Вор воспоминаний. Страница 2

Мама так и сияла.

– Ну как вы?

– Да всё у нас помаленьку. И сама я в порядке. – Бабуля просияла в ответ.

Обнимала она их долго и крепко. Пока длилось бабулино объятие, Тайрис смотрел, как из-за угла, где стояли качели, выруливает какой-то мальчишка. Волосы заплетены зигзагом, косички явно свежие. Сам в поношенных синих штанах, в футболке в полоску, тоже выцветшей, кроссовки явно великоваты, шнурки в них яркого неонового цвета.

– Марвин, поздоровайся с Тайрисом, – предложила ему бабуля.

Марвин смахнул крошки с уголков рта – показалась улыбка.

– Дайно не видайсь, Тайрис. Пйехли? Чикак? – произнёс он очень быстро.

Тайрис вывернулся из неожиданно сильных бабушкиных рук и посмотрел на двоюродного брата. Они были ровесниками – родились с разницей в один месяц, но виделись всего один раз, десять лет назад, когда он гостил у бабушки.

– Что, прости?

– Дайно не видайсь. Пйехли? Чикак? – повторил Марвин, а потом расхохотался, так же громко, искренне и звонко, как и бабуля. – Бват, не гйишь, чтоль, на патуа?

Бабушка отвесила Марвину ласковый подзатыльник.

– Любишь ты у нас поболтать, Марвин. Конечно, он не умеет говорить на патуа.

Марвин, потирая затылок и всё ещё смеясь, шагнул к Тайрису поближе.

– Збыл, ты у нас англичайнин. Манчейстрский! Что, мне с тобой по-английски говорить, англичайнин? Тогда считай, что я английский король! – Марвин произнёс это с каким-то дурацким акцентом, а потом схватил руку Тайриса, пожал. – Ну, как жизнь, Тайрис? Здорово, что ты приехал. – И он безудержно захихикал.

Бабуля нахмурилась.

– Хватит дразниться, Марвин… Всё хорошо, Тайрис, заходи, не обращай на него внимания. А ты, Марвин, извинись. Давай!

Марвин передёрнул плечами:

– Да я просто пошутил.

Он развернулся, чтобы рассмотреть маму Тайриса. Она улыбнулась.

– Очень рада тебя видеть, Марвин, – сказала она и обняла его, это в такую-то жару.

– Тётя Патти, а вы говорите на патуа?

Мама подмигнула Марвину, её голубые глаза блеснули – она стояла, обмахиваясь подолом серой льняной рубахи, висевшей мешком на её высокой тонкой фигуре.

– Нет, твой дядя несколько раз пытался меня научить, да не вышло. Я, видимо, совсем тупая.

– А как так вышло, что ты не говоришь на патуа, Тайрис? Не захотел учиться? И какой из тебя после этого ярди? [2]

Марвин снова захихикал и повернулся к двоюродному брату.

Тайрис опустил глаза. Почувствовал, как быстро забилось сердце. Неужели так трудно оставить его в покое? Почему этот безмозглый родственник считает, что это смешно? Опять страшно захотелось оказаться дома, в родной спальне.

– Я не понял, чего тут смешного, – прошептал Тайрис, которого уже вывел из себя этот бесконечный смех, тем более что, на его взгляд, шутка была так себе.

– Ну, то есть ты у нас двоечник, да?

– Допустим, – пробормотал Тайрис.

– Хочешь, поучу тебя? Я умею! Может, у меня лучше выйдет, чем у твоего папы!

Тайрис сжал зубы. Злобно посмотрел на Марвина:

– Не смей так говорить про моего папу. И вообще отстань.

Марвин приподнял брови, посмотрел на тетю Патти, потом ещё раз на Тайриса:

– Прости, Тай, я просто хотел сказать, что твой папа…

– Мне без разницы, что ты хотел сказать, – буркнул Тайрис.

– Так, Тайрис, хватит! – оборвала его мама, густо покраснев. – Марвин просто шутит. Делов-то.

Тайрис почувствовал, что в глазах стоят слёзы. Повернулся, злобно зыркнул на маму, но ничего не сказал.

Молчание стало даже мучительнее жары. Оно висело в воздухе, пока его не прервала бабушка.

– Ойюшки, Марвин. – Не будий лийха, покай она тийха. Перестань дразниться и помолчи, ясно? – Она повернулась к Тайрису, сжала ему ладонь. Улыбнулась: – А ты, Тай, заходи в дом, освежись! Марвин тебя проводит в твою комнату… И кстати, добро пожаловать на Ямайку, Тайрис!

Глава 3

Тайрис быстренько принял душ, чтобы охладиться, а потом присел на узкую металлическую кровать в гостевой комнате. Так и не понял, что громче: пение Марвина на кухне или жужжание насекомых снаружи – можно было подумать, что к бабулиному дому сползлась куча гремучих змей.

Тайрис зевнул, втёр в ладони кокосовое масло, стараясь не перепачкать одежду. Посмотрел время: четыре часа дня. А он уже так устал! Может, прилечь? Подушка большая, на вид очень уютная и заманчивая, вот только не хотелось ему засыпать. Ведь тогда снова приснятся сны, а во снах он вернётся в прежнюю жизнь: ту, которой он жил до того дня в аэропорту Манчестера, когда мама встретила его в зале прилёта – лицо будто обожжённое от слёз – и шёпотом, похожим на крик боли, сообщила ему новости.

Мучительно было вспоминать, он ненавидел тот миг. Он терзал его, точно болезнь. А когда он просыпался и открывал глаза – воспоминание об утрате обрушивалось на него как удар… Да, спать и видеть сны – значит потом просыпаться и осознавать, что вчера больше нет, есть только сегодня.

Тайрис снова зевнул. Ладно, если не спать, тогда вот что. Он пойдёт погуляет. Так оно лучше, да и легче, когда ни о чём не думаешь.

Тайрис покусал губу, попытался выбросить всё лишнее из головы. Смазал маслом курчавые волосы, схватил ртом воздух, проморгался, чтобы не щипало глаза.

Встал, взял бейсболку и двинулся к двери, но тут дыхание перехватило, как будто он шагнул в зимнюю стужу. На тумбочке у кровати стояла фотография. Они вдвоём с папой. Улыбаются, смеются. Снимок сделала мама – велела им постоять спокойно, не хихикать, расправить плечи. Последнее их общее фото.

Тайрис метнулся к нему. Как будто нырнул в самые глубины океана. Схватил, перевернул, отыскал зажимы, выдернул фотографию из белой деревянной рамки – рамка со стуком рухнула на пол.

Острая боль в груди.

Тайрис стиснул фотографию в кулаке, смял, полностью лишил жизни.

– Ты чего, Тай? Всё нормально? – В дверях появилась мама, она улыбалась, но в тоне сквозила тревога.

Тайрис засунул фотографию в карман шорт.

– Да ничего. Так, ерунда.

В маминых глазах мелькнуло подозрение, но она так и продолжала улыбаться.

– Хочешь перекусить до ужина? Хотя должна предупредить: бабушка наготовила столько, что можно армию накормить, и ещё останется.

– Нет, спасибо. Я пойду погуляю. Огляжусь.

– Вот и хорошо, я рада, что ты подышишь воздухом, подвигаешься. Ты только осторожно, ладно, Тай? Далеко не уходи… У тебя правда всё хорошо?

Тайрис быстренько задвинул рамку ногой под кровать – мама ничего не заметила – и ещё крепче стиснул в кармане фотографию. Передёрнул плечами.

– Ну конечно, с чего бы не хорошо-то?

Тайрис торопливо шагал по пыльной дорожке, мимо курятника, прочь от бабушкиного дома, по ходу дела пиная каждый встречный камень и сучок. Почти до конца поднявшись по крутому склону, он замедлился – жара обволакивала, казалось, что он тащит на спине мешок с камнями.

Тайрис стиснул кулаки, зажмурил глаза. Всё бы отдал, только бы не чувствовать того, что чувствует сейчас. Мама реально считает, что он готов провести здесь всё лето? А всё потому, что она послушалась этого его тупого психолога, Джонатана, или Джонни, как он просил его называть.

«Сынок, Джонни дело говорит. Он с таким и раньше имел дело. Джонни считает, что тебе лучше уехать ненадолго. Джонни говорит, тебе нужно выбраться из своей спальни и повидаться с родными».

Ну а застрял в этой дыре не Джонни. А он, Тайрис. При этой мысли он громко, шумно выдохнул и открыл глаза.

Огляделся и вдруг осознал, что ушёл довольно далеко. Солнце садилось. Над горами расползались завитки тумана, хотя в лесу всё ещё задержалась, подобно надоевшему гостю, сырая, липкая духота.

Бабушкиного дома уже не было видно. Дорожка, по которой он пришёл, извивалась дальше по склону холма, исчезала за поворотом. Вокруг стояла полная тишина. Даже насекомых не было слышно. Вдоль узкой дорожки росли кусты и растения, каких Тайрис никогда не видел, – ему по пояс. Его обступили странной формы деревья с толстенными кривыми стволами, заросшими жёлтым и зелёным мхом, кроны их наверху смыкались, заслоняя солнце, так что внизу оставался лишь меркнущий полусвет.