Стигма. Страница 10

Я сняла пальто и покачала головой, отказываясь ему отвечать.

Джеймс посмотрел на меня почти возмущенно, и я не поняла, связано ли это с моей невежливостью или с тем, что он только что обнаружил.

– Извини, а сколько тебе лет?

– Достаточно, чтобы стоять здесь с тобой, – парировала я, засовывая вещи под стойку. Я выпрямилась, и он посмотрел на меня с недоверием, как будто подозревал меня в обмане.

– То есть, получается, это ты сделала «Манхэттен» для Сато Тосикавы?

Теперь он смотрел на меня уже не как на очаровательного мышонка, остановившегося перед кошачьей ловушкой, а как на странное существо, только что вторгшееся на его территорию, захватившее его диван и поставившее ноги на кофейный столик. Неужели для разочарования нужно так мало?

– Тебя смущает мой возраст? – Я спокойно вымыла руки в маленькой мойке рядом с холодильником. – Годы – это еще не все.

– Ошибаешься, – возразил он, – годы – это опыт, а опыт многое значит.

Я вытерла руки полотенцем, бросив на Джеймса скептический взгляд. Его светлые волосы, выбритые по бокам, были теплого золотистого оттенка, который идеально сочетался с его карими глазами. Лицо оттеняла борода, губы тонкие, в ухе – маленькая серьга, на которую время от времени попадали капли света. Невысокого роста, руки ловкие, телосложение ладное. Обаятельный парень. Интересно, поладим ли мы?

– Хочешь меня испытать? – спросила я.

Мне нечего ему доказывать, но когда он согласился, я не удивилась и решила доставить ему удовольствие. Конечно, я с большей охотой осмотрелась бы на своем рабочем месте, погуляла глазами по бэку – полкам с бутылками у нас за спиной, а также полазила бы по разным отделениям большой стальной стойки.

Он попросил меня приготовить ему Martini Dry.

Я поставила охлаждаться бокал, как и накануне вечером, и тем временем отмерила джин и вермут в нужных пропорциях. Перемешала их, не встряхивая, и вылила смесь в бокал, проведя по его краю цедрой лимона.

Кроме того, в небольшой отдельный стаканчик я насыпала немного ледяной крошки и добавила классическую оливку на палочке, но не раньше, чем придала ей индивидуальный вкус: окунула ее в вермут, чтобы сбалансировать сладость. Я не стала класть оливку в бокал с напитком, как это делают повсеместно: мартини должен оставаться чистым, а для смакования оливки достаточно только нёба.

Джеймс посмотрел на результат, приподняв брови. Я подождала, пока он внимательно изучит коктейль, проверит, как сквозь него проходит свет, чтобы оценить прозрачность. Закончив с этим, Джеймс поднес напиток к губам. Попробовал на вкус, двигая уголками рта, и наконец проглотил все содержимое бокала. Потом языком снял оливку со шпажки и медленно ее прожевал.

Когда он сглотнул, я заметила, как медленно двигалась его челюсть, как будто его вкусовые рецепторы хотели поглотить каждую каплю этого нектара.

– Кто тебя научил? – спросил он без тени иронии.

Он говорил спокойно, но серьезно, как будто мы только что достигли уровня, где нет места подтруниванию над коллегой.

– Мне действительно интересно, – добавил он искренним тоном, когда увидел, что, вместо того чтобы ответить, я принялась расставлять по местам предметы, которыми пользовалась. – Не каждый способен подчеркнуть сухой и дерзкий вкус мартини, не усиливая его вкусовых качеств.

– Старый бармен из моего городка, – пробормотала я.

– Он миксолог?

Я нахмурилась и взглянула на него.

– Что за слово такое?

– Миксология – наука о создании коктейлей. А миксолог – это бармен, специализирующийся на составлении напитков, владеющий передовыми навыками, которые позволяют ему создавать уникальные шедевры. Личные штрихи, которые ты добавляешь, заставляют меня думать, что ты училась у кого-то, кто умеет… творить.

Я слушала Джеймса с интересом, и он искренне мне улыбнулся. Я узнала, что ему двадцать девять лет, что он работает барменом восемь лет, посещал курсы миксологии, поэтому умеет распознавать «художественные» штрихи, выходящие за рамки оригинальных рецептов.

Спикизи славились качественными коктейлями, поскольку, учитывая сложность доступа в бар, приз должен оправдывать ожидания, так парень и привлек внимание Зоры.

– И как его зовут? – спросил Джеймс, поставив локти на стойку.

Я задумчиво посмотрела на свои руки, прикрытые короткими рукавами черной футболки.

– Том.

– Значит, ты тоже прошла курс миксологии?

Я опустила глаза на стойку, уклоняясь от вопроса.

Моя история сильно отличалась от его.

Я долго раздумывала, стоило ли ему что-нибудь наплести, ведь раскрыться перед кем-то мне всегда было трудно, для меня это все равно что приблизиться к дикому зверю.

Я замкнутая, закрытая, это часто отталкивало от меня людей, но шипы, которые я со временем заострила, – единственный известный мне способ защититься от мира.

– Моя мама была певицей в казино, – медленно призналась я, решив в конце концов сказать правду. – Когда она выступала, всегда брала меня с собой, чтобы не оставлять дома одну. Я крутилась возле бара, наблюдая за ней, и Том был достаточно любезен, чтобы присматривать за мной. – Я прикрыла глаза, согретая этим воспоминанием. – Вот и все мои курсы. Наблюдала за Томом каждый день в течение многих лет, с самого детства. Он многому меня научил.

Я снова увидела его морщинистое и милое лицо, вспомнила терпение, с каким он, выполняя свою работу, старался составить мне компанию. Поначалу я была очарована, наблюдая за его трюками с бокалами, но, когда подросла, сосредоточила внимание на более сложных приемах.

Вечер за вечером я называла ему ингредиенты, необходимые для того или иного коктейля, предугадывала его действия. И он, удивленный и даже гордый, сказал, что при любом мастере я буду образцовой ученицей.

Джеймс молча посмотрел на меня, его взгляд потемнел. Что случилось, спрашивала я себя, что заставило его так измениться в лице? А затем я поняла, что, рассказывая о маме, использовала прошедшее время, и он сделал грустный вывод.

Я не собиралась объяснять ему, как в действительности обстоят дела. Хватит, обо мне больше ни слова. Моя жизнь – дорога одиночки, полная выбоин и рытвин. Я никого туда не пущу.

– Давай за работу, – сухо пробормотала я, сворачивая разговор.

Не дав Джеймсу времени на ответ, я повернулась к нему спиной, возведя крепкую невидимую стену между собой и всеми остальными.

Я начала расставлять бокалы, как вдруг странное ощущение заставило меня поднять голову.

Мой взгляд пробежал по залу, пока не остановился на фигуре возле входа. Прислонившись плечом к двери в зал, среди вспышек света и тени, затеявших на нем причудливую игру красок, стоял вчерашний парень.

Между нами никого не было, его никто не загораживал, можно сказать, сейчас я увидела его впервые во всей красе.

Что он держит во рту? Непонятно, что-то тонкое. Очень высокий, внушительный, но стройный, волосы редкого темно-рыжего цвета подчеркивали агрессивное очарование угловатого лица. Радужки его глаз настолько светлого голубого цвета, что казались сюрреалистичными. Словно вырезанные из камня скулы и гармоничные мужественные черты соединялись в лицо, от которого невозможно было отвести взгляд.

Одна мысль обожгла меня, прежде чем я успела разорвать ее на части: он непристойно красив.

Однако резкая яркая красота скрывала что-то глубоко неправильное, смертоносное, безумно завораживающее и пугающее – вроде клинка убийцы или мерцания паутины паука, готового укусить.

Если у ангела смерти есть лицо, то оно именно такое.

В окружавшей нас темноте под дугообразной линией темных бровей выделялись привлекшие мое внимание еще вчера пронзительные глаза. Чертовски глубокие, мрачные, словно наполненные эмоциями, они смотрели лишь на одного человека.

Только на одного – на меня.

3. Лимб