Маша и Гром (СИ). Страница 6

Громов дернул уголком губ в намеке на усмешку.

— С оружием все в порядке, майор. Не задерживаю больше, — и он отвернулся, чтобы затушить сигарету.

Я с сожалением вздохнула. Еще одна сигарета мне бы сейчас не помешала. Дядя Саша подошел к дверям и распахнул их, намекая следователям, что им пора. Толстяк с усами бодро подорвался на ноги и одним движением сграбастал портфель с дивана, запихнул в него кое-как целую стопку своих бумажек. Другой же складывал все нарочито медленно, разглаживал каждый листик, застегивал молнии, пуговицы, защелки; поправлял форму.

Громов за его спиной все кривился, но молчал. Закурил вторую сигарету подряд и с насмешкой наблюдал за действиями майора. Когда Александр Иванович закрыл за ними двери, в комнате повисла тягостная тишина.

— Гордей, живо к себе, — велел сыну Кирилл, и пацана просто сдуло с дивана. Он вылетел из кабинета, даже ни с кем не попрощавшись.

Я не могла осудить его за отсутствие вежливости. Я и сама бы вылетела отсюда с удовольствием, но почему-то боялась пошевелиться. Нужно же что-то сказать перед тем, как уходить?.. А в горле словно камень появился, который не давал мне говорить. Господи, и проклятые ребра все еще жгло огнем. Как бы добраться до больнички или травмпункта? Да кто меня вообще примет...

— Будешь?

Я не сразу поняла, что Громов обращался ко мне. Он держал в руках бутылку какого-то дорогого пойла. Я молча покачала головой, и он плеснул себе почти до краев. Осушил половину стакана одним глотком и скривился.

— Господи, какая же дрянь их этот их Хеннесси.

Я покосилась на дядю Сашу. Тот с беспристрастным лицом стоял у дверей. Эх, хорошим ведь мужиком был... Нестарый еще даже, правда, после Афгана голова уже давно целиком седая... И морщины по всему лицу.

— Точно ничего больше не слышала и не видела ты?

Громов стоял, опираясь на столешницу, сложив на груди руки, и внимательно смотрел на меня. Рядом с ним на столе — уже пустой стакан, в пепельнице — тлеет третья сигарета. Рукава черного свитера по-прежнему были закатаны. А под свитером на поясе виднелась кобура. На правой руке пониже плеча я разглядела длинный старый шрам причудливо-изогнутой формы. Занятно. Выше его широкой груди взгляд я поднимать не собиралась. Мне просто было страшно.

— Нет, я все уже сказала майору.

— Может, ты денег хочешь? Тогда память вернется? — спросил он с насмешливым превосходством. Так, словно видел меня насквозь и заранее знал мои ответы, и милостиво согласился поиграть по ее правилам.

Его взгляд скользнул по разорванным рукавам и подолу платья, и по черным колготкам, от которых осталось одно название.

— Денег не хочу.

Злость хлестнула меня по щекам, и я резко поднялась на ноги. Злость придавала сил и притупляла страх.

— Уже поздно, мне пора, — сказала я слегка дрожащим голосом и решительно направилась к дверям. Довольно с меня этого дня и вообще... всего довольно!

Я обернулась уже возле двери: Громов смотрел мне в спину, обжигая пристальным взглядом.

Глава 4. Гром

Когда закрылась дверь, я посмотрел на начальника своей охраны.

— Что думаешь? Не врет?

— Она девка честная, — тот пожал плечами. — С малолетства всегда правду-матку резала.

— Честная и принципиальная, херовые дела. Такая скорее к ментам побежит, если что вспомнит, — я покачал головой. — Завтра подними всех наших. Я тоже с пацанами встречусь. Второго ублюдка нужно найти. Да и первого неплохо бы опознать.

Из-за усталости я говорил короткими, рубленными фразами. Начавшаяся еще во время застолья головная боль сейчас усилилась десятикратно, а сигареты с алкоголем все только ухудшили.

— В поселке и в лесу никого не нашли. Но все мы прочесать не смогли, слишком мало людей, — начальник охраны покосился на меня, думая, говорить или нет. — Кирилл, вы же...

— Иваныч, не сейчас, — я махнул рукой. — Вот и отметил создание легального бизнеса.

Скривившись, я потушил сигарету с такой силой, словно хотел проткнуть пепельницу, и выпрямился.

— Все, остальное завтра. Есть у нас кто в местной ментовке? Если жмура опознают, я хочу узнать первым.

— Найдем, — заверил меня Иваныч.

Связей у него хватит и не на такое. Потому и я его и ценил, потому и приблизил к себе сразу же, доверил личную охрану.

— МОлодцы твои сегодня капитально обосрались. Завтра с ними сам потолкую.

— Кирилл...

— Все, спать, — отрезал я и вышел из кабинета.

В особняке было тихо. После того, как я вечером выбежал на улицу, услышав стрельбу, я не видел никого кроме охраны и ментов. Никого из гостей. Я даже не знал, остался ли кто-то из них в особняке или все предпочли уехать до того, как на заднем дворе стало не протолкнуться из-за машин с мигалками. В принципе, плевать. Этот ужин — мишура, фантики. Ничего не решал, особо ничего не значил. Мне посоветовали его устроить: мол, так теперь принято, выглядит как красивый, щедрый жест. Отметить начало чего-то нового — первый законный бизнес.

Отметил.

Какие-то ублюдки проникли в мой дом, в мой, мать его, дом! В место, которое должно охраняться как Кремль. Обманули охрану, каким-то образом попали в список гостей — а его тщательно проверяли, я сам проверял. Я с ужасом, настоящий ужасом, которого никогда прежде не испытывал, думал о том, что было бы, не окажись та девка в кустах. Не вмешайся она.

Похищение сына. Шантаж. Выкуп — это был бы еще наилучший вариант. Хуже — если кто-то задумал мне отомстить. Конечно, было за что. Тогда бы я получил своего сына по кусочкам.

Я прикрыл глаза. Господи, какая же ты сука, Алена. Я тебя не тронул только потому, что однажды Гордей спросит про свою гулящую мать. И будет неловко рассказать пацану, что папа сотворил кое-что плохое с мамой. Но как же ты невероятно мне подгадила, каким ты меня сделала уязвимым, эгоистичная ты дрянь. Надеюсь, гордишься собой в своем сраном Хельсинки.

Гордей. Мой сын. Сопливый пацан, который похоже пропускает мимо ушей все то, что ему говорит отец. Руки чесались всыпать ремня. Со мной-то в детстве никто особо не церемонился, у бати всегда был короткий разговор. Я поднялся по широкой лестнице из темного дуба на второй этаж и, пройдя по длинному коридору до самого конца, оказался перед дверью в детскую. Кивнув стоявшему возле нее охраннику, я вошел в комнату.

Гордей не спал. Сидел за письменным столом с включенным ночником и, кажется, читал. Услышав шум, обернулся — испуганно и стремительно. И не особо расслабился, увидев меня. И правильно.

— Иди сюда, — я сел на диван и подозвал к себе сына.

Тот послушно подошел, отложив в сторону книгу, и остановился напротив меня.

— Пап, я, — Гордей подул на светлую челку, так и лезшую в глаза, и посмотрел на меня. — Я не подумал. Прости.

— Тебя могли похитить. Или убить.

Я думал, что успокоился, остыл после той вспышки в кабинете, когда с удовольствием расхерачил бы свой стол в мелкие щепки. Но, глядя на сына сейчас, понял, что ни черта я не остыл.

— Стоило бы тебя выпороть. Мой отец со мной так бы и поступил... — проворчал я.

«... и так из мальчика Кирюши я превратился в лидера преступной группировки Грома».

Гордей вздохнул. Решил, что лучше сейчас помалкивать?..

— Нахера ты с ними поперся? — я пристально посмотрел на сына. — Тебе сюрпризов мало? Не хватает чего-то?

У сына было все то, о чем я в своем детстве даже мечтать не смел: начиная с мать-его бассейна внутри гигантского трехэтажного особняка и заканчивая лучшими американскими шмотками.

— Не знаю, — Гордей пожал плечами, чувствуя себя глупее некуда. Он поспешно заморгал, прогоняя слезы.

— Тебе вот-вот восемь стукнет, ты уже большой, должен понимать, — я вздохнул. — Не заставляй меня отсылать тебя.

— Я не хочу! — вскинулся мальчишка, забыв, что минуту назад собирался разреветься.

Он вытянул руки по швам и сжал кулаки, исподлобья смотря на меня. Как-то он провел в деревне три безумно долгих месяца, воспоминаний о которых ему хватит надолго, и совсем не горел желанием туда возвращаться.