Будешь моей женой. Снова (СИ). Страница 44

— Ты думаешь, она от Артура? — Ярина горько рассмеялась.

— А кто же счастливый отец?

Скажи! Ну скажи же правду! Пожалуйста!

Машина как раз остановилась у парадного входа, когда Ярина ответила:

— У меня был не один любовник, сама не знаю, — фыркнула и открыла дверь. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Я выскочил за ней, схватил и забросил на плечо. Вредная Джульетта!

— Пусти немедленно! — кричала, молотя по спине кулаками, но я упрямо шагал по лестнице. Хватит! Между нами такое дикое напряжение, что я уже сходил с ума. Ну нельзя так больше! Мы — муж и жена, и должны стать ими снова. Во всех смыслах. Ярина нужна мне, а я ей. Это в воздухе звенело.

Мы снова оказались в нашей спальне: здесь я окончательно разорвал между нами связь; здесь я ее восстановлю!

— Ну и что ты будешь делать?! — резким движением головы убрала волосы с лица и воинственно вскинула подбородок. Во мне царил настолько сильный чувственный голод, что сомнений быть не могло. Сначала жена отшатнулась, затем порывисто принялась сбрасывать одежду. — Ну, бери! Тебе же это нужно!

Такая грозная, такая хрупкая и беззащитная. Как доказать, что силой больше не возьму, но и без ее любви погибаю?

Ярина абсолютно неожиданно вся сошла с лица, плечи опустились, и, закрыв лицо руками, она зарыдала. Громко, горько, протяжно. Плач боли. Я был парализован и ошеломлен. Наверное, поэтому не среагировал, позволяя жене пробежать мимо меня.

Я тряхнул головой, сбрасывая непривычное чувство изумления, и бросился за ней. За последние несколько месяцев я видел ее разной, но не в таком глубоком отчаянии.

Ярина нашлась в коридоре за чертой: сидела на полу, уткнувшись лицом в колени. Одна туфля валялась рядом, другая едва держалась на ступне, платье задралось, всхлипы тонули в глубине дома. Я не смел подойти, впитывал повисшую в темноте боль: невозможно дышать от гнетущего чувства вины. Это я, все я…

Именно я довел жену: той роковой ночью, когда выпустил своих демонов на нее, растерзал душу женщины. Насколько она рвется, если мужчина делает непростительное? Как ломается женская суть от грубой силы того, кто должен любить и защищать? От того, кто клялся перед богом…

— Яри… — присел на пол и осторожно снял вторую туфлю. Взял в руки изящную ступню и прикоснулся к ней губами, целуя каждый пальчик. — Прости меня, девочка, прости, — затем вторую ногу и так же расцеловал. — Прости, что сделал это с тобой… — встал на колени и лбом коснулся ее ступней. Мне не было стыдно сейчас, это самая малость, что я мог и должен сделать.

Ярина подняла голову: лицо бледное, глаза, полные слез, на пол-лица, губы искусаны в кровь. Взгляд мутный и пустой, весь в том моменте, в моих зверствах над ее великолепным хрупким телом. Она моя жена, и во мне жила уверенность, что я вправе. Что это не насилие. Я ошибся. Сколько я еще ошибок допустил? Сколько?!

— Прости, Джульетта, — взял ее на руки, слабую, совсем не сопротивлявшуюся. — Клянусь тебе, что больше никогда не обижу… Никогда…

Глава 23

Глава 23

Ярина

Сегодня у меня было первое занятие в музыкальной школе. За месяц мы с Катей плотно взялись за дело: нашли педагогов, привели в порядок классы, закрыли финансовые дыры и объявили набор на новый учебный год — дело пошло. Уже собралось достаточно заявок, пора начинать прослушивание. После новогодних праздников открываем учебный год.

Я не собиралась вновь становиться директором и брать на себя управление. Для этого нам посоветовали грамотного человека. Яне в этом вопросе я доверяла. Через эту школу больше никто не будет «по-родственному или по дружбе» проводить незаконные операции. Вообще, я хотела бы подругу видеть во главе школы, тем более, у нее не все ладно на прежнем месте работы: предложение сделала, но Яна пока не готова. Ей нужно время подумать, но хорошего специалиста посоветовала. Кто бы мог подумать, что бывшая (или уже настоящая) Мирослава и Николь захотят выжить Яну даже с работы! А Мир… Ну что Мир: он ведь всего лишь председатель попечительского совета в ее школе и мог бы пресечь травлю на раз, но… Видимо, есть у него какие-то хитрые оправдания, но лично мне их не понять…

— Доброе утро, — Свят зашел к нам поздороваться. Последние две недели он делал так всегда.

Здесь так уютно стало

Он заметил, что я слегка освежила обстановку и одомашнила интерьер. Я не планировала, но как-то само собой повелось, что завтракать мы стали вместе. Ульяна тянулась к нему. Она девочка общительная, не плаксивая, озорная и очень милая: ее как куколку любили брать на руки, целовать и баловать, и… Нагорный не стал исключением. Осторожно, через дрожащие руки и смущенный взгляд. Уля отвечала ему взаимностью, непосредственной и детской.

Мне вообще казалось, что он все понял или даже узнал наверняка. Святослав так смотрел на меня, словно ждал чего-то, но я молчала, а он не спрашивал напрямую. После той ночи в принципе многие темы больше не поднимались.

Тогда меня прорвало. Я не оплакивала ночь, когда окончательно потеряла мужа, ни одной минуты. Нет, чувствовала я много и разного: боялась, что не смогу с малышкой одна, что меня найдут и вернут, новой жизни в непривычных условиях. Но я не оплакала себя, его и свою любовь. Или нашу? Не знаю… Уже не знаю…

Свят качал меня на руках, а я, уткнувшись ему в шею, рыдала. Боль, которую носила с собой, про которую думала, что растворилась во времени, забыла про нее, но она не забыла обо мне: точила изнутри, как мелкий назойливый червяк самые корни. Я плакала, и мне становилось легче. Не помню, как оказалась у себя, но проснулась утром, закутанная в одеяло, а рядом дочь. Святослав уснул у моей постели: сидя на полу.

Дни шли, и я хотела ему рассказать! Тянуть дальше некуда, а скрыть уже нереально, да и, наверное, не нужно. Столько было подходящих моментов, но я не знала, как начать, и боялась… Между нами установилось хрупкое равновесие и какое-никакое взаимопонимание — мне страшно было рушить его. Потому что реакция Нагорного могла быть абсолютно непредсказуемой.

— Спасибо, было очень вкусно, — Свят вытер губы салфеткой и со скупой улыбкой попытался оттереть лицо Ульяны от своей яичницы-глазуньи. Она сидела у него на руках, ковырялась пальчиками в тарелке, кормила и хваталась за воротник белой рубашки, оставляя желтые пятна.

Отец и дочь. Я кусала губы и заламывала под столом пальцы: понимала, что выдаю волнение с потрохами, но пара напротив меня заставляла сжиматься сердце. Два года назад я была уверена, что картина передо мной невозможна. Что мы потеряны друг для друга: как муж и жена, родители, мужчина и женщина. Возможно, что-то из этого больше никогда между нами не восстановится — базового доверия между нами не было, а это важно, — но мы — папа и мама этого прекрасного ребенка. Этого не изменить.

— Извини, — кивнула на воротник, — тебе нужно переодеться, — проговорила, забирая с его рук Улю. — А тебе помыться, дорогуша.

— Какие планы на сегодня? — он тоже поднялся, еще и с таким достоинством, словно одет в идеальный смокинг.

— У меня сегодня занятия в школе. Два урока, — между нами снова повисла неловкая пауза. В последнее время так бывало всегда: ругаться и ненавидеть друг друга уже не получалось, но и ворковать не к месту.

Ульяну я оставила с няней. Она теперь маленькая хозяйка большого дома: дочь сама по себе была очаровательна, а расположение Нагорного убрало все препоны к всеобщему поклонению полуторагодовалому божеству.

— Артем, вы не заболели? — подошла к ожидавшей меня машине. Водитель выглядел неважно: ноябрь выдался плаксивым, ветреным, холодным, а скорый декабрь обещал быть не лучше. В Петербурге это называлось «теплой зимой». За два года в Западной Сибири я привыкла к более суровому климату. Хотела бы я снова оказаться там? Да, почему бы и нет. Но урбанизация делала свое дело: я всю жизнь провела в городе и снова прониклась его благами, но… Этот город не единственный: здесь я всегда буду той, кем быть не хочу, и жить буду так, как мне не нравится.