Зелье, кот и чемодан (СИ). Страница 5

Амма снисходительно и любезно улыбалась. Продавцы ответно кланялись, но особо приставать не хотели. Еще бы — пифия же! Хоть Амма жила в Эрнвиле всего несколько лет, но слухи о ней уже ходили. А кому охота связываться с ведьмой… тьфу! то есть с пифией. Вот смотрит она на тебя, и неизвестно, что думает. И, может, такое о тебе знает, о чем ты сам не догадываешься. Ну ее к шуту!

Амма шла целенаправленно к дальнему краю рынка. Там, у ратуши, были прилавки травниц. Часов на ратуши было двое: одни смотрели на юг, а другие на север. Звонили они слаженно и музыкально, вызывая ответную дрожь в душе. Опять же, старожилы Эрнвиля с ностальгией рассказывали, что раньше часы звонили в разное время. Да и само время показывали разное. Настоящее приходилось сложно вычислять, складывая общее, которое показывали оба циферблата, а потом честно деля. Этого Амма понять не могла. Возможно, раньше (до появления в Эрнвиле курортного отеля), когда маленький город жил своей сонной провинциальной жизнью, у людей и было вдоволь досуга, чтобы заниматься математическими подсчетами, но сама Амма предпочитала жить в понятной ей метрической системе. Не плавающей и не требующей постоянной ручной или мысленной корректировки.

— Пустырника, будьте любезны, норра Вильса, — сказала она пожилой травнице.

— Доброго вам здоровьечка, норрина Сольвейн! — приветствовала ее продавщица, внимательно приглядываясь к Амме. — Пустырничка, говорите? А может, еще чего? У меня новый сбор есть. Такие травки хорошие. И самого нервного успокоят, а самого бессонного усыпят.

— Во-во! Мне именно таких и дайте! — обрадовалась Амма. — И еще каких-нибудь для детей. Тоже бы успокаивающих. И для невестки…

Минут двадцать шел понятный и привычный для них разговор. Норра Вильса жаловалась, что жизнь дорожает, что за семена, что ей присылают из Соларии, поставщик в последний раз заломил втридорога, что таскать лейки с водой и пропалывать ей становится все сложней… Амма послушно соглашалась. Добавляла, что молодежь тоже изменилась и не спешит идти к старой пифии, чтобы получить намеки на будущее и строить жизнь, исходя из них. Клиентов стало меньше, а налоги и счета только растут.

В результате аккуратных переговоров удалось добиться компромисса. Травница завернула пакетики в газету, и Амма убрала их в корзинку. Протянула продавщице монеты.

— Десять оре за пустырник… — начала бормотать травница, пересчитывая монеты. Амма отвернулась: она знала, что процесс подсчета будет долгим для норры Вильсы, но торопить ее ни в коем случае нельзя — собьется, и еще хуже будет.

Амма посмотрела от скуки по сторонам. Ее внимание привлекла красочная афиша, висящая на стене ратуши. Женщина с легким сердцем оставила корзинку на прилавке и подошла поближе, чтобы прочитать.

«Всенорландская лотерея! При поддержке банковского дома „Хриман и сыновья“! Выигрыш до миллиона кронеров!»

Ниже на афише был рисунок лотерейного билета — с золотой каемкой, с солидной фиолетовой печатью и с шестью пустыми квадратиками, куда желающим попытать удачу норландцам предлагалось вписать произвольные числа.

Шесть! В мозгу у Аммы щелкнуло, высвечивая мысль, не дававшую ей покоя уже неделю. Ну конечно! Вот о чем были ее сны! Вот что подсказывала ей магия! Выигрышный номер!

Эти сны преследовали Амму всю неделю, с беспардонной навязчивостью повторяясь каждую ночь. Снова и снова. И все те же шесть чисел.

Они снились Амме то в виде белых барашков со звенящими номерными колокольчиками, весело играющих на зеленом лугу. А потом с намеком выстраивающихся в одном и том же порядке. То в виде облачков, плывущих по небу, сначала бесформенных, а затем приобретающих вид все тех же цифр — 529701. То в виде часов на ратуше, почему-то имеющих вместо двенадцати только шесть часов, все тех же, все в том же порядке. Эти числа преследовали Амму, не давая их забыть, и пифия терпеливо ожидала подсказки, куда можно применить эти до нынешней секунды бывшие бесполезными знания.

Миллион кронеров! На эти деньги можно было не только погасить долг, но и вернуть хоть часть утраченного. Достаточно было только приобрести лотерейный билет в любом отделение банка, вписать заветные цифры и…

Амма чуть не застонала. Так близко и так недоступно далеко! В лицензии, выданной пифии в стародавние времена, было написано черным по белому: запрещено использовать провидческий талант для личного обогащения, как то участие в денежных лотереях, розыгрышах призов и других подобных мероприятиях. Нарушение правила грозило лишением лицензии и большим денежным штрафом. Разумеется, с аннулированием выигрыша. Причем, запрет накладывался не только на саму Амму, но и на ее ближайших родственников. Сестра всегда подтрунивала над ней, что талант Аммы не дает ей подзаработать ни на спекуляции акций, ни в казино.

Пифия сама всегда спокойно относилась к этому запрещению, но сейчас! Сейчас этот выигрыш мог спасти их всех! За секунду! Какой соблазн!

— Ваша корзинка! — вывела ее из задумчивости норра Вильма.

— Благодарю вас! Хорошего дня!

Амма распрощалась с травницей и поплелась домой. 529701! Цифры так и крутились в ее голове, не давая улечься нервному возбуждению.

— Добрый день!

— Да, и вам девять! — ответила она соседу норру Штиплеру, приподнявшему шляпу. Быстро поправилась: — И вам доброго дня!

Смущенно протопала к двери дома и насторожилась. Из-за двери не доносилось ни звука.

Глава 5

Трин

— Ей лучше? — поинтересовался кто-то громким шепотом, и Трин узнала голос старшего сына.

— Сид, — простонала она, с трудом разлепляя веки и стаскивая мокрую тряпку со лба. — Это ты? А мне на секунду показа…

Трин увидела склонившуюся над ней девицу с блеклыми волосами и осеклась. Ей не показалось. Это была она! Та самая Паулина, племянница «доброго человека». Нашли. Их нашли! Нужно бежать! Нужно срочно бежать! Спрятать детей! Мысли в панике метались в голове. В горле пересохло. Изо рта не вылетало ни звука.

— Ну ты и напугала меня, мать! — с несколько истеричным смешком воскликнул Сид, появившийся в поле зрения матери. — Ни на минуту вас оставить нельзя! Возвращаюсь, а ты на пороге лежишь! А гостья на пороге стоит… Мы с ней тебя кое-как на банкетку взгромоздили! Она кто вообще?

Соломенные волосы торчали в разные стороны — они давно забыли о том, что такое ножницы и расческа. В ярко-голубых глазах плескалось искреннее беспокойство. Длинный, нескладный и угловатый — вылитый Кристоф в юности. Сердце Трин зашлось от сожаления и раскаяния. Бедные дети! Их родители наделали столько ошибок!

— Вам есть лучше, норрина Хольтан? — поинтересовалась блеклая, обманчиво хрупкая Паулина.

— Хольман, — машинально поправила ее Трин, обводя взглядом холл в поисках чего-то, что можно считать оружием. Оружия не было. На пороге стоял вызывающе желтый чемодан гостьи.

— Норрина Хольман, — смиренно повторила Паулина, скромно потупив глазки, и разгладила невидимые складочки на юбке темно-бирюзового платья. Из-под подола кокетливо выглядывали фиолетовые дорожные ботиночки. — Я не в тот время? Мне говорить, что договор на я пожить у вас пару недель. Мне уходить?

Серые, почти прозрачные глаза смотрели испытующе.

— Нет, — прохрипела Трин. — Все верно. Я просто немного запуталась с датами и ждала вас чуть позже.

Она скорбно посмотрела на сына.

— Сид, это наша гостья. Паулина. Она поживет у нас пару недель…

Сид сделал страшные глаза и одними губами спросил:

— Где?

Трин тряхнула головой и непонимающе похлопала ресницами.

— Мы все собрали! — закричал Гард, выглядывая из гостиной.

— Все сокловища в сундуках! — подтвердил Ранд слова брата и потряс банкой с собранным горохом, потом удивленно округлил глаза и спросил: — Мама? А кто эта тетя?

— Мой имя Паула, — приветливо произнесла опасная гостья и подошла к младшим Хольманам.

У Трин похолодели руки. Она едва не кинулась закрыть собой сыновей, но из-за еще не отпустившей слабости замешкалась.