Д. Хох в превосходном рассказе «Дракула, 1944». В этом рассказе знаменитый вампир, оказавшийся в нацистском концлагере Берген-Бельзен, говорит главному герою:

«Как вам уже известно, в 1887 году я посетил Англию и несколько дней провел в Лондоне. И там, в лондонском Вест-Энде, среди завсегдатаев театральных лож, я встретил прекрасную женщину. Прелестные голубые глаза, совершенная фигура…

<...>

Ее звали Флоренс. Флоренс Бэлком Стокер. Она была женой Брама Стокера»^[210].

О романе между Флоренс Бэлком, невестой, а затем женой Брама Стокера, знаменитой лондонской красавицей, и Оскаром Уайльдом историкам литературы хорошо известно. Так что можно считать упоминание об этом в рассказе Эдварда Хоха вполне очевидным намеком на прототипа. И дружба-соперничество двух писателей в романе Брандрета может содержать намек на странную дружбу-соперничество двух весьма характерных образов викторианской литературы — детектива Холмса и вампира Дракулы.

Хотя конечно же на образ Дракулы повлияло и появление еще одной культовой фигуры — серийного убийцы Джека-Потрошителя. Правда, за Потрошителем Холмс гоняется не в произведениях Конана Дойла, а в романе Эллери Куина («Этюд о страхе»). Тоже, кстати, любопытная деталь. Конан Дойл иногда обращался к реальным уголовным делам — например, рассказ о «короле шантажа» Чарлзе Огастесе Милвертоне восходит к истории о загадочном убийстве реального шантажиста Чарлза Огастеса Хауэлла, а «Долина ужаса» почти документально воспроизводит историю разгрома тайной организации «Молли Магуайр» агентами Пинкертона. Существует не одно исследование, которое показывает — и другие рассказы о Холмсе отталкиваются от реальных преступлений викторианской эпохи. Но вот самая знаменитая и загадочная криминальная история — история Джека-Потрошителя — Конана Дойла почему-то не вдохновила. Зато, возможно, подтолкнула воображение Брама Стокера…

***

Уж коли мы вновь вспомнили великого сыщика с Бейкер-стрит, сделаю еще одно замечание. Говоря в главе «Дети подземелья» о малоподвижности как об одной из наиболее характерных черт классического сыщика, я, казалось бы, противоречу сам себе, — ведь, в отличие от Ниро Вулфа или дона Исидро Пароди, обитатель Бейкер-стрит весьма энергичен, да и передвигается на любые расстояния вполне охотно и легко. Но предоставим слово доктору Уотсону, то есть Конану Дойлу:

«Мы заспорили, в какой мере человек обязан тем или другим своим необычным дарованием предкам, а в какой — самостоятельному упражнению с юных лет.