Замерзшие лилии (СИ). Страница 29
Магистр. Все свободные минуты были заполнены воспоминаниями о нашей последней встрече. Снова и снова я прокручивала в голове тот эпизод, когда оказалась в объятиях мужчины. Что было бы, не остановись он тогда? Почему я не оттолкнула его, ответила на поцелуй и почти позволила стащить с меня платье? Ведь с Кассием подобного не произошло, хотя тогда мы были наедине в темной спальне? И за все годы брака я никогда не испытывала такого жгучего желания… напротив, мне казалось, что лишь мужчинам доставляют удовольствие все эти движения в постели, когда женщинам положено лишь терпеть и стискивать зубы.
Заглянув внутрь себя, могла с уверенностью сказать, что поцелуй не был благодарностью Севиру за все, что он сделал. И если он честно признался в том, что сильно желает меня, то могла ли я незаметно для себя также увлечься мужчиной? Полный бред! Ведь это чистой воды самоубийство думать о магистре Ордена жрецов в таком ключе! Он никогда не предаст собственные идеалы и обеты, а я навсегда останусь беглой дочерью аристократов, пытающейся выжить в этой стране. Мы настолько разные, что мне не стоит думать и вспоминать о Севире.
Приезд в столицу, прощание с семьей торговцев и поиск нового дома отвлекли меня от мыслей о мужчине. Единственный раз, когда я упомянула его в разговоре, был во время встречи с тем человеком, к которому магистр порекомендовал мне обратиться. Льюис Хэмильтон оказался мужчиной средних лет, полноватый, ростом ниже меня, рыжеволосый и с небольшой бородой. Он, прочитав послание Севира, стал заискивающе мне улыбаться, заверяя, что непременно поможет госпоже. Первым делом поселил меня в недорогой гостинице, которой владела его родная сестра. И в течение недели смог подыскать небольшой дом в квартале ремесленников по достаточно приемлемой цене. Дом был серым и унылым, как большинство строений в этом городе: состоял из крохотных комнат и кухоньки. Но меня привлекло то, что из единственной спальни на втором этаже открывался чудесный вид на воды реки Морт, которая славилась тем, что никогда не замерзала полностью и условно делила весь город на три части, петляя между старыми особняками аристократов и новыми домами, построенных для бедноты.
Первоначально я испытала шок, сравнивая столицу из воспоминаний своего детства с тем, какой она стала сейчас. Яркая, пестрая, наполненная шлейфом дорогих духов, ароматом специй и потрясающей еды на вынос, которую не брезговал покупать даже мой отец. Величественные здания, которые раньше выкрашивали в разные цвета, создавая иллюзию каждодневного праздника, облупились от времени и постепенно разрушались. Складывалось ощущение, что жрецы Ордена специально доводили их до такого состояния, чтобы не осталось никакой памяти о свергнутом короле и былых временах.
Все именитые ресторации, в которые ранее стремились попасть представители знати, были либо закрыты и грубо заколочены досками; либо переделаны в лавки с различными товарами.
Денег, которые дал мне Севир, хватило не только на покупку дома, скромной мебели и выплату комиссии за помощь господину Хэмильтону. По моим подсчетам оставшаяся на руках сумма равнялась двум годам скромной жизни в столице, то есть ее хватило бы на дрова и тот минимум продуктов, которые требовались мне одной. Магистр отдал мне деньги без каких-либо колебаний, что говорило о его исключительной щедрости и желании, чтобы я ни от кого не зависела.
Понимая, что все равно не смогу забыть этого человека, я даже посетила храм Омада и со всей искренностью попросила у божества хорошенько присмотреть за его верным последователем. Повторная просьба из моих уст прозвучала через месяц, когда по столице разнесся слух о том, что два соседних королевства одновременно развязали войну с Тристией на севере и западе. Это заставило Совет жрецов разделить войска, направив отряды рыцарей в разные стороны. Главнокомандующим войсками на западе был объявлен Севир, что породило новые слухи: жители столицы полагали, будто магистр сможет совершить чудо, и заставит наших врагов моментально отступить от границ. К сожалению, время показало, что надежды Ордена прекратить войну в течение месяца не оправдались. Более того все чаще стали распространяться вести о том, что в Тристию инкогнито вернулся наследный принц, желающий вернуть власть под свой контроль. И началось то, чего я более всего опасалась: в обществе стал назревать новый раскол.
Сперва люди опасались открыто говорить о прежних временах, тем более – каким-либо образом поддерживать нового претендента на власть. Опасались шпионов Ордена, которые наводнили столицу и периодически арестовывали тех, кто по неосторожности или под воздействием крепких напитков высказывался против жрецов.
Я, возобновив работу швеей, тщательно взвешивала каждое свое слово и следила за всеми посетителями, не допуская разговоров о политике в стенах своего дома. Шить мне нравилось и, несмотря на имеющиеся деньги, не могла сидеть без дела. Других занятий, способных хоть как-то занять меня, увы, не было. Кроме того не хотелось привлекать внимание соседей, которым я и так была словно «бельмо на глазу» - незамужняя одинокая женщина. Представилась вдовой, понимая, что правду обо мне им вряд ли кто-то расскажет, а так я уберегу себя от досужих сплетен. Соседки вздыхали, сетуя, что были бы у меня дети, не знала бы, когда присесть. Но мне слышалась в их речах откровенная зависть. Поскольку каждая из них не только присматривала за домом и детьми, но и помогала мужу, работая в лавке. Жрец храма, который я была вынуждена посещать каждые выходные, узнав о том, что у меня получается, со слов соседок, прекрасно шить, также нашел дополнительную работу. Помимо заказов для нужд святилища, я стала вести занятия у девочек, воспитывающихся в приюте, два раза в неделю. И эти уроки стали в некотором роде отдушиной, поскольку получилось понравиться детям и увлечь их. Мне позволили шить с ними постельное белье для приюта, различные мелочи вроде полотенец и салфеток, скатерти, но более всего воспитанниц увлек процесс изготовления игрушек. И было безумно жаль их, поскольку они никогда не видели тех ярких пестрых нарядов для кукол или тончайших фарфоровых чашек, которыми я играла в детстве. Учитывая заветы жрецов, мы наряжали готовые безликие куклы в бесформенные темные платья, но девочки были рады даже им.
Дни пролетали очень быстро, хотя я с огромным волнением слушала новости, долетавшие с войны. И сердце каждый раз странно ныло в груди, когда в слухах звучало имя Севира.
О том, что Тристия проигрывает, стало понятно к концу первого месяца после объявления войны. Поговаривали, что соседние государства, Силезия и Мартиника, тайно сговорились между собой напасть одновременно. Кроме того, после череды поражений стало понятно, что военное дело в этих странах за каких-то двадцать лет продвинулось намного вперед. Их многочисленные регулярные армии владели более совершенным оружием, чем рыцари Ордена. Подробности до нас, обычных людей не доходили, но то и дело на улицах стали появляться листовки с карикатурами на Тауруса и Совет жрецов, которые, увлекшись проповедями, тащат страну в пропасть. Такие картинки появлялись утром на домах, были развешаны на столбах и заборах. Иногда они были раскиданы на площадях перед открытием ярмарок. Поймать тех, кто печатал и распространял листовки, не смогли.
В столице был введен комендантский час, улицы стали патрулироваться рыцарями, но картинки все равно появлялись, правда, в меньшем количестве.
Тристия подписала два унизительных мирных договора через три месяца войны. К тому времени войска под командованием Севира чудом ушли из окружения, не попав в плен. На севере ситуация была плачевнее: магистр Листан, возглавлявший военную компанию, покончил с собой после того, как его войско потерпело сокрушительное поражение близ города Риануса. В живых осталась лишь десятая часть рыцарей. В итоге три северных провинции отошли Мартинике, а Силезия получила право на беспошлинную торговлю и денежные выплаты (контрибуцию). Поговаривали, что Севир умудрился каким-то образом сделать так, чтобы Силезия отказалась от притязаний на две провинции. Но народ все равно был недоволен: все чаще стали появляться разговоры о том, что при короле такого бы не произошло.