Шпионаж и любовь. Страница 70

Наконец, сразу после Рождества, поступил долгожданный сигнал, что миссии могут стартовать без конфликта с представителями Сталина. Теперь команды надеялись, что их отчеты покажут, «как британское правительство могло бы наилучшим образом помочь полякам перед лицом усиливающегося давления со стороны России» [58]. За несколько дней до отъезда четверо офицеров из команды «Фрестон» под руководством «находчивого [и] очень опытного» полковника Д. Т. Хадсона, ранее выполнявшего аналогичную миссию в Югославии, получил новые коды, персональное оружие и таблетки цианида «в атмосфере мрачного и молчаливого сочувствия» [59]. Через несколько мгновений эти смертельные таблетки смешались с аспирином, и они были вынуждены уничтожить партию [106] .

В ночь с 26 на 27 декабря 1944 года Хадсон собрал своих людей на холодный, но традиционный рождественский ужин на краю взлетного поля, перед тем как отправляться в путь, но атмосферные условия снова воспрепятствовали взлету. Лондонский офис УСО отправил им с Кристиной утешительные рождественские печенья и письмо; она буквально на следующий день отправилась в Бари, у нее были свежие документы, чтобы Хадсон мог познакомиться с ее окончательными инструкциями. Из УСО сообщали, что его «обязанность следить за ней». В записке говорилось, что нет необходимости «восхвалять ее за множество различных хороших качеств»; «нет никаких сомнений, что она лучше информирована о политических условиях в Польше… чем почти любой другой» [60]. Наконец, «Фрестон» получил воздушный просвет на следующую ночь, и их безопасное прибытие на юго-запад Польши было подтверждено на следующий день Армией Крайовой. Успешная посадка воодушевила всех, больше всего Трелфолла, который лихорадочно готовился к отправке следующей миссии, «Фернхэм», в которую входили Кристина, Анджей, Джон Роупер и два других офицера. «“Фолкстон” должен отправиться в поле как можно быстрее», – приказывал Лондон [61].

Однако Хадсон и его команда «Фрестон» быстро столкнулись с трудностями. Хадсон упал при приземлении и в течение некоторого времени страдал от последствий сотрясения мозга, а другой сотрудник получил ранения и не мог ходить. После теплого и хорошо подготовленного приема со стороны 27-го польского пехотного полка, обеспечившего их телегами, чистыми простынями и вишневой водкой, команда, оцепеневшая от холода и вынужденная по пути закопать тяжелое снаряжение, которое потом так и не нашли, оттаяла и стала приходить в себя. Новый год встретили на вечеринке в прокуренной, переполненной комнате в большом загородном доме, напились шампанским, которое не хотели оставлять советским войскам, в полночь хором громко проревели польский государственный гимн и неразумно стреляли в воздух. А в Италии Кристина и Анджей ограничились парой бокалов холодного итальянского вина в тихом, заснеженном трулло Анджея. На следующее утро танки вермахта, дав отчаянный арьергардный бой, прорвались в польскую усадьбу. При поспешном отступлении команда «Фрестон» потеряла рацию и отважного члена польского комитета по приему десанта, Януша, который был убит с автоматическим пистолетом «стен» в руках, в этой внезапной битве. Однако через несколько дней они успешно встретились со «здравомыслящим и уверенным» генералом Леопольдом Окулицким из Армии Крайовой [62]. За чаем, в ходе делового разговора Окулицкий предположил, что, возможно, следовало бы сейчас прислать Анджея и Кристину, которые, как поляки, смогут передвигаться с большей легкостью.

Хадсон сообщил по радио, чтобы они оба были заброшены с дополнительным комплектом снаряжения, но, прежде чем это удалось предпринять, в середине января миссия «Фрестон» была захвачена неожиданным наступлением советских войск. Хадсон получил радиопередачу о том, что должен представить отчет ближайшему российскому соединению, и там команда была быстро арестована. «Слишком поздно, чтобы это оказалось хоть кому-то полезно, – признался один из участников миссии, – им удалось засвидетельствовать “смертельную агонию” Польши» [63].

Советская армия вошла в опустошенную и покинутую Варшаву 17 января 1945 года. Разрушив почти все здания, немцы отступили, совершая ужасные зверства против оставшихся мирных жителей. После того как столица превратилась в обширные руины, разбомбили и разграбили университеты и музеи, сожгли сотни тысяч книг и уничтожили население, коммунисты легко взяли под контроль будущее Польши. В марте «с предательством, редко встречающимся в истории», писал позднее Габбинс, СССР организовал переговоры с выжившими польскими лидерами, которых в итоге арестовали и вывезли, а в некоторых случаях «ликвидировали» на месте [64]. Когда Окулицкий отдал приказ о роспуске Армии Крайовой, он умолял своих солдат сохранять мечту о свободе. После этого тысячи солдат Армии Крайовой были окружены, допрошены, затем от них потребовали присоединиться к Польской Красной армии. Те, кто отказался, получили смертельные приговоры как шпионы или пособники немцев. Сам Окулицкий погиб в советском лагере в 1946 году, и «почти ежедневно в Лондон поступали новости о том, что ведущие члены польского Сопротивления арестованы и в срочном порядке переданы под суд советскими властями», – писал Питер Уилкинсон [65]. Британское министерство иностранных дел вмешивалось неохотно. Выжили в итоге лишь немногие лидеры подполья военного времени, помещики или представители польской интеллигенции, находившиеся в стране. «В Люблине их расстреливали в подвале в затылок», – сообщил один из офицеров [66]. Затем поддерживаемое Москвой временное правительство Польши было перемещено из Люблина в Варшаву и начала действовать советская администрация.

Некоторым из родственников Кристины удалось выбраться из Польши. Брат ее матери Йозеф Гольдфедер и его жена были убиты во время немецкой оккупации, но их дочь сбежала в США. Другой двоюродный брат, сын сестры ее отца, приехал в Великобританию, где и поселился, а ее более дальние родственники из Львова, Анджей и Ян Скарбеки, находились в Венгрии со своей семьей с 1940 года, пока оба не стали достаточно взрослыми, чтобы в конце войны служить в Италии. Брат Кристины Анджей тоже пережил войну. Вступив в Армию Крайову в первые месяцы оккупации, он остался в Варшаве, где в феврале 1942 года женился во второй раз. Позднее он был арестован и провел остальную часть войны в немецком лагере для военнопленных под фальшивым именем. Его первая жена, Ирена, и их дочь Тереза Кристина, названная в честь тети, которую она едва знала, также были живы, и теперь их ждало опасное будущее.

Долгие зимние недели начала 1945 года были самыми травмирующими в жизни Кристины. Всю осень в Лондоне она мучилась из-за нежелания или неспособности союзников помочь Варшавскому восстанию, поскольку Би-би-си сообщало об ухудшающейся ситуации, а Вспомогательный корпус расшифровывал «душераздирающие сообщения» и призывы о помощи [67]. В конце года перспектива заброски была так близка, что польские отчеты упоминали ее как номер 317 в их «списке прыгунов с парашютом», которые должны «вылететь из Италии в конце декабря» [68]. Но в январе 1945 года она все еще ждала начала своей миссии в отеле Бари и никак не могла получить окончательное разрешение. Первые несколько недель после отбытия команды «Фрестон» были особенно драматичными.

Кристина вела яростные дискуссии как с польскими, так и с британскими офицерами и, прямо осудив одного из предложенных членов команды как «бесполезного», поддержала некоторые изменения в персональном составе команд «Фернхэм» и «Фламстед» [69]. Однако безделье в сочетании с постоянной готовностью к операции, в конечном итоге, измотало ее.

Каждый день Кристина с мужчинами-спутниками ехала вместе по побережью на авиабазу в Бриндизи или оперативный штаб в Монополи за новыми сообщениями. 11 января она услышала новости о своем брате Анджее – первые с тех пор, как в последний раз видела их мать Стефанию в Варшаве в 1940 году. Неожиданная возможность встретить его снова усилила ее разочарование по поводу задержки миссии. Она пыталась давить на Перкинса и Трелфолла, но взамен получала только казавшиеся бесконечными брифинги и противоречивые сообщения о ситуации на местах.