Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1 (СИ). Страница 23

Мама разбудила Аню. Та заспанная и недовольная отправилась в ванную. Но поскольку уборка — мероприятие общесемейное и неизбежное, ей так или иначе приходилось с этим мириться.

Я всегда любил прибираться в большой комнате, поближе к включенному телевизору, а заодно и к открытому балкону — с улицы в любое время мог позвать кто-нибудь из друзей, решивших пораньше выйти прогуляться. Обычно мы так и делали, особенно, если были на велосипедах: становились под балконом у одного из друзей и орали на весь двор его имя. В большинстве случаев это действовало безотказно.

Я принялся подметать пол, а после протер пыль с мебели и телевизора. Финальным аккордом было мытье полов. Обычно этим занималась мама. Она выносила в комнату ведро с теплой водой, в которую добавляла хлорки и стирального порошка, смачивала в нем тряпку и после этого наматывала ее на швабру. Сначала проходилась по полу обильно смоченной тряпкой, а потом подтирала сухой. При этом всем остальным членам семьи строго-настрого запрещалось ходить по сырому полу. Надо было обязательно дождаться, пока он высохнет. Все стулья во время этого процесса помещались ножками вверх на стол или на диван, чтобы не мешались при уборке.

Я забрался с ногами на диван и не отрываясь смотрел телевизор, пока мама мыла пол. Я не мог понять, почему мне, по сути, взрослому человеку, вдруг вновь стала интересна такая детская передача, как «Будильник». Возможно, что всему виной было охватившее меня радостное ощущение вернувшейся эпохи СССР. Все мне было интересно, все привлекало мое внимание, а особенно то, что было связано с моими детскими впечатлениями. И я пока ничего не мог с этим поделать. Да и не хотел, если честно.

Наконец, уборка закончилась. Все разошлись по своим делам: мама — на кухню, отец — к себе в комнату, Аня — к зеркалу, наводить прическу и макияж. В это время в моде были пышные завитые прически. И для достижения этого эффекта Аня пользовалась электрическими щипцами для завивки. Волосы захватывались ими и наматывались в несколько оборотов на круглую нагретую основу. Это позволяло добиваться эффекта пышной завивки. Дополнительно Аня особым образом начесывала их расческой и в конце закрепляла из баллончика аэрозольным лаком для волос.

И сейчас в комнате перед зеркалом она проводила эти уже привычные для нее манипуляции. Я какое-то время с интересом следил за ней краем глаза, а потом, когда мне это наскучило, сбегал на балкон и снял с веревки высохшую к этому времени одежду.

По телевизору шла передача «Служу Советскому Союзу!», а потом должна была начаться «Здоровье». Залипать перед экраном в то время, как на улице ярко и приветливо сиял очередной солнечный летний день, мне совершенно не хотелось. Я выключил телевизор, быстро оделся, крикнул маме, что отправляюсь прогуляться, и выскочил в подъезд.

И первым, кого я увидел, спустившись на три лестничных пролета, был Вовка Никитин. Он сидел на подоконнике и хмуро смотрел на меня. И его тяжелый взгляд не сулил мне ничего хорошего.

Глава 14

Я замер наверху лестницы. Моя рука непроизвольно нырнула в карман шортов, где лежал болт. Никитин криво ухмыльнулся и спрыгнул с подоконника. Но подниматься ко мне навстречу он не спешил. Уперевшись руками в бока и широко расставив ноги, он исподлобья смотрел на меня. Я понимал, что если сейчас побегу или начну звать на помощь, то верну своему врагу всю его прежнюю уверенность и наглость. Поэтому я продолжал молча стоять наверху и не сводил глаз с подбоченившегося отморозка. Эта немая сцена продолжалась с полминуты, а потом Никитин вдруг хрипло спросил:

— Зачем участковый приходил?

— А ты, типа, не знаешь? — с подозрением глядя на собеседника, произнес я.

— Знал бы — не спрашивал, — буркнул в ответ Никитин.

— Тогда спроси лучше у своего дружка Орешкина, а точнее у его родителей, — хмуро усмехнулся я.

— Вот тварь! Я так и знал! — кулаки Никитина судорожно сжались. — И что ты менту рассказал?

— Что было, то и рассказал. Какой смысл отпираться? — равнодушно пожал я плечами. — Орешкин все уже и без меня выложил.

— То есть, что держал и душил тебя Орешкин, а я тебя и пальцем не тронул, верно? — В голосе Никитина прозвучала угроза.

— Не успел тронуть, — холодно поправил я, покрепче сжимая в кармане болт.

— Слушай, Смирнов, ты что такой борзый? — Никитин сделал шаг в мою сторону и оперся рукой о перила. — Может, тебе жить надоело?

Я ничего не ответил, продолжая холодно смотреть на оппонента. Вся его напрягшаяся фигура говорила о том, что он готов ринуться вверх по лестнице, чтобы настигнуть меня. В то время, как его левая рука сжимала перила, правая залезла в карман штанов. Я понимал, что от этого движения ничего хорошего ждать не стоит. Что бы ни находилось у Никитина в кармане, это была явно не конфета.

И я оказался полностью прав: в руке отморозка блеснуло лезвие ножа. Это была обычная раскладуха с несколькими лезвиями, которые носили в карманах практически все мальчишки во дворе. Их обычно использовали для различных игр: ножички, земельки, танчики — да и просто применяли для того, чтобы сделать, к примеру, лук и стрелы к нему. Но сейчас в руках Никитина эта острая вещица смотрелась не так уж и безобидно.

Я постарался трезво оценить ситуацию. Никитин должен понимать, что сейчас им плотно заинтересовался наш участковый инспектор. Учитывая это обстоятельство, мой оппонент в данный момент вряд ли будет предпринимать в мою сторону какие-то опасные действия. Иначе его могут довольно сильно прижать. Значит нож он достал только лишь для того, чтобы припугнуть меня и получить хоть какую-то сатисфакцию за свое вчерашнее позорное поражение.

Но все эти доводы были справедливы только в том случае, если у Никитина окончательно не съехала крыша. Если же этот отморозок окончательно спятил, то мне сейчас сможет помочь только сохранение безопасной дистанции. А возможно и бегство с криками о помощи. Но доставлять такого удовольствия этому отморозку я пока не хотел.

Ну и еще у меня был болт. Умелый бросок в нужную точку мог бы резко склонить чашу весов в мою сторону. Но это только если мне повезет. А рассчитывать на чистое везение, когда речь шла о моей жизни, я никак не мог.

Поэтому я сделал осторожный шаг в сторону лестницы, ведущей наверх, и незаметно вытащил из кармана болт. При этом я не сводил хмурого и внимательного взгляда с готового броситься на меня Никитина. Он явно этого не ожидал. По всей видимости этот зарвавшийся подонок думал, что я тут же брошусь наутек. И тот яростный импульс, который скопился во всем его напряженном теле, вдруг стал угасать, уступая место осторожности.

Он медленно двинулся в мою сторону, выставив зажатый в руке нож вперед. И вот с этого момента я перестал воспринимать Никитина, как тринадцатилетнего пацана. Теперь он был для меня без имени и возраста. Он был врагом, который хочет меня убить. Незнакомым, жестоким, безжалостным, а значит и не заслуживающим снисхождения. Милосердные удары и сюсюканье с этой минуты полностью отменялись. Только точные и разящие атаки, ведущие к поражению цели. С этого момента не оставалось недосказанностей. Все было предельно просто: или я — его, или он — меня.

Я весь сжался, как пружина, попытавшись мобилизовать все доступные ресурсы моего слабого тела. Один бросок болтом. Без большого замаха, чтобы он стал неожиданным для противника. Попасть нужно было в область шеи, желательно в гортань, которая сейчас была беспечно подставлена под удар. Но даже если бросок придется в область сонной артерии, то и этого будет вполне достаточно, чтобы враг замешкался и дал мне возможность добежать до следующего подоконника, на котором стояли горшки с геранями. Их можно будет использовать в качестве дальнейших метательных снарядов. А земля вполне сгодится для того, чтобы лишить на время противника зрения. Ну и грохот от падающих на бетонный пол горшков обязательно привлечет соседей, что автоматически закончит наше противостояние.