Инженер Петра Великого 3 (СИ). Страница 36

— В нашем деле, Петр Алексеич, на авось надеяться — гиблое дело. Учитывая, чья рука это писала и кому, предположительно, предназначалось… интерес к вашему имению, так сказать, вырисовывается вполне отчетливо. И чем дальше в лес, тем больше дров.

Меня облепили почти сразу, как только мы подошли к центру зала. Поздравления, рукопожатия, восторженные крики. Дамы стреляли глазками, шушукались за веерами. Мужчины хлопали по плечу, рассыпаясь в комплиментах моей «огненной потехе». Сам Государь, сияющий, как начищенный самовар, подозвал меня, и в очередной раз громогласно расхвалил перед всем двором, обозвал «огненным кудесником» и даже по-отечески приобнял, отчего у меня на душе немного потеплело.

Приятно. Моя репутация сегодня взлетела до небес.

Я был героем дня. Если бы они только знали, что вся эта феерия, весь этот грохот и блеск — всего лишь дымовая завеса, хитроумный маневр, прикрывающий куда более серьезные дела. Да что там говорить, если бы они знали, что я там в Игнатовском мастерю, половина бы в обморок попадала, а вторая — на костер бы потащила.

Я, как бы между прочим, в разговорах с некоторыми придворными, известными своей болтливостью и близостью к окружению Марты Скавронской, проболтался о «великой тайне» моих особо ярких огней. Дескать, весь фокус в особом «стабилизаторе для лапландского изумруда», редчайшем минерале, который я храню в строжайшем секрете у себя в Игнатовском. Без него, дескать, и цвета не те, и искры жиденькие. Брюс, когда я поделился с ним этой идеей, сначала нахмурился, но потом, покумекав, согласился:

— Что ж, Петр Алексеевич, здравый смысл в этом есть. Раз уж все их внимание приковано к Игнатовскому, грех этим не воспользоваться. Пусть ищут там то, чего и в помине нет. Тем правдоподобнее будет наживка. А то, что там действительно ценное имеется… так это им только азарта прибавит. Главное, чтобы мышь в мышеловку угодила.

Так что «стабилизатор» стал приманкой. Севернее Игнатовского, в лесах, Брюс отправит несколько верных полков, готовых по первому сигналу перекрыть все дороги. Пусть только сунутся. Мы их там тепленькими и встретим. На фоне тревожных новостей о том, что Карл Шведский опять собирает войска, видать, к весенней кампании готовится, демонстрация нашей «пиротехнической мощи» должна была произвести впечатление не только на своих, но и на врагов. Пусть знают, что у русского царя есть чем удивить, и не только на поле боя.

Когда основная волна поздравлений схлынула, и я смог немного перевести дух с бокалом вина, ко мне протиснулся невысокий, крепко сбитый мужичок в скромном, но добротном купеческом одеянии. Лицо незнакомое, глазки бегают.

— Господин Смирнов, дозвольте словцо молвить, — проговорил он с заметным иностранным акцентом. Говорок был характерный, с присвистом — шведский, если я не совсем оглох. — Я человек торговый, с разными странами дело веду. Видал я фейерверки и в Амстердамах, и в Гамбургах, но такого великолепия, признаться, не видывал. Не изволите ли, сударь, за вознаграждение вельми щедрое, поделиться секретом ваших… этих… особо ярких огней? У меня есть покупатели, которые не поскупятся, деньгу отвалят немалую.

Я едва заметно усмехнулся. Брюс, возникший рядом, будто вырос из-под земли, уже сверлил «купца» тяжелым взглядом.

— Благодарствую за предложение лестное, почтенный, — ответил я любезно. — Однако секреты моего ремесла, знаете ли, не для продажи. Они Государю и Отечеству служат. А технологии такая штука — сегодня продашь, завтра по тебе же и ударят.

«Купец» как-то сник, промямлил извинения и быстро растворился в толпе. Брюс проводил его взглядом.

— Еще один любопытный, — протянул он. — Возьмем на прищур.

Я только хмыкнул. Ну что ж, Яков Вилимович, считайте, что я только что помог вам еще одного шведского шпиона на крючок насадить. И это, как говорится, только цветочки. Главная рыбка еще впереди.

Новогодние гулянки отшумели, оставив после себя звон в ушах от бесконечных «Виват!» и музыки. Двор потихоньку разъезжался, а я пулей метнулся в Игнатовское. Пока Питер отсыпался после моей «огненной феерии», у нас с Федькой и Гришкой начиналась самая настоящая запара. Лаборатория стала нашей берлогой на ближайшие недели. Снаружи –январский колотун, ветер воет в трубах, а внутри, в крохотной, прокопченной химикатами каморке, кипела работа, от которой, возможно, зависело не меньше, чем от побед на фронте.

Гремучая ртуть. Мельчайшие, почти невесомые кристаллики, а силищи в них — как в бешеном быке, да еще и норов непредсказуемый. Каждый божий день мы рисковали, каждый час, как саперы, по минному полю ходили. Несколько раз мелкие порции этой дряни взрывались прямо в ступках. Федька, после того как ему чуть глаз не вышибло осколком тигля, теперь перед каждым новым замесом крестился так, будто на исповедь шел, а Гришка большую часть времени молчал, как партизан на допросе, сосредоточенно отмеряя компоненты с точностью аптекаря. Ну, или пытался.

Кремневый замок, особенно в нашу лютую зиму, — штука капризная, как барышня на выданье: то осечку даст, то искра вялая, то порох на полке отсыреет. А капсюль, если его обуздать, обещал мгновенное и безотказное воспламенение в любую погоду. Это был пропуск в новую эру стрелковки. И вот, в середине января, после бесчисленных проб и ошибок, после десятков запоротых составов и нескольких инцидентов, которые едва не закончились очень печально, мы его сделали. Первый рабочий капсюль. Маленькая медная чашечка, набитая спрессованной гремучей ртутью со всякими стабилизирующими добавками. Выглядел он, прямо скажем, не ахти, но в нем была заложена революция.

Я тут же снарядил несколько патронов для СМ-0.1Ф — моей экспериментальной фузеи. Ствол у нее был еще тот, охтинский, но я приказал его укрепить, навив поверх казенной части несколько слоев прочной стальной проволоки — конечно, не нанотехнологии, но хоть какая-то гарантия, что его не разнесет от пироксилинового пороха. Зарядил, прицелился в старую сосновую доску, прислоненную к сугробу. Сердце молотило так, что, казалось, вот-вот из груди выпрыгнет. Затаил дыхание, нажал на спуск. Щелчок ударника — и оглушительный, хлесткий хлопок, совсем не похожий на привычный гулкий выстрел из фузеи с дымным порохом. В доске — аккуратная дырка. Еще выстрел — снова четкое попадание! И еще! Десять выстрелов подряд, и ни одной осечки! На двадцатиградусном морозе, когда обычные фузеи через одну филонили! Правда ствол был горячий, пар от него шел знатный.

Федька с Гришкой, которые наблюдали за испытаниями, забыв про холод, прыгали вокруг меня, как два щенка, и орали что-то восторженное. Я и сам еле сдерживал улыбку. Это была настоящая, выстраданная потом и кровью победа. Если получится наладить хотя бы серийное производство таких капсюлей и патронов, это может серьезно изменить расклад сил в зимней кампании. Скорость и надежность воспламенения дадут нашим солдатам колоссальное преимущество. В Игнатовском был введен режим строжайшей секретности, как на каком-нибудь объекте «Икс». Охрана Орлова удвоила посты и бдительность. Вокруг Игнатовского в лесах два полка сидело на стреме.

Информация о таком прорыве не должна просочиться ни при каких обстоятельствах. По крайней мере, до тех пор, пока мы не будем готовы штамповать эти штуки тысячами. О полноценной СМ-1, моей магазинной винтовке, я пока мог только мечтать. Технологии производства нужной стали, стабильного бездымного пороха в промышленных масштабах — все это было еще в туманном будущем, дело не одного года. Но первый, самый главный шаг был сделан.

Однако радоваться было рановато. Во время очередной серии испытаний, когда мы уже немного обнаглели и начали экспериментировать с увеличением заряда инициирующего состава в капсюле, один из них выдал неожиданно мощную вспышку. Раздался резкий треск, и из затвора фузеи вырвался целый сноп искр. Осмотр показал, что металл в месте удара бойка оплавился и пошел мелкими трещинами, как паутина. Еще немного, и затвор могло бы разнести вдребезги, покалечив стрелка. Проблема стабильности и предсказуемости гремучей ртути не исчезла. Наш капсюль был эффективен, но все еще опасен. Предстояла еще долгая и нудная работа по его доводке до ума.