Маша и Гром (СИ). Страница 50

— Менты прессовали тебя Бражником, — сказал он, стоя полубоком ко мне и по-прежнему высматривая что-то снаружи. — Ты сказала, что тебя не шантажировали, и это был п****ж, Маша. Ты хоть знаешь, как я наказываю за вранье даже по мелочам своих людей?

— Но я не твои люди, — огрызнулась я, подавив дрожь.

Этот голос… Я сразу же вспомнила, как подслушала разговор между ним и Авериным тогда поздно вечером у бассейна. Тогда я тоже вздрогнула, услышав то, как он говорил. И сейчас снова прозвучала та же самая жесткость, даже жестокость. В его словах скрежетал металл, и они тяжело срывались с его губ и словно оседали на стенах, потому что кабинет вдруг начал давить на меня своей напряженной, гнетущей атмосферой.

— В некоторой степи — ты моя, — он хищно улыбнулся. — Я за тебя впрягся. Тебя защищает мой адвокат. Половина Москвы уже в курсе, что Гром отбил у ментов какую-то девку.

— И я не какая-то девка! — от возмущения я почти взвилась на ноги, но удержала себя в последнюю секунду. Не нудно добавлять в разговор таких эмоций, он и так был достаточно тяжелым.

Я сердито тряхнула волосами и подула на пряди, которые упали мне на лицо. Нашел девку! Это пренебрежение задело меня невероятно, и на пару минут я даже забыла, что должна его бояться.

— Все, довольно, — он отсек все мои возражения резким взмахом руки. Он уже едва не рычал и сдерживался с огромным трудом.

Я прикусила губу и присмирела под его немигающим взглядом.

— Я хочу услышать правду. От тебя, — медленно и четко произнес — приказал он.

«Нет, не хочешь», — подумала я, сцепив в замок руки. Суставы в пальцах хрустнули от усилия, с которым я сжала ладони, но я не обратила на это внимания. В голове билась только одна мысль: говорить или нет, говорить или нет? Впервые за разговор я подняла голову и посмотрела Громову в глаза, надеясь найти в них ответ. Могу ли я ему доверять? Он безумно зол из-за того, что я просто соврала ему. Что же будет, если он узнает, в чем именно заключалась моя ложь?..

Обхватив себя за плечи руками, я встала. В тот момент решалась моя судьба, и это не было пафосным преувеличением. Отбросив на спину волосы, я сжала в ладонях ткань свитера и потянула вверх.

— Нет, своим стриптизом ты меня не... — Громов успел вставить едкий комментарий, но замолчал, когда я отбросила на кресло свитер и выпрямилась перед ним. Кончики длинных волос щекотали поясницу, а по рукам поползли крупные мурашки. Мне было страшно, и я чувствовала, как от холода и напряжения затвердели соски, скрытые тонкой тканью топа, который я носила под свитером.

Некоторое время Громов молчал, разглядывая меня словно под микроскопом. Потом я также молча повернулась к нему спиной и отвела волосы на левое плечо, обнажив правое. Я слышала бешеный стук своего сердца. Меня бросало то в жар, то в холод, и я не знаю, как я вообще устояла тогда на ногах. Громов по-прежнему ничего не говорил, и эта мучительная пауза невыносимо затягивалась. Я снова повернулась к нему лицом и поняла, что губы дрожат так, словно я вот-вот заплачу. Но я не могла позволить себе слез и потому лишь выше вздернула подбородок.

Медленно, он подошел ко мне и остановился на расстоянии вытянутой руки. Его взгляд блуждал по моему телу и постоянно возвращался к правому плечу. Я могла его понять. Порой смотреть на уродство было невероятно притягательно. Я и сама не могла удержаться. Я не знаю, сколько простояла перед ним в таком виде — без привычного свитера, который служил мне защитой; с нервно вздымавшейся грудью; в одном лишь топе на тонких бретельках, который, по сути, ничего не скрывал; с пятнами воспаленного румянца на щеках. И он все смотрел и смотрел на меня, словно не мог оторваться. А я не могла расшифровать его взгляд: что в нем было? О чем он думал все это время?

— И зачем это? — наконец, он заговорил. В вопросе звучала ирония и, быть может, даже насмешка, но смотрел он на меня как никогда серьезно.

— Я его убила, — на выдохе произнесла я и сама удивилась легкости, с которой сделала свое самое страшное в жизни признание. — Бражника. Это я.

Упал ли с моей души камень? Я не знаю. Но, договорив, я покачнулась, потому что у меня внезапно закружилась голова. Казалось, в кабинете стало не хватать воздуха, иначе чем еще объяснить потемнение у меня в глазах?..

— Твою мать, — прошептал Громов.

Впрочем, он не выглядел удивленным. Скорее раздосадованным и еще очень, очень злым. Я поспешно подошла к креслу, в которое швырнула свитер, и натянула его. И сразу же стала чувствовать себя гораздо увереннее. И даже защищеннее.

— Ты мне врала, — припечатал меж тем Громов. — С самого начала врала прямо в глаза.

— Не надо это, — хриплым голосом попросила я и прочистила горло, пытаясь вернуть словам былую твердость. — Не надо этого, Кирилл. Я тебе не под венцом солгала. Или ты бы на моем месте стал рассказывать первому встречному про все свои грешки?

— Но ты не на моем месте! — и он снова шибанул кулаком по столу. — Хер с ним, давно. Но тогда, сразу после ментовки! Сколько раз я тебя спросил, что там было?! И что ты отвечала?!

— То, что считала для себя безопасным! — я сорвалась на крик в ответ. Сжав ладони в кулаки, я вытянула руки вдоль тела и зажмурилась. — Почему я должна тебе доверять? Да меня твои же кореша на ленты порежут, если когда-нибудь эта информация всплывет. Понимаешь? И у меня нет автомата, чтобы в них стрелять, и здоровенных бугаев вокруг меня тоже нет! Конечно, я врала! Я хочу жить, понимаешь?

— Но я дал тебе и бугаев, и автомат! — оскалился он. — Ты в моем доме, под моей защитой, но все равно умудрялась вешать мне лапшу на уши!

От злости и бессилия я даже притопнула ногой. Это невозможно! Он никогда меня не поймет. Он даже меня не слушает!

— Ты не представляешь, в какую жопу загнала меня сейчас, — сказал Громов и рваными, резкими движениями прикурил новую сигарету.

— Представляю! Я в ней сама живу, прикинь?!

Он смерил меня уничижительным взглядом с высока и некоторое время мы молчали. Он быстро курил, не глядя на меня, а я стола, отвернувшись от него к окну, но искоса бросала на него короткие взгляды.

Втоптав окурок в пепельницу, он спросил уже гораздо более нормальным, спокойным голосом.

— Шрамы тебе от Бражника достались?

— От него, — нехотя отозвалась я.

— Поэтому убила?

— Ну, можно и так сказать, — пробурчала я себе под нос.

Громов помассировал переносицу и сказал.

— Вот что, девочка. Садись и рассказывай мне все, как было.

Глава 18. Гром

— … он сам меня стрелять учил. Ну, и вот, — договорив, Маша развела руками. Потом потянулась за пачкой и прикурила очередную сигарету, по-прежнему не глядя на меня.

За все недолгое время, которое занял ее сухой, сжатый рассказ о том, что случилось с Бражником, она умудрилась выкурить пять сигарет и сейчас потянулась как раз за шестой.

Я поймал себя на желании выдернуть ее из ее пальцев и убрать пачку с глаз долой. Удержался я с трудом. Ее реакцию на такое было нетрудно предсказать: ощетинится, разозлится, начнет огрызаться и отстаивать свои права.

А мне сейчас этого не хотелось.

И я почти перестал на нее злиться. По крайней мере, мне уже не хотелось схватить ее за плечи и хорошенько потрясти, словно куклу, и заставить, наконец, во всем мне признаться. Самой. И орать на нее больше не хотелось. Хотя, когда я вспоминал об этом, то снова чувствовал, как к горлу изнутри поднималась злость. Я редко выходил из себя — непродуктивно для бизнеса и для любых отношений. И редко, у кого получалось по-настоящему вывести меня из себя.

У Маши получалось. К сожалению. Мелкая упрямица, которая не желала идти на компромиссы и хотела, чтобы всегда последнее слово оставалось за ней. Она даже понятия не имела, сколько внутренних компромиссов мне пришлось заключить с самим собой за все недолгое время нашего знакомства.

Значит, Бражник ее избивал, ошпарил кипятком, и она от него ушла. А спустя полгода он снова захотел вернуть себе контроль над ее жизнью, и она его убила. Застрелила из собственного же пистолета, который потом еще и выбросила в Яузу. Ну просто Никита.