Неправильный разведчик Забабашкин (СИ). Страница 27

— Вот ещё один! — негромко произнёс один из двух офицеров, что стояли рядом с катером, и обратился ко мне: — К нам?

— Да, господин обер-маат.

Я протянул солдатскую книжку и предписание.

Патрульный посветил фонарём.

— Ганс Дэльфиг? — уточнил проверяющий.

— Яволь, господин обер-маат, — ответил я, вытянувшись ещё сильнее.

— Значит, с «Лютцева». Проходи. Располагайся. Отправляемся через десять минут.

Нужно сказать, я очень рисковал, когда младший офицер озвучивал моё ФИО и название корабля, с которого я якобы был прикомандирован. Это имя могли услышать те, кто уже был на борту, и, увидев подмену, объявить меня самозванцем. Но время суток и окружающая обстановка в данный момент были всецело на моей стороне. Сейчас был вечер, и лицо моё никто толком рассмотреть не мог. А из-за отдалённости проверяющих документы от тех, кто уже находился на катере, шума моря и вообще общего шума порта, никто ничего внятно расслышать попросту не мог. Все эти факты сыграли мне на руку, и никто ничего не заподозрил — повезло.

Забрав документы и убрав их во внутренний карман, вступил на борт. После чего, закашлявшись, буркнул, мол, «здравствуйте», присел на свободное место и, подняв воротник, закрыл глаза, показывая всем, что я сплю, и мне не до разговоров.

Впрочем, всем остальным, судя по всему, тоже было не до общения. Кроме двух разговаривающих между собой моряков, больше никто не проронил ни слова. И вообще, почти сразу я почувствовал, что в катере витает напряжённая и какая-то гнетущая атмосфера. Вероятно, многие из пополнения вспоминали, что чуть ранее произошло с первой командой тяжёлого крейсера. И, возможно, сейчас молились, где-то в глубине своих грешных душ надеясь, что их судьбы будут другими. О чём именно они думали, я, разумеется, не знал. Но, если бы я, окончательно сойдя с ума, ни с того ни с сего, решился бы раскрыть свои карты, то все бы они узнали, что в действительности всё будет не так, как с предыдущими членами экипажа карманного линкора, потому что никто на построении отстреливать их не будет. Им была уготована другая судьба, которая, словно бы Немезида, должна будет их настигнуть в самое ближайшее время.

За те десять минут, что стоял катер, к нам пришёл ещё только один матрос. Он говорил очень громко, и мне удалось услышать, что его перевели с линкора «Шарнхост», а до этого он служил на крейсере «Адмирал граф Шпее».

Я помнил, что этот военный корабль был из той же серии, что «Адмирал Шеер» и «Лютцев». Все они были проекта «Дойчланд», и до конца войны подобных тяжёлых крейсеров немцами было построено всего три.

Прибытие данного моряка меня немного удивило.

И тут всё дело в том, что к этому времени — середине сентября 1941 года — сам корабль уже давно пребывал на дне в нейтральных водах в нескольких километрах от Монтевидео, Уругвай. Где был затоплен командой семнадцатого декабря 1939 года.

С момента начала Второй мировой войны корабль со своим экипажем занимался тем, чем и были славны фашисты — нападал на гражданские корабли в Атлантике. По их мнению, это называлась перерезанием коммуникаций, а по факту было самым настоящим пиратством. За весь, так называемый, боевой путь данные преступники уничтожили немало грузов и убили немало людей. Когда же они встретились с военными кораблями и самолётами, что могли дать им отпор, то, разумеется, в бой вступать не захотели, а обделавшись, вначале трусливо спрятались в нейтральный порт, а потом, по-быстрому затопив своё корыто, были интернированы в Аргентине. Отважный, (разумеется — в кавычках), командир корабля Ганс Лангсдорф, как и свойственно многим шизофреникам-маньякам, трусам и убийцам, двадцатого декабря пустил себе тупую пулю в не менее тупую башку. Сложно сказать, чего, а точнее кого он боялся. Возможно, союзников, которые его могли судить за бесчисленные преступления. А возможно Гитлера, который бы именно его обвинил в потере боеспособного корабля. Этого нам знать не суждено. Зато точно мы знаем одно — гнусному убийце земля всегда стекловатой.

Сейчас же я воочию видел, что как минимум один из интернированных матросов был уже в рядах Кригсмарине.

«По ходу дела Аргентина с Германией междусобойчик и „договорняк“ уже мутят давно. Иначе невозможно понять, как так вышло, что тот, кто должен до конца войны быть вне этой войны, собирается стать матросом военного корабля, который идёт в поход⁈»

Эти мысли немного напрягли. Но лишь немного. Потому что достаточно было вспомнить, в какую именно страну сбежало большинство немецких преступников после поражение в войне, и всё сразу же становилось на свои места. Да-да, именно в Аргентину направится немалая часть тех, кто сумеет избежать справедливого возмездия. И, что удивительно, та их без проблем примет и даже выдавать будет отказываться.

Но это будет потом. А сейчас, после посадки последнего матроса, офицеры поднялись на борт и двигатели катера заработали.

Обер-маат крикнул оставшемуся на пирсе матросу, что мы отходим, и наш катер, отшвартовавшись, направился к стоящему на рейде карманному линкору.

«Н-да, занесло ж меня, от родных краёв в неведомую даль», — думал я, в очередной раз удивляясь превратностям судьбы.

Месяц назад я лежал в больнице в 2024 году. Пять дней назад — громил немцев под Новском. А уже сегодня, под личиной немецкого матроса, собираюсь хлопнуть огромный корабль.

«С ума сойти можно! Только вот в чём вопрос: разве это адекватное течение жизни? Вот и я думаю, что совсем неадекватное. Судьба меня бросает куда хочет и как хочет. Как говорится: из огня да в полымя».

Глядя на приближающийся с каждой секундой стоящий на рейде тяжёлый крейсер, я как ни старался, не мог вспомнить в каких именно операциях он был задействован осенью 1941. В памяти по этому вопросу была пустота. И из этого могло следовать, что: либо проведённые операции были несущественны, поэтому информацию о них я попросту не запомнил, либо вообще никакие операции в этот период времени этим кораблём не проводились. Тогда возникал очередной закономерный вопрос: если в прошлой истории ничего подобного не было, то почему именно этот корабль готовят к какому-то, очевидно, важному походу? Ведь до 1942 года — момента нападения на советскую Арктику и остров Диксон — ещё много времени?

И ответ мог быть только один — произошло изменение прошлой истории.

И виновником данного казуса, скорее всего, являюсь именно я. Судя по всему, после переноса в это время, мои действия на фронте или же внутри Германии, каким-то образом уже смогли повлиять на исторический процесс и, изменив будущее, пустить течение настоящей истории по другому руслу. По всей видимости, я своими действиями изменил мир, создав альтернативную, не такую, как была в моём мире, новую реальность.

Хорошо это или плохо, узнать сейчас не представляется возможным. В том случае, если я останусь жив и проживу в этом мире достаточно долгое время, возможно, имея знания о прошлой реальности, я и сумею сравнить и оценить то, что после моего вмешательства стало с этим миром, этой реальностью. Опять же — с ума сойти! Ведь что бы ни случилось с этой историей, оценить все изменения смогу лишь я и больше никто иной из жителей Земли. Им попросту не с чем будет сравнивать, ведь они не будут знать, как было в том, далёком мире, в котором я был рождён. Для них эта реальность и будет той одной единственной, что есть, ведь она непоколебима и у неё нет альтернативы. А вот для меня этого секрета существовать не будет, и я, наблюдая за теми изменениями, что произойдут, смогу оценить насколько нужными и важными они стали для моей Родины.

Впрочем, до этого ещё далеко. И чтобы увидеть дело рук своих, для начала мне нужно просто выжить в этой беспощадной, кровавой войне, которой доселе человечество ещё не знало.

Тем временем наш катер подошёл к борту огромного тяжёлого крейсера и пришвартовался у одной из спущенных веревочных лестниц, называемых моряками — штормтрап.

Закинул за спину вещмешок, я вслед за остальными моряками полез наверх. Море было спокойным, качки не было, поэтому подъём не представлял собой большой сложности.