Происхождение Второй мировой войны. Страница 38

Существуют различные мнения относительно того, насколько хорошо немцы знали, что содержится в статьях переданного им соглашения. Большая четверка с самого начала работы решила избегать публичного обсуждения всех рассматриваемых вопросов. Союзники опасались, что ранняя огласка готовившихся условий мира может вызвать социальный взрыв в Германии. Условия мира «будут переданы немцам, когда они приедут в Версаль, — объяснял еще в начале апреля Ллойд Джордж своему приятелю, газетчику Джорджу Ридделлу. — Если условия опубликовать заранее, положение германского правительства может сделаться невыносимым. Такие условия могут вызвать революцию. Мы будем очень строго следить за всяким несоблюдением нашего решения и накажем любое издание, которое опубликует условия до того, как мы предадим их огласке» ¹⁷⁷. Однако при таком большом количестве участников конференции, включая многочисленных экспертов, сохранить все в секрете было абсолютно нереально. Немцы, как и многие второстепенные делегации, могли не знать деталей, но принципиальные решения Союзников были им, безусловно, известны. Кроме статей, посвященных репарациям, по которым среди победителей был слишком большой разброс мнений. То, что Германия должна будет подписать открытый вексель, немцы узнали лишь получив текст соглашения.

А дальше произошло то, что долго потом обсуждали сами участники, а вслед за ними и историки. Брокдорф-Ранцау не поднялся со стула для ответного выступления. Он зачитал свою сорокаминутную речь сидя. Клемансо не прерывал германского министра, не просил его встать, хотя в зале отчетливо слышался недоуменный и возмущенный ропот. Германскому министру дали закончить выступление, но все расценили его поступок как проявление открытого неуважения к победителям. В своей речи Брокдорф-Ранцау не только защищался, но и нападал на Союзников. С самого начала он не согласился с тем, что из Германии пытаются сделать единственного виновника войны. Брокдорф-Ранцау допускал, что его страна была виновна в разрушениях, причиненных германской армией в Бельгии и северной Франции. Германия, говорил он, готова участвовать в восстановлении разрушенного и заплатить справедливые репарации Бельгии и Франции. Но все это было совершено во время войны ради достижения победы. Теперь война уже много месяцев как окончена, однако Союзники до сих пор не отменили блокады, что привело к смерти «сотен тысяч мирных жителей, погибших после 11 ноября... Они были уничтожены хладнокровно и целенаправленно уже после того, как наши противники добились ясной и гарантированной победы». Более того, вместо того чтобы организовать очищение бывших полей сражений в Бельгии и Франции «на основе ясного и делового понимания», Союзники продолжают использовать для этого германских военнопленных как «каторжан». Правда, в конце выступления германский министр, который не знал точного содержания переданного ему многостраничного текста, на всякий случай примирительно заметил, что германская делегация изучит текст соглашения «в надежде на то, что наша встреча может закончиться выработкой такого документа, который смогут подписать обе стороны» ¹⁷⁸. Подобная надежда, однако, испарилась уже вечером того же дня.

Стоит сказать, что всем этим германский демарш не ограничился. Уже направляясь по завершении церемонии к выходу, Брокдорф-Ранцау остановился в дверях, повернулся лицом к остававшимся на своих местах мировым лидерам, окинул их долгим взглядом и демонстративно закурил. Лишь после этого он покинул зал. Что это было — жестом отчаяния, протестом или попыткой справиться с крайним волнением, никто так и не понял. Естественно, что со всех сторон на германскую делегацию обрушился шквал обвинений. Ллойд Джордж вернулся в свои апартаменты очень возбужденным, находясь на грани нервного срыва. Мисс Стивенсон он признался, что готов был «вскочить и ударить» германского министра, и ему «было чрезвычайно трудно усидеть на месте. Впервые он почувствовал, что ненавидит их (немцев. — И. Т.) также, как французы» ¹⁷⁹. Поостыв, немцы решили, что переборщили, и в дальнейшем стали объяснять поведение своего министра чрезмерным волнением. Возможно, так оно и было, хотя сам Брокдорф-Ранцау утверждал впоследствии, что его нервы были не при чем. Но то, что германский министр все дни пребывания в Версале сильно нервничал, заметили тогда многие. Член американской делегации на конференции посол Уайт, который встречался с Брокдорфом-Ранцау накануне церемонии 7 мая, отметил, что «никогда еще не видел ни одного дипломата в столь сильном нервном возбуждении». Поэтому он предположил, будто германский министр просто боялся встать, опасаясь, что «ходившие ходуном ноги» подведут его и он рухнет на пол ¹⁸⁰. Так это было или иначе, но германскому министру удалось в полной мере продемонстрировать свое отношение к тому, что происходило последние месяцы в Париже. Когда уже в гостиничном номере Брокдорф-Ранцау бегло ознакомился с текстом переданного ему соглашения, он сказал: «Этот объемистый том совершенно не нужен. Они могли бы отразить все в одной статье — Германия прекращает свое существование» ¹⁸¹. Теперь оставалось ждать официальной реакции германской стороны на переданный ей текст мирного соглашения.

Еще до отъезда домой Брокдорф-Ранцау от имени всей германской делегации послал в Берлин телеграмму, информирующую премьер-министра Шейдемана и президента Эберта о том, что полученный договор нельзя подписывать ни в коем случае. Следующие три недели (срок ответа был продлен) немцы готовили обстоятельные замечания к полученному тексту. Суть их сводилась к тому, что мирное соглашение совершенно не соответствует «Четырнадцати пунктам» Вильсона и письмам Лансинга, на основании которых было заключено перемирие. Обо всем этом уже говорилось выше. Теперь немцы изложили свои возражения в письменном виде. Их ответ получился не намного меньше по объему, чем сам договор. Немцы рассчитывали, прежде всего, на поддержку американской делегации, но понимание пришло с другой стороны. Англичане вдруг осознали, что договор дает огромные преимущества Франции, а Германию низводит до уровня второстепенной державы. При таком раскладе Англии было бы крайне трудно вернуться к своей традиционной политике поддержания баланса сил в Европе. Мало того, условия соглашения создавали много предпосылок для возникновения новых войн и конфликтов в Европе. Нельзя сказать, что до германских замечаний никто в Англии не понимал этого. Ллойд Джордж на протяжении всей конференции пытался смягчить тяжелые для немцев условия мира, и периодически ему это удавалось, за что он часто подвергался беспощадной критике не только французской, и той части английской прессы, которую контролировал Нортклифф. Но во время конференции англичанам надо было идти на компромисс с французами, ненависть которых к Германии, как заметил Черчилль, «была нечеловеческой» ¹⁸², и американцами, для которых приоритетом была Лига Наций. Теперь же Ллойд Джордж, подталкиваемый собственными министрами, не мог не признать, что Союзники, как писали немцы, использовали в отношении одних и тех же принципов двойные стандарты, охотно применяя их, когда им было выгодно, и отвергая, когда это противоречило чьим-либо интересам ¹⁸³. В результате же, как заметил на совещании британского руководства генерал Смэтс, получился документ, который «для целого поколения создаст атмосферу политического и экономического хаоса в Европе, и в долгосрочной перспективе вынудит Британию расплачиваться за это» ¹⁸⁴. Было от чего растеряться, и Ллойд Джордж пошел на попятную. В какой-то момент он готов был заняться полной ревизией условий мирного соглашения с Германией.

Здравые мысли высказывали многие члены британской делегации. Бонар Лоу, например, полагал, что надо пересмотреть репарационную часть договора, сделав итоговую сумму фиксированной. Надо, объяснял он Ридделлу, чтобы немцы выпустили обязательства на погашение общей суммы, допустим, в 8 миллиардов фунтов, в счет которых ежегодно выплачивалось бы 300 миллионов ¹⁸⁵. Англичане предлагали существенно сократить сроки оккупации Рейнланда (до двух-трех лет), пересмотреть границу в Силезии и сразу открыть Германии дорогу в Лигу Наций. Но во всех этих вопросах они столкнулись с твердым противодействием американцев и французов. Вильсон чувствовал, что ему надо было скорее возвращаться домой, где его длительное отсутствие вызывало плохо скрываемое недовольство не только республиканцев, но и демократов. Президент категорически не хотел задерживаться в Европе, чтобы снова рассматривать уже решенные вопросы. В узком кругу Вильсон стал жаловаться, что «очень устал» от Ллойд Джорджа, который «приходит теперь и заявляет, что боится, будто немцы не подпишут» договор ¹⁸⁶. С французами было давно все ясно. На все предложения англичан Клемансо продолжал упорно твердить: «Я не могу согласиться на пересмотр того, что уже однажды было решено». А на угрозу Ллойд Джорджа ответил: «Если вы обратитесь к вашему парламенту, я обращусь к своему, а в случае надобности уйду в отставку, но я никогда не соглашусь с тем, что вы предлагаете» ¹⁸⁷. Полковнику Хаузу Клемансо сказал 2 июня, что не согласится сократить сроки оккупации Рейнланда не то что до двух лет вместо намеченных пятнадцати, но даже до четырнадцати лет и трехсот шестидесяти четырех дней. Также было и с остальными предложениями англичан. Причем никаких новых аргументов Клемансо не приводил. На вопрос Хауза, а что, собственно, Клемансо имеет против вступления Германии в Лигу Наций вместе с другими странами, французский премьер ответил, что он просто не хочет этого, и все! ¹⁸⁸ Со своей стороны, маршал Фош еще в середине мая, когда стало очевидно, что немцы не примут договор в том виде, в котором он был им предложен, отбыл в занятый союзными армиями Рейнланд, чтобы готовить вторжение в Германию. Тогда же Ллойд Джордж попросил Ридделла сообщить об этом в газетах, чтобы немцы заранее знали, что их ждет, если они откажутся подписать мирный договор ¹⁸⁹. В конечном итоге Ллойд Джорджу удалось добиться согласия Вильсона и Клемансо лишь на плебисцит в Силезии.