Кузнец (ЛП). Страница 52

Лицо Эйслинн залило румянцем, и она, не в силах справиться с приливом чувств, свернулась под одеялами клубочком — между шоком и восторгом. Судьба дала ей ответ. Воспоминания о прошедшей ночи вспыхнули с новой силой: его ярость, его нежность, его преданность. Вместе с ними — ноющая, почти сладкая боль. Эхо их прикосновений гудело в ее теле, а пульсирующее желание внизу живота ясно говорило: она хотела еще. Гораздо больше.

— Доброе утро, — ответила она, улыбаясь ему.

Только тогда она поняла, что на самом деле одна в постели. Он опустился на колени рядом с ней, уже одетый.

Она попыталась не обращать внимания на осколок разочарования, застрявший в груди. Она никак не могла решить, что ей больше всего понравилось прошлой ночью — чувствовать, как этот чудовищный член погружается в нее, или засыпать, прижавшись щекой к его твердой груди. На самом деле она… с нетерпением ждала возможности проснуться рядом с ним. Увидеть, как он выглядит во сне. Может быть, даже поцеловать его наяву.

— Ты уже проснулся, — сказала она, стараясь говорить непринужденно. Она села в кровати, прижимая одеяло к груди.

— Для кузнецов день начинается рано. — Он откинулся назад, чтобы взять что-то на сундуке, затем поставил поднос с едой ей на колени. — И я хотел принести тебе завтрак.

Эйслинн удивленно уставилась на него.

— Ты принес мне завтрак?

— Конечно. — Наклонившись, он поцеловал ее в лоб, прежде чем встать во весь свой огромный рост. — Ты должна сохранять силы.

— Для чего?

Он лукаво улыбнулся, и Эйслинн поняла, что он флиртует.

Наклонившись в талии, он приблизил губы к ее уху, чтобы прошептать:

— Для гона.

Сердце забилось в груди от возбуждения, а влагалище снова пульсировало желанием.

— О-ох?

Его ухмылка была невыносимо мужской, и все ее тело покраснело.

— Действительно. Сегодня я намерен держать тебя в плену. Ты не должна покидать эту комнату.

Она растерянно моргнула.

— Но… что мне делать весь день?

— Ты наешься досыта. Отдохнешь. И ты подумаешь о том, что принесет ночь.

Эйслинн показалось, что от ее щек пошел пар, таким горячим был румянец от его слов. Она заерзала на кровати, гремя посудой на подносе.

— У меня… у меня много дел. Я могу вернуться…

— Нет. — Держа ее за подбородок большим и указательным пальцами, его взгляд был уверенным, голодным и воспламенял ее. — Ты моя пленница, помнишь? И я предлагаю тебе взять выходной.

Она провела языком по нижней губе, размышляя, и его глаза проследили за этим движением. Это глубокое, рокочущее мурлыканье пробудилось к жизни в его груди, и Эйслинн чуть не задохнулась, почувствовав, как быстро она отреагировала на звук.

Чувство вины за то, что она впустую потратит целый день, тяжелым грузом лежало на ее плечах, но можно ли было сказать что-нибудь еще, кроме:

— Хорошо.

— Отлично.

Его улыбка была ей наградой, как и долгий поцелуй, которым он одарил, дразня и играя с ее языком.

Она подняла руку, чтобы схватить его за тунику, чуть не забыв о подносе с едой, когда он отстранился. Она не гордилась своим разочарованным стоном, но смогла сдержать его.

— Я знаю, виния. День будет для меня еще длиннее, когда я буду думать о тебе здесь, теплой и обнаженной, в моей постели.

— Что ж, по крайней мере, мы в ней вместе.

Его улыбка стала широкой и счастливой, от нее у Эйслинн перехватило дыхание. Она не могла забыть ее, даже когда он ушел, чтобы поесть и подготовиться к рабочему дню.

Воспоминание об этой улыбке немного смягчило ее стыд за то, что она позволила себе такую слабость. Она неторопливо позавтракала и съела все, ее аппетит был большим после предыдущей ночи.

Она все еще с трудом могла в это поверить, и, покончив с едой, отставила поднос в сторону, чтобы положить его в углубление, которое Хакон оставил на кровати. Все пахло им — и их занятиями любовью.

Он был так нежен, когда мыл их обоих, прежде чем вернуться к ней в постель, но одеяла, запутавшиеся вокруг нее, все еще хранили запах их подвигов. Обычно она этого не делала, но было что-то волнующее в том, чтобы лежать до позднего утра в одеялах, которые пахли ими. Это было интуитивное, первобытное удовольствие, и Эйслинн решила, что оно ей безмерно понравилось.

Ей удалось подремать около часа, но вскоре стало неизбежно скучно. Никогда не умевшая сидеть на месте, она перебирала в уме все, что ей следовало делать. Судьба, Бренна, вероятно, охотилась за ней. Эйслинн подумала, что, скорее всего, она в безопасности, укрывшись в спальне Хакона: Бренна могла бы заглянуть в кузницу, но не стала бы проверять его комнату.

Тем не менее, незаконность не только провести день впустую, но и заняться этим обнаженной в постели кузнеца доставляла удовольствие. Хотя ей было скучно, она, тем не менее, наслаждалась неспешностью дня и обещанием ночи.

Любопытство было резким дополнением к ее желанию наконец увидеть, что это за гон. Ей показалось, что она слышала, как Сорча упоминала что-то подобное, что орки часто уединялись со своим партнером и не появлялись по нескольку дней.

Она сжала бедра в предвкушении. Эйслинн не могла представить себе дней занятий любовью, не говоря уже о том, чтобы оставаться в постели так долго. Она не проводила так много времени в покое с тех пор, как болела в последний раз.

Когда утро подошло к концу, Эйслинн вылезла из постели, не уверенная, что сможет лежать еще. Она хотела выполнить свое обещание, но делать было нечего. Это была своего рода головоломка — она могла снова переодеться в ночную рубашку, но не было ни малейшего шанса прокрасться обратно в свою спальню незамеченной. Позднее утро и ранний полдень были самым оживленным временем суток в замке, и даже ожидая полуденной трапезы, она рисковала быть замеченной.

Персонал, конечно, видел ее в более странном наряде, но ночное белье вызвало бы вопросы. Вопросы, на которые она не знала, как ответить.

Она не стыдилась ни Хакона, ни того, что они сделали — или будут делать. Теперь, когда ее любопытство было удовлетворено, Эйслинн была полна решимости узнать о нем больше. Он был не просто предметом любопытства или страстного желания: она хотела проводить с ним свое время, свои ночи. Судьба сложилась так, что она не сидела без дела, скучая из-за кого попало!

Ничто из этого не давало ответа на вопрос, что делать с этими новыми отношениями между ними. Их дружба была чем-то одним. Она была дружелюбна со всем персоналом в разной степени — в основном это определялось другим человеком. Она могла довериться Фиа, пошутить с Морвен и Хью, но не стала бы мечтать об этом с капитаном Аоданом, который настаивал на соблюдении приличий в их общении.

Теперь Эйслинн и Хакон были далеко не только друзьями.

Ее прошлые связи тоже держались в секрете. Страх быть разоблаченной в связи с Бренденом вызывал особый трепет, и в конце концов о ней и сэре Алаисдэре узнали. Обоим было по-своему хорошо, но в конце концов сам роман увял.

Мне просто нравится секретность? — она не могла не задаться вопросом. Эйслинн не могла отрицать, что три человека — это закономерность, и что тайный характер отношений ее возбуждал.

И все же ей не нравилось сводить Хакона к этому. Если она хотела тайного романа с сотрудником, у нее было много вариантов, и всех их она знала до Хакона.

Логично, что Хакон был особенным.

Да, это ей понравилось гораздо больше.

Он был особенным — сам по себе и для нее. Ей нравилось, как работает его разум, и его руки тоже.

Воспоминание о том, как его пальцы водили кругами по ее клитору, заставило ее обхватить руками разгоряченные щеки.

Судьба, сосредоточься!

С такой скоростью она сгорела бы дотла.

Ей нравилось, каким он был талантливым и преданным. Чтобы добиться успеха, требовалось и то, и другое, и Хакон справлялся с любыми испытаниями. Он был добрым, беззаботным и обладал чувством юмора. Она могла бы перечислить так много превосходных качеств, но он был больше, чем они и их сумма. Он был Хаконом, и прямо сейчас он принадлежал ей.