Промышленный НЭП (СИ). Страница 19

— Товарищ Краснов, нарком ждет вас. Остальные участники совещания уже в кабинете.

Просторный кабинет Серго Орджоникидзе, наполненный табачным дымом, гудел от приглушенных разговоров. За длинным столом разместились члены коллегии наркомата, руководители основных главков и несколько директоров предприятий, не входящих в экспериментальную зону.

Серго, коренастый, с характерными усами и пронзительным взглядом, энергично поднялся мне навстречу:

— А, Леонид, наконец-то! Ну, выкладывай свои результаты. Товарищи изнывают от любопытства.

Его грузинский акцент стал заметнее, признак того, что нарком находился в приподнятом настроении.

Я разложил на столе диаграммы и таблицы, в которых систематизировались результаты трехмесячной работы экспериментальной экономической зоны.

— Товарищи, перед вами итоги первого этапа внедрения «промышленного НЭПа» на двенадцати предприятиях Урало-Сибирского региона, — начал я, обводя взглядом аудиторию. — За три месяца мы зафиксировали рост производительности труда в среднем на тридцать два процента. На отдельных участках, например, на Нижнетагильском комбинате, этот показатель достиг сорока процентов.

По рядам прокатился удивленный шепот. Орджоникидзе удовлетворенно кивнул.

— Себестоимость продукции снизилась в среднем на семнадцать процентов, — продолжил я, указывая на соответствующую диаграмму. — При этом качественные показатели значительно улучшились. Брак на Путиловском заводе сократился с восьми процентов до трех. На Коломенском машиностроительном процент возврата продукции от потребителей снизился в четыре раза.

— А как народ? — прервал меня Орджоникидзе. — Рабочие как отреагировали?

— Средняя заработная плата рабочих выросла на двадцать два процента без дополнительных затрат со стороны государства, — ответил я. — Премиальный фонд формируется исключительно за счет экономии ресурсов и перевыполнения качественных показателей. Текучесть кадров снизилась на сорок процентов, трудовая дисциплина укрепилась.

Вознесенский развернул еще одну диаграмму:

— Особенно показателен пример Горьковского автозавода. На ключевом участке сборки двигателей производительность выросла на сорок восемь процентов, а расход цветных металлов снизился на двадцать один процент.

Один из членов коллегии, пожилой человек с аскетичным лицом, поднял руку:

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Кто подтверждал эти цифры? Не сами ли директора заводов, заинтересованные в положительных результатах?

— Все данные проверены комиссией Госплана и Наркомфина, — ответил я, ожидавший подобного вопроса. — В состав комиссии специально включили представителей, скептически настроенных к нашему эксперименту. Вот заключение, подписанное товарищем Куйбышевым.

Я передал документ Орджоникидзе, который внимательно изучил печати и подписи.

— Не придраться, — удовлетворенно хмыкнул он. — Что ж, переходим к обсуждению. Какие проблемы выявились за эти три месяца?

Этот вопрос позволил мне перейти к сложностям, с которыми столкнулся эксперимент:

— Проблемы условно делятся на три категории. Первая — сопротивление части руководства предприятий. Не все директора готовы брать на себя дополнительную ответственность, привыкли работать по указке сверху. На Нижнетагильском комбинате пришлось заменить двух начальников цехов, которые саботировали внедрение системы материального стимулирования.

— Кадровые перестановки дело привычное, — кивнул Серго. — Что еще?

— Вторая категория — бюрократические препоны. Госснаб, например, отказывается признавать договоры прямых поставок между нашими предприятиями, требует оформления стандартных нарядов. Это сводит на нет всю оперативность новой системы.

— С этим разберемся, — Орджоникидзе сделал пометку в блокноте. — Дальше?

— Третья проблема — неподготовленность кадров. Инженеры и экономисты не умеют работать в условиях хозрасчета, не знают, как рассчитывать себестоимость, как вести учет по новым формам. Приходится организовывать ускоренные курсы обучения.

Вознесенский дополнил:

— Мы разработали программу подготовки экономистов новой формации. Уже обучили более трехсот специалистов. Но этого недостаточно, если эксперимент будет расширяться.

Орджоникидзе ударил ладонью по столу, прерывая шепот, расходившийся по кабинету:

— Результаты впечатляющие, товарищи! Думаю, настало время расширить эксперимент на другие предприятия наркомата. Леонид Иванович, подготовьте предложения по следующей группе заводов, которые можно включить в программу.

— Сколько предприятий, Серго Орджоникидзе? — спросил я, уже прикидывая масштаб работы.

— Двадцать пять, — решительно ответил нарком. — По пять от каждого главка. Пора переходить от эксперимента к системному внедрению.

Это превосходило мои самые смелые ожидания. С двенадцати предприятий сразу к тридцати семи!

— Но сначала, — продолжил Орджоникидзе, — нужно представить результаты товарищу Сталину. Подготовьте доклад, самый лаконичный, но с конкретными цифрами. Иосиф Виссарионович не любит водянистых отчетов.

— Когда представлять доклад? — уточнил я.

— Через неделю. Сталин дал согласие выслушать информацию о результатах первого этапа. Учтите, решение о дальнейшей судьбе эксперимента будет зависеть от этого доклада.

После совещания мы с Вознесенским вышли в приемную. Молодой экономист сиял от удовольствия:

— Тридцать семь предприятий, Леонид Иванович! Это же прорыв! Если и здесь получим такие же результаты, никто не сможет остановить распространение новой модели на всю промышленность.

— Не торопитесь, Николай Алексеевич, — остудил я его пыл. — Впереди доклад Сталину, а это испытание посерьезнее любых цифр и диаграмм.

В коридоре нас нагнал один из членов коллегии, скептически настроенный пожилой человек:

— Товарищ Краснов, признаю, результаты впечатляют. Но помните, эти успехи могут вскружить голову. Не отрывайтесь от принципиальных основ социалистической экономики. Многие в партийном руководстве наблюдают за вашим экспериментом с настороженностью.

Его предупреждение прозвучало почти дружелюбно, но в глазах читался холодный расчет человека, привыкшего выживать в постоянно меняющейся политической обстановке.

— Благодарю за откровенность, — ответил я. — Наша цель не пересмотр основ, а повышение эффективности социалистического хозяйства. Будем рады видеть вас на экспериментальных предприятиях, чтобы убедиться в этом лично.

— Непременно воспользуюсь приглашением, — криво улыбнулся он и, коротко кивнув, удалился.

— Кто этот товарищ? — тихо спросил Вознесенский.

— Черепанов, старый большевик, член коллегии наркомата. Держится в тени, но имеет обширные связи в аппарате ЦК. За внешней настороженностью скрывается трезвый ум. Прислушивайтесь к таким людям, Николай Алексеевич, они помогают видеть подводные камни.

Холодный декабрьский воздух ударил в лицо, когда мы вышли из здания. Москва готовилась к наступающему 1932 году.

Институт экономики имени Карла Маркса располагался в бывшем особняке промышленника Рябушинского, двухэтажном здании с мезонином, украшенном лепниной и колоннами. Совсем рядом с моим полусекретным танковым КБ. Теперь роскошные интерьеры превратились в аскетичные кабинеты и лаборатории, где молодая советская экономическая наука искала новые пути развития.

Наша лаборатория занимала весь третий этаж мезонина, просторное помещение с высокими потолками и огромными окнами. Стены увешаны диаграммами, графиками, таблицами.

Вдоль стен тянулись стеллажи с папками документов, отчетами предприятий, статистическими сборниками. В центре большой стол для совещаний, вокруг которого сгрудились молодые экономисты, инженеры, статистики.

Вознесенский, назначенный научным руководителем лаборатории, собрал под своим началом удивительную команду. Молодые выпускники экономических вузов соседствовали со старыми специалистами, получившими образование еще при царе.