Шпионаж и любовь. Страница 55

Отсутствие авиационной поддержки маки Веркора, может, и имело стратегические оправдания, но ни Лондон, ни Алжир, казалось, не признавали отчаянную ситуацию на месте и не рассматривали всерьез возможность эвакуации плато. Когда маки отбили первые атаки местных немецких гарнизонов, пришла серия вялых похвал из Алжира, вроде «с любовью к П. (сокращенно от Полин – псевдонима Кристины)». Такие пустые комплименты раздражали ее. «Psiakrewl [96] » – воскликнула она, когда коллега рядом с ней бросил, что «с радостью сломал бы им шеи, у нас здесь нет времени на любовь» [30].

20 июля Фрэнсис и Кристина послали сообщение на имя полковника Целлера: «Жестокая битва за захват Веркора неизбежна. Без вашей помощи результат неясен…» [31]. Помимо подкреплений в виде парашютного батальона и минометов, они неоднократно требовали немедленной бомбардировки немецкого аэродрома в близлежащем Шабёе, где базировалось от пятидесяти до шестидесяти самолетов люфтваффе; наконец, они буквально взмолились: «Придите к нам на помощь любым способом» [32]. Но бомбардировки не последовало, и на следующее утро нацисты начали полномасштабную атаку на маки Веркора. Это была самая крупная операция, предпринятая оккупационной армией во Франции. За массированным налетом последовали стратегические атаки высококвалифицированных подразделений коммандос, против которых легковооруженные партизаны, столь эффективные в засаде и саботаже, при всей своей стойкости могли оказать слабое сопротивление. «Массированные атаки воздушно-десантных войск… – передавал Фрэнсис в Алжир. – Мы надеемся, что сможем поддерживать радиосвязь…». Но он подписал это сообщение «adieu» – «прощайте», вместо обычного «до свидания» – «au revoir» [33].

В то утро защитники взлетно-посадочной полосы Вассьё вначале по ошибке приветствовали двадцать вражеских штурмовиков, на борту которых находилось по меньшей мере 200 военнослужащих СС с огнеметами, приняв их за поддержку союзников. Взлетно-посадочные полосы были только что закончены, но британцы посчитали их слишком короткими. Немцы придерживались другого мнения. По словам Брукса Ричардса, это был полный «провал» [34]. Штурмовики спускались круто и очень быстро, пилоты поддерживали постоянный шквал пулеметного огня, поскольку парашюты замедляли их заход на посадку. Двое были сбиты и еще двое повреждены. Остальные высадили по десять солдат «Ваффен-СС», которые рассредоточились, «как мухи», что лишило защитников времени на укрытие [35]. Тяжело раненный инженер Жан Турнисса заполз в неглубокую траншею. Несколько сотен человек лежали мертвыми на его новой взлетно-посадочной полосе, уничтоженные из пулеметов или раздавленные шасси при попытках разбежаться. Кристина сообщила, что она была в ангаре на дальнем конце взлетно-посадочной полосы, куда пошла, чтобы доставить сообщение от Фрэнсиса до Турнисса, который запросил сведения, заметив самолеты. Ее била сильная дрожь, но она смогла выйти на связь [36]. Позднейшие воспоминания сообщают, что она использовала против штурмовиков пулемет и ручные гранаты [97] [37].

Последовавшая за этим бойня не ограничилась истреблением маки. Несмотря на попытки сохранить зону конфликта вдали от местных жителей, многие из которых укрылись в пещерах Веркора, войска вермахта и подразделения СС беспощадно продвигались по дорогам и фермерским тропам, вторгаясь в леса и горы, проходя через все деревни, убивая всех без разбора. Прерывистый звук автоматной стрельбы эхом разносился по плато, перемежаясь стонами не доенных коров. Помощь так и не пришла. В течение следующих нескольких дней нацистские войска захватили внутреннее пространство Веркора, заставляя местных женщин и детей идти впереди своих колонн в качестве живого щита. Заложники были расстреляны, фермы сожжены, а маки вынуждены занять изолированные позиции в глубине леса, а тем временем вражеское подкрепление стягивалось в Ди.

Фрэнсис, Альбер и Кристина теперь поступили в полное распоряжение Целлера. Альбер почти не спал, почти не снимал наушники, а антенна была обвита вокруг его груди; Кристина часами кодировала и посылала все более отчаянные сообщения в Алжир и Лондон. Были случайные победы: блокирование стратегического прохода, разгром врага в одном секторе путем метания ручных гранат из удачного укрытия, захват тяжелой артиллерии – по крайней мере одной большой пушки, которую доставили выше на плато радостные маки, прокатившиеся на стволе орудия. «Боевой дух наших людей превосходен, – начиналось одно из посланий в Алжир, – но они обратятся против вас, если вы не предпримете немедленных действий. Жители Лондона и Алжира ничего не понимают в ситуации, в которой мы находимся, и здесь их считают преступниками и трусами. Да, повторяю, преступниками и трусами» [38].

К 21 июля стало ясно, что, если уцелевшие маки не форсируют проход через линию врага или не сумеют быстро рассредоточиться небольшими группами и уйти лесами, все они будут убиты вместе с гражданским населением, которое, как считали немцы, укрывает их. Начались летние грозы, лесные дороги и поля стали скользкими от грязи. Все еще оставалось несколько тысяч партизан, но немецкое подкрепление значительно превосходило их по численности, и с самого начала маки были недостаточно вооружены. 23 июля, когда неизбежное поражение и проливной дождь превратили горные тропы в реки и смывали оставшиеся лагеря, был отдан приказ разойтись, освободив тех, кого партизаны держали в плену. Многие во Франции позже будут расценивать оставление Веркора как измену. Это, безусловно, было катастрофой с точки зрения морального духа и потери самой стратегической базы региона для партизанских рейдов. Тем не менее партизаны Веркора в течение шести недель удерживали в этом районе 11 000 солдат противника, когда те были крайне необходимы вермахту в Нормандии. К концу июля было уже мало чести в перспективе мученичества, которое не приносило уже пользы; разумнее было перегруппироваться, чтобы сражаться снова в другом месте. Большинство выходов с плато было к этому моменту заблокировано, а несколько сотен маки задержаны при попытке выбраться оттуда небольшими группами. Пленных немцы не брали.

В целом маки потеряли в Веркоре более 600 человек. При отступлении более 200 местных жителей, молодых и пожилых, мужчин и женщин, также были убиты или изнасилованы в ходе репрессий, которые сравнивают с наихудшими зверствами нацистов. Ужас от сообщений, поступавших в штаб-квартиру УСО, был так велик, что девушка, которая расшифровывала их в безопасном и тенистом Грендон-Андервуде, в графстве Бэкингем, пережила настоящий шок, и ее вынуждены были перевести на другую работу. Захваченных партизан сжигали заживо в зданиях или оставляли висеть на фортепьянных струнах. «Немцы обедали, наблюдая за расправами», – говорится в одном отчете [39]. Жители деревень подвергались пыткам и расстрелам. Трупы были изуродованы и растоптаны. В одной деревне на плато девятнадцатилетняя секретарша была расчленена и оставлена умирать с выпущенными наружу кишками, которые подвесили ей на шею.

На удаленной ферме двенадцатилетнюю Арлетт Блан вытащили из руин ее дома, где она оказалась в ловушке между разлагающимися телами членов ее семьи, включая тетю Сюзи, которая пекла победные пироги всего несколько недель назад. Погибли ее бабушка и младшие сестры Жаки и Дани, которым было соответственно семь лет и четыре года, а также ее восемнадцатимесячный брат Морис. Ее мать умирала в течение нескольких дней и постоянно просила воды, которой не было. Мимо проходили войска вермахта, но, по словам Арлетт, «ничего не дали и насмехались надо мной» [40]. В конце концов, девочку освободили и отвезли на тачке в соседнюю деревню, где отмыли и обработали воспаленные, инфицированные раны. Она поела, поспала, захотела написать письмо отцу, а на следующий день умерла от сильной боли, мучаясь, что так и не увидела отца и не знала, где ее похоронят. Десять членов семьи Арлетт были убиты за четыре дня. Дома, скот и урожаи систематически грабили и уничтожали. В Вассьё уцелело лишь 10 процентов из 150 домов, и даже в крошечной деревеньке Сен-Жюльен, где Кристина нашла себе временный дом, тринадцать зданий были разрушены до основания. Гниющие трупы лежали повсюду.