Выбор (СИ). Страница 74

Устинья еще раз поблагодарила. Посмотрела чуточку беспомощно.

— Я неладное чую, а откуда угроза — не знаю. Только кажется мне, что корни в прошлом, а сегодня мы только росточки видим. Выполем — не поможет, прорастут наново, и детям нашим с той же угрозой драться придется.

— Орден?

— Может, и они. Не знаю я. Не вижу всего… помоги! Пожалуйста!

Божедар пообещал помочь.

Дел впереди будет много. Но…

Это его земля. Его вера. И нечего тут всякой нечисти разгуливать. Только лежать — можно. Но под землей и тихо.

Уезжали Борис с Устиньей через два часа. Довольные, спокойные.

Устя и с Добряной о своем поговорить успела, но тут волхва не помогла никак.

Разве что с огнем яснее стало, да приятного все одно чуть.

— Черный огонь — сила твоя, ты ее так видишь. Почему она на Федора так отзывается? А Сила вообще срабатывает часто на сильные чувства. Любовь, ненависть…

О, ненависти у Устиньи хватило.

На Бориса срабатывало по любви. На Федьку из ненависти? Похоже. А что добить его не удавалось — жалко, конечно. Но куда деваться?

— А припадки такие отчего быть могут?

— Болезнь, к примеру. Порча. Родовое проклятье. Но если твоя сила отозвалась, то или порча, или проклятье родовое. Агафья говорила про ритуал, но после такого ритуала дети здоровыми рождаются, только бесплодными, к примеру. А значит, еще и сверху наложилось что-то.

— У Захарьиных?

— Может, у них. Может, у отца ребенка.

— Борис проклятий не несет, я бы увидела.

— Да и я увидела бы. А Борис и Федор точно братья?

Устя только рот открыла.

— А…

— Что тебя удивляет? Государь Иоанн уж стар был, когда женился. Понятно, ребенка и в таком возрасте зачать можно, но ежели помогли ему?

Устя задумалась.

Любаву она терпеть не могла. Но такое? Не подозревала она государыню в измене, и мысли ей такой в голову не приходило!

— Не знаю.

— Тут я не помощница, я тоже не знаю. А зря. Нам бы хоть как за земными властителями следить, ежели выберемся из беды, обязательно придумаю что-нибудь.

Устя кивнула, ровно марионетка, но мысли ее сейчас о другом были.

— Добряна, а проверить это как-то можно? Братья они или нет, и Федора… проклятие или порча?

Добряна руками развела.

— Чтобы родство проверить по капле крови от каждого надобно.

— Бориса я уговорить могу. А Федор… нет у меня его крови.

— Ежели будет, приноси. Посмотрим…

— Хорошо. А с остальным как быть?

— Смотреть надобно. Мне в город сейчас хода нет, роща не отпустит, сам же Федор сюда не придет, не уговоришь. Можешь прабабку свою попросить, она к месту не привязана, а порченых много видела. Еще и тебя поучит, как распознать их.

— Попробую. Спасибо, Добряна.

— Не благодари. Не за что.

— Все равно — спасибо. Поговорю с прабабушкой.

Время есть еще, дней через пять-шесть и поговорит.

Аксинья глаза открыла, дернулась.

Помнила она вчерашнее, хорошо помнила.

Она, сестра, Михайла… когда она увидела, как Михайла к Устинье входит, она ж обрадовалась сначала. Думала — к ней пришел!

Хотела в коридоре подождать, обрадовать.

А услышала…

Не любит ее Михайла. Не любит.

Более того, Устинью любит.

А может ошибка это?

Бывает ведь и так?

Оговорился? Или она не так поняла, не то услышала?

Аксинья по сторонам огляделась. Боярыню Раенскую вспомнила, ноги с лавки спустила…

Тихо убежать не удалось, боярыня рядом возникла, словно из воздуха соткалась.

— Проснулась, Ксюшенька? Пойдем, умоешься, да позавтракаешь, а там уж и к сестре можно. На голодный желудок такого лучше и не слушать.

— Такого? — не бывала Аксинья на рыбалке, да наживку заглотнула мгновенно.

— Когда родные предают да обманывают, оно завсегда больно.

Аксинья понурилась, Варвара ее жалеть продолжила, и как-то так оказалось, что под это воркование ласковое Аксинья и умылась, и рубаху поменяла (потом занесешь, как время выберешь, не в грязной же идти?), и ленту новую в косу вплела, и позавтракала вместе с боярыней.

Легко с ней было, уютно.

Аксинья так себя и с матушкой не чувствовала, матушка вечно занята была, вечно ей не до Ксюши. Няня? Та больше всех Илюшку любит, а еще Устю. А Аксинье так, самые крохи внимания доставались. Несправедливо!

Устинья?

А она вообще… предательница! Знала же, что сестра Михайлу любит, и не гнала его, не отвергала! Выслушала!

Мысль, что Устинья вообще-то Михайлу и выгнала, Аксинье в голову не пришла даже. Что значит — выгнала⁈

Мебелью не кинули, крика-лая не было, а подумать, что здесь палаты царские, а не базарная площадь… это Аксинье было не по разуму. Не по возрасту.

Кто ж в шестнадцать-то лет, да влюбленный, головой думать будет? Отродясь такого не бывало!

Аксинья и сама не поняла, что говорила, как говорила, боярыня вроде как ее слушала, только поддакивала, да сочувствовала. А только когда время пришло к сестре возвращаться, Аксинья уж твердо в правоте своей убедилась.

Устя предательница.

Михайла?

А что мужчины могут сделать против бессовестных баб? Падки они на сладкое, чем такие, как Устя, и пользуются. А честные девушки потом страдают! Вот!

Варвара дурочку проводила, к мужу отправилась, тот как раз у царицы был.

— Что скажешь, Варенька?

— Когда доверитесь мнению моему — Аксинья как подменыш в семье. Слабая она, глупая, ни силы ей не досталось, ни ума.

— Не подменыш она, — государыню Любаву хоть кашель и скручивал, но глаза жестко смотрели. — Феденьке подойдет по крови, по силе. Почему он не ту сестру выбрал?

— Так и перевыбрать можно, государыня.

— Федя не согласится.

— А мы иначе сделать можем, — Платон бороду огладил степенно. — Как Варюша мне сказала, так я и задумался. Есть у нас хороший выход, и все довольны будут. Кроме Устинья Заболоцкой, может быть.

— Пусть ее хоть лихоманка разобьет, — Любава рукой махнула. — Не жалко! Говори, Платоша!

Платон и изложил, чего надумал.

— Когда Аксинья нам подходит, лучше и не будет, — завершил он.

Женщины закивали.

И Аксинья была угодна, и план хорош был, только выполнить осталось. Но и это решаемо, сама Аксинья им и поможет.

Устя уж встала давно, позавтракала, Аксинью ждала. Не искала, нет. Глупо по дворцу бегать да вопросы задавать, все одно не узнаешь ничего лишнего.

— Ася? Ты где была?

— Не твое дело! — Аксинья насупилась. — Ты мне скажи, давно у вас с Михайлой моим?

Устя смотрела прямо.

— Он сказал, что с первого взгляда меня полюбил, еще с ярмарки той. А мне он даром не надобен!

— А я? Как ты могла⁈

— Что я могла? Жить и воздухом дышать? Аксинья, сама подумай, что тут от меня зависело⁈

Аксинья и слышать не хотела.

В ее представлении все просто было, Варвара постаралась, нашептала.

Михайле Аксинья понравилась, наверняка. Иначе б он ее не таскал на свидания. Да потом Устинья ему глазки состроила, дорогу Аксинье перешла, счастью сестринскому позавидовала. Оно и понятно, Федор хоть и царевич, а только Михайла куда как пригляднее. Когда о внешнем блеске говорить, ему и цены нет. Ладный, гладкий, словцо умеет вставить! Чего еще-то надобно?

Доброту, надежность, ответственность, порядочность?

Может, будь Аксинья старше или умнее, и подумала б она о том. А сейчас — нет. Злоба и отчаяние ее поедом грызли, и Варвара их умело подогрела.

— Что⁈ Ты меня всегда ненавидела! Завидовала мне!!!

Устя только брови подняла.

— Неужто?

— Ненавижу!!!

Аксинья вон вылетела, только ногой топнула.

Устя к кружеву вернулась.

Плохо, конечно, что все так складывается, но что теперь-то с сестричкой делать? Домой Аксинью отправить? Или дать ей возможность исправиться? Знать бы, как лучше будет.