Спонтанная покупка. Страница 3

Мэгги грозилась устроить торжество этим летом.

«Мам, кажется, пора», – сказала она пару месяцев назад, но на этом пока все закончилось.

Каждое лето Мэгги и Фрэнк проводили «Фрэнксток» у себя в саду: проигрыватели выстраивались у ограды, раскладные столы ломились от закусок, приглашались все соседи. Гости приходили, одетые по-праздничному, и танцевали до зари. Фрэнк был диджеем в каком-нибудь несусветном наряде, подобранном Мэгги: в золотой мантии, леопардовых легинсах, очках в форме звезд… Он с удовольствием надевал такой костюм, хотя в обычной жизни носил униформу звукоинженера, состоявшую из джинсов и футболки или толстовки из флиса.

Им как-то удалось справиться с бедой, когда Фрэнк погиб в результате нелепого несчастного случая – упал с платформы во время большого концерта. Мать Черри, Кэтрин, стала для всех опорой, сплотив семью в Рашбруке, в их убежище. А теперь и ее нет… Черри поежилась. Если последние пять лет и научили ее чему-нибудь, так это ценить людей, пока они еще с нами.

– Привет, Черри-бомба! – Вошла Роза, неся на подносе кувшины с водой, и вернула Черри к действительности. – Куда поставить?

– Расставь по комнате, чтобы люди могли сами себе налить. Мы не допустим обезвоживания. Ты выглядишь сногсшибательно, дорогая! Откуда платье?

– Из «Оксфама» в Маунтвилле. Было желтое и ужасное. Подержала в отбеливателе, и вот пожалуйста – сокровище. За восемь фунтов.

Роза покружилась. Шифоновая юбка всколыхнулась и улеглась на место.

– Выглядит на миллион долларов.

Это не преувеличение. Роза всегда выглядела так, словно сошла с подиума. На нее нельзя было не обратить внимания. Бóльшая часть ее одежды была приобретена на распродажах или в благотворительных магазинах, а потом переделывалась. Однако Роза меньше других членов семьи любила вечеринки, хотя в свои двадцать два должна была бы обожать подобные развлечения. Некоторые считали ее застенчивой, но напрасно – просто она говорила только тогда, когда ей было что сказать. Она внимательно наблюдала за происходящим вокруг, копила впечатления, и на это у нее уходило много сил. Из всей семьи она была самой противоречивой: непокорной, творческой, независимой. Хрупкой.

Черри не могла не восхищаться внучкой, выбравшей для себя необычный путь. В Розе было что-то от непризнанного гения, и она будто чего-то выжидала. Черри не сомневалась, что в конце концов внучка найдет свое место в жизни. Роза – не такая, как все. Ее время придет.

А вот Герти, похоже, любила вечеринки больше всех. Она вошла вслед за своей матерью с тирексом на ленточке, привязанной к запястью.

– Это для дедушки, – сообщила она Черри. – Давайте привяжем шарик.

Черри помогла привязать шар к большому канделябру в центре стола, и тираннозавр повис над ним, неуместный и в то же время органичный, как выдающаяся художественная инсталляция.

Трекс. Ее Трекс, с узкими бедрами и спиралями кудрей. Ее большая любовь, вспыхнувшая в тот самый день, когда она встретила его. Ей было восемнадцать лет.

«Сейчас у нас начинается новая жизнь», – подумала она.

Час спустя Адмирал-хаус звенел от смеха и хлопков вылетающих пробок. Жадные пальцы тянулись к угощению, и опустевшие подносы и тарелки тотчас наполнялись. Фред и Джинджер сновали между высокими каблуками, подбирая крошки от выпечки. Герти вручили жестяной поднос с горой тарталеток, она обносила ими гостей, и никто не мог отказаться от предложенного.

В потоке приглашенных Майк зачастую встречал тех, кого не видел несколько лет.

– Майк! – К нему подлетела дама с розовыми волосами. – Могу я к вам так обращаться? Или по-прежнему требуется «сэр»?

Он пытался вспомнить ее имя. Некоторых бывших студентов было трудно узнать. Разница между двадцатилетними и сорокалетними иногда была существенной: набор веса, потеря волос, повышение или снижение уверенности в себе, доходов или культурного капитала могли изменить кого-то до неузнаваемости, но он старался никого не обидеть вниманием.

– Полагаю, «Майк» вполне подойдет, – сказал он, шутливо обнимая женщину.

Черри и Мэгги неутомимо бегали вверх-вниз, встречали гостей, знакомили их. Они были в своей стихии, руководя процессом, понимая друг друга с одного взгляда, с одного жеста. Роза держалась на заднем плане, присматривая за Герти, собаками и пожилыми гостями на случай, если кому-нибудь понадобится стул, стакан воды или кого-нибудь надо проводить в туалет.

За окнами светило солнце, пробиваясь сквозь стекла и нагревая комнату. Вдали виднелся подвесной мост – символ победы человека над природой.

А потом появилась Аннека Хардинг.

На Аннеке был многослойный наряд из бледно-серой прозрачной ткани с асимметричным подолом и зауженными рукавами. Белоснежные волосы заплетены в толстую косу, переброшенную через плечо и перевязанную внизу шелковой лентой. Аннека буквально вплыла в комнату, спокойная и уверенная. Среди гостей, которые ее узнали, послышался шепот, когда она встала у камина и постучала ногтем по бокалу, терпеливо улыбаясь, как оперная дива, которая ждет, когда смолкнут аплодисменты. Постепенно разговоры стихли, и все глаза устремились на нее.

– Когда профессор Ламберт прислал мне по электронной почте приглашение на проводы Майка на пенсию, – начала Аннека, – я сразу же забронировала билеты. Без него я бы никогда не достигла такого уровня мастерства. Двадцать лет назад он посмотрел на застенчивую нервную студентку и увидел потенциал. Но он был строг со мной. Не давал мне спуску. Заставлял переделывать работу снова и снова. Благодаря ему я отбросила все предрассудки об искусстве, которые у меня были. Он учил сомневаться в себе, ставить перед собой трудные задачи и нещадно себя критиковать. Но самое главное – не скупиться на похвалы в свой адрес, когда все получается. Он был… – Она сделала глубокий вдох и выдержала театральную паузу, широко открыв глаза. – Он был моим ангелом-хранителем.

Последовали бурные аплодисменты. У дверей Мэгги и Черри переглянулись. Мэгги сделала вид, что сует палец в рот, изображая, что ее сейчас вырвет. Черри толкнула ее локтем, едва сдерживая смех.

Теперь Аннека жила в Лос-Анджелесе. Своей славой она была обязана картинам, изображающим ауру. Художница изучала модель, ее энергетику, потом отправлялась домой и рисовала в натуральную величину то, что увидела. Получались огромные полотна, покрытые толстыми слоями белой краски с цветными полосами, идущими через весь холст. Работы Хардинг украшали стены бесчисленных знаменитостей.

Майк, никогда не витавший в облаках, был тем не менее очарован самой концепцией.

– Чертовски умно! – произнес он, когда они с Черри увидели работу Аннеки в журнале «Хелло!». – Я хорошо ее обучил.

– Тебе не кажется, что это обман? Не поверю, что она способна видеть чью-то ауру.

– Это ее интерпретация, она их так видит, – пожал плечами Майк. – Никакого обмана.

Черри закатила глаза:

– Неправильно наживаться на людской доверчивости.

Майк только рассмеялся:

– Все эти люди совсем не жертвы. Они с удовольствием раскошеливаются.

– Но самым большим преступлением, – сказала Черри, – является то, что эти картины ужасны. Спорим, она малюет каждую за полдня. Если вообще делает это сама. Наверняка у нее целая мастерская студентов, которые их штампуют.

– Тоже ничего плохого. Экономия времени.

Черри не хотелось вступать в спор о моральном облике Аннеки Хардинг как художника, поэтому она оставила эту тему.

Теперь профессор Ламберт вышел вперед и встал рядом с Аннекой. Они улыбались Майку, который с испуганным лицом замер у ведерка с вином. Черри видела, как муж сжимает и разжимает пальцы, – он явно испытывал дискомфорт и нервничал. Майк терпеть не мог сюрпризов.

– Я счастлив, что Аннека смогла приехать сегодня, – начал профессор Ламберт. – Еще большее счастье я испытал, когда спросил ее, не могла бы она нарисовать картину, чтобы отметить годы, которые мы провели рядом с Майком. Мы знали, что будет нелегко, поскольку она не могла увидеться с Майком заранее – это испортило бы весь сюрприз. Но она уверила меня, что хорошо помнит его ауру.