100 легенд Токийского кафе призраков. Страница 12
Из карандашной заметки сверху: «Не забыть рассказать историю про то, как я прятался от якудза в тележке с грязным бельем и угодил в промышленную стиральную машину. Случилось это вскоре после того, как „Каппа в офисе“ стал популярен, поэтому отрывок можно поставить в начало – стартанем динамично! Можно чуток приукрасить! Потом добавлю историю, как в студенчестве был статистом в кайдзю-фильмах и застрял в костюме огромного ящера, из-за чего пришлось тащиться домой на велике, в шлеме монстра и одних подштанниках. Разумеется, мой видок развеселил полицейского, который, остановив меня и задумчиво покусав карандаш, выписал мне штраф за „непристойное поведение“. Пусть читатель смеется и плачет. Пусть чувствует себя чуть не в своей тарелке. Как тот полицейский. Вот что надо сделать. И нарисовать».
Ну, теперь, когда мы с вами уже познакомились, самое время рассказать историю об одном создании, посетившем меня в знойную ночь и изменившем всю мою жизнь.
Вы можете подумать: «Ну и идиот ты, Хара! Совсем из ума выжил на старости лет!» Или заявить, что я перепутал сон с реальностью. Но разве может простой сон настолько врезаться в память, чтобы застрять там на пятьдесят лет? Разве может мимолетный кошмар изменить всю вашу жизнь и творческий путь? Так на меня повлиял тот случай. А значит, это самая настоящая похрустывающая огурцами реальность!
Ну а теперь обращусь к тем, кто скажет: «Да у тебя просто воображение разыгралось». Никогда и ни в коем случае не называйте воображение простым. Воображение – это сила, возможность выжить, способность понять, что делать дальше…
Итак.
Только закончился сезон дождей, стоял жаркий июльский вечер, а я провалился в забытье. Такой глубокий сон – частый спутник болезни. Напавшая на меня вчера днем лихорадка до сих пор не отступила, и когда я ненадолго приходил в себя, ощущал, что тело мое горячее, а простыни подо мной – влажные.
Посреди ночи меня разбудил громкий щелчок. Вдалеке волны неустанно разбивались о берег пляжа Камакуры, а надо мной свистели лопасти потолочного вентилятора, бессмысленно рассекая раскаленный воздух: вших-вших-вших. Я смутно осознавал, что в комнате горит свет. Но кто трогал выключатель?
Я не сразу вспомнил, что нахожусь в пристройке, которую, возомнив себя акулой манги, снял на лето у родителей моего приятеля, после того как получил первый контракт в серьезном издательстве. Вот дурак! Ничего тогда в жизни не смыслил. (Да и до сих пор не смыслю, если честно.)
На дворе стояли 1960-е, и занимала меня политика, политика и еще раз политика – стремление честно говорить о войне, что бы ни случилось, и не позволить Японии превратиться в страну потребления, где все тупо пялятся в телевизор или еще какое новое чудо техники. Я никогда не ездил домой в Фукусиму. Наоборот, стремился всегда быть там, где кипит жизнь, рисовал, рисовал и рисовал, а иногда, считая, что уже очень взрослый, отправлялся в Токио на протесты или тусовался в прибрежном городе среди другой «богемы». В то время я твердо стоял ногами на земле, и мне не было никакого дела до традиционного уклада жизни да и вообще всего, что казалось мне слишком старомодным.
Мимо храмов и предсказателей я проходил, горделиво вздернув подбородок.
Одним душным вечером на пляжной вечеринке я разговорился с девушкой, приехавшей на юг в поисках работы. Красивая, уверенная в себе, с хитрой полуулыбкой – новая знакомая привлекала и заставляла осторожничать. Маленькая родинка чуть левее носа каждый раз игриво танцевала, когда ее обладательница маняще улыбалась, но, стоило мне заговорить о политике, девушка отмахивалась:
– Ой, в этом я ничего не смыслю.
Я фыркнул и, наверное, сказал что-то пафосное, например что политика – главная борьба жизни. Возможно, я даже заявил, что если она не разбирается в политике, то вообще ничего не понимает, а потом попытался похвастаться контрактом мангаки.
Вот идиот.
Девушка смерила меня долгим взглядом, и я заметил, что глаза у нее немного косят, словно она пытается смотреть на две вещи сразу. Только подумал, что это даже мило, как моя знакомая странно улыбнулась и приложила палец к моим губам, словно просила замолчать.
То, что она произнесла дальше, я запомнил дословно:
– Конечно, политика важна. Но это человеческие дела. А ведь в этом мире множество других существ.
Возразить я не успел. Девушка начала рассказывать историю из мест ее детства. Так я узнал об одиноком, никем не понятом каппе-водяном, который так жаждал завести друзей, что хватал людей за лодыжки и тащил в воду. Его новым знакомым это едва не стоило жизни.
– Слушай, из этого может получиться классный сюжет для манги, – предложила она. – Что-то типа антигероя, своеобразная метафора. Знаешь, о ком-то, кто так отчаялся, что старается слишком сильно.
Я покачал головой:
– Нам нужны настоящие истории о настоящих героях. О политике, о бедности. О тяготах простого работяги, измотанного, ставшего жертвой…
– Или обычной труженицы, – встряла моя собеседница, игриво пригрозив мне пальцем. – Но мне нравится все старинное. Раз тебе моя идея не по душе, расскажу ее кому-нибудь еще.
Она резко развернулась на каблуках и зашагала прочь по теплому песку, растворяясь в темноте. Я испытал укол досады: девушка была… занятной. Что-то сквозило в ее полуулыбке, словно ее обладательница знала нечто неведомое мне. Я посмотрел на прилипший к ботинкам песок. Меня терзало смутное разочарование. «Может, стоило рассказать историю про костюм кайдзю? – подумал я. – Она нравится всем, и девушкам в особенности».
Два вечера спустя я столкнулся с той незнакомкой в пляжном кафе. За ее спиной сильный ветер качал ржавый знак об опасности цунами, а вдали рокотали волны.
– Надо же, господин прагматик! – просияла она, и в ее глазах отразились огоньки прибрежного костра. – А я всюду тебя искала. У меня для тебя подарок. Сувенир из родного города.
Обрадовавшись, что она искала встречи со мной, я уже приготовился завести рассказ про кайдзю, но не успел и рта открыть, как моя знакомая что-то сунула мне в руки и обхватила мои ладони.
– Вот, – объявила девушка. – Поживи с ним, вдруг он тебе понравится!
Совершенно сбитый с толку, я разжал кулак и обнаружил на ладони крошечного каппу из темно-зеленого пластика. Выглядел он вполне типично: рот-клюв, лохматая челка и лысина-тарелка на макушке. В правой когтистой лапке водяной сжимал огурец так, будто собирался использовать его в качестве дубинки.
– Хм, спасибо, – произнес я, разглядывая фигурку. – И что мне делать с этой игрушкой?
– Игрушкой? – возмутилась моя собеседница. – Игрушкой?! Это важнейший ёкай из моего родного города на севере. Слышал про Тоно? Прояви уважение, господин реалист! Каппы все еще водятся в наших водоемах. Примерно год назад я видела одного, когда работала в Камаиси!
– Камаиси? – повторил я. – Вот так совпадение! Я и сам там был недавно.
Девушка на мгновение перевела взгляд косых глаз на меня, а затем снова посмотрела на океан.
– Правда? Ладно, мне пора бежать. Счастливо!
Моя собеседница развернулась и исчезла среди дыма, искр костра и ночной темноты.
Звали ее Нодзоми.
Больше я никогда ее не видел, а жаль. Слышал, она уехала работать в Великобританию и обосновалась где-то в Шотландии. А вскоре после этого случая я повстречал мою замечательную Анну. Ну а дальше все было как в сказке. Вместе тридцать лет, воспитали двух дочерей и очаровательную внучку.
[Карандашная заметка на полях] «Подумать, кому посвятить книгу! Может, приободрит Юки».
На следующий день я внезапно приболел: несмотря на душащий летний зной, меня била дрожь. Взгляд мой уперся в наброски раскадровки манги, которые я перерисовывал раз за разом. На них мой главный герой, офисный работник-неудачник с квадратной челюстью, должен был вот-вот сбросить с себя оковы и начать борьбу за справедливость.