Попал – не пропал. Книга 3 (СИ). Страница 53

Бан-н-н-г! Клинки зазвенели, скрестившись, и внезапно я ощутил всплеск боли — острый крюк, торчавший на гарде меча, расцарапал предплечье, скользнул вдоль локтя и с лязгом зацепился за эфес моей шпаги. Пёс, ухмыльнувшись, с силой дернул оружие к себе, и я, так и не выпустивший шпагу из рук, рухнул на колени. От резкого движения крюк соскочил, и я тут же упал на бок, затем стремительно перекатился на спину. Это меня и спасло, лезвие секиры, свистнув над теменем, сбрило лишь прядь волос. Одобрительный гул раздался в толпе зрителей. Я вскочил на ноги, охваченный холодной яростью. Меня сбили с ног! И вдобавок чуть не лишили скальпа! Сейчас я не думал о том, что атака Пса, в сущности, не удалась — клок волос да царапина на плече — вот и весь результат. Нет, произошедшее казалось мне неким издевательством, тонким расчетом дикаря, непременно желавшим выставить меня на посмешище.

Я с бешеной скоростью заработал шпагой, иногда подключая и дагу, стремясь перейти в ближний бой. Конечно, сравнительно ближний — длинным клинком не взмахнешь, стоя рядом с противником. Мне казалось, что на расстоянии метра-полутора моё оружие окажется эффективнее тяжёлого меча и секиры. Это соображение оказалось верным. Некоторое время Пёс оборонялся, отбивая мои клинки то лезвием мечом, то прикрываясь секирой, затем, когда кончик моей шпаги царапнул его бедро, резко прыгнул в сторону, пытаясь оторваться от меня. Запыхавшись я остановился, с изумлением глядя на нурмана — он был свеж и бодр, в то время как я уже почти выдохся. Чёрт! Я совсем забыл о предупреждении Стана! Пёс принял странную стойку, явно оборонительную — широко расставленные руки сжимают рукоять меча, оружие поднято над головой вверх и чуть вперед, секира прикрывает грудь и низ живота. Знакомый прием — при схватках на дубинках так защищаются от мощного рубящего удара сверху. Но у меня-то в руках не простая палка, а тяжелая шпага, мало чем уступающая мечу! Клинок меча всего в пять миллиметров толщиной и сантиметров пять-шесть шириной, поперечным ударом я перерублю его как хворостину!

Я выдохнул и с силой опустил клинок. Меч в руках Пса чуть дрогнул, а гнилостное свечение стало заметно меньше и если на нем и появилась зарубка, то я ее не заметил. В следующее мгновение, предугадав ответный выпад, я резко ушел вниз и вправо, меч и секира веером сверкнули в воздухе прямо над моей головой, и еще одна прядь волос упала на землю. В толпе зрителей уже раздавались откровенные смешки.

Последняя атака, как я чувствовал, потребовала слишком много сил, но результат был — силы по-прежнему уходили, но уже не так быстро. Порез на правом предплечье обильно кровоточил, силы постепенно таяли, но пока это не сказывалось на силе и точности моих ударов. Пары секунд передышки мне вполне хватило, чтобы подключиться к небольшой жиле энергии Жизни. Стало гораздо лучше, по крайней мере теперь я не ощущал её оттока. Но кто знает, что случится через полчаса… если я еще буду жив к тому времени.

Я поднял глаза на противника. Пёс тоже выглядел не лучшим образом. Грудь его тяжело вздымалась, по бедру текла кровь, лоб и скулы влажно поблескивали от выступившей испарины. Но в неукротимых ледяных зрачках по-прежнему стыла ненависть.

Пёс сделал шаг влево, я — вправо. Мы кружили около невидимого центра на расстоянии пяти шагов друг от друга — настороженные, внимательные — каждый успел почувствовать силу соперника и каждый знал, что эта схватка закончится смертью одного из нас.

Клинки снова зазвенели я знал, что моё спасение — в ближнем бою, но теперь подобраться к Псу было не так-то просто. Раз за разом нурман применял нечто вроде ярусной веерной защиты — раскручивая меч над головой, а секиру на уровне груди. Руки у Пса были длинными, так что конец стального острия описывал круг на расстоянии трех шагов от моей груди, и я, при всех стараниях, не мог достать противника клинком, зато раз за разом клинок его меча встречался с клинком моей шпаги, каждый раз удивляя меня — шпага уже давно должна была перерубить даже зачарованный клинок, зато с каждым столкновением гнилостное свечение меча становилось всё более слабым и это даёт мне шанс. Видимо, эти круговые движение были для моего соперника привычным делом и почти не утомляли его — едва я подходил ближе, как стальные круги распадались и следовал удар.

Нет, традиционные приемы фехтования здесь явно не годились. Я все больше убеждался в этом. Пёс не даст мне приблизиться, измотает в дальнем бою и, дождавшись первой же ошибки, прикончит, пользуясь преимуществом своего чуть более тяжёлого оружия… Только каким-нибудь неожиданным шагом, непредусмотренным ходом в этой смертельной партии можно было перечеркнуть план нурмана и изменить ход поединка. Я чувствовал, что начинает выдыхаться, никакие мои девайсы не помогают, даже приток энергии Жизни не сильно-то влияет на ситуацию. Предплечье кровоточило все сильней, от постоянного напряжения начинали дрожать колени — в этой схватке мне слишком уж часто приходится прыгать, уклоняясь то от клинка меча, то от секиры, которыми Пёс выстреливал с молниеносной быстротой. Все чаще и чаще я думал о том, что придется поставить жизнь и победу в зависимость от одного-единственного удара. Хватит ли у меня сил? Что ж, еще немного — и я об этом узнаю. Я чуть замедлил темп, успокаивая дыхание и выжидая подходящего момента. Это не осталось незамеченным — в толпе воинов прокатился шум. На миг мы разошлись. Пёс, подняв меч горизонтально над головой, ждал. На его висках выступили капли пота, глаза лихорадочно блестели. Я уже знал, что эта защитная стойка может быть предвестником атаки. Я стремительно шагнул вперед, вздымая свой клинок. Я видел, как напряглись жилы на руках Трувора, но по губам нурмана скользнула пренебрежительная усмешка, а я, буквально, услышал его мысли — «Этот юнец-чужак не верит в очевидное — зачарованный меч не перерубить! Что ж, пусть попробует еще раз… Рано или поздно он либо сломает свою шпагу, либо станет жертвой контратаки…».

Я вновь пошёл в атаку. Хотя, я скорее имитировал атаку, а сам подготавливал тот самый единственный удар, который должен был принести мне победу и сохранить жизнь.

Пот жег глаза и стекал по щекам к подбородку, дыхание стало прерывистым, но удар был точным и нанесла его твердая рука. Клинок сверкнул, как молния. Удар, самой массивной и прочной частью лезвия — у перекрестья, пришелся точно в место крепления клинка к рукояти. Я стремительно отдернул шпагу чуть в сторону — бой надо заканчивать красиво, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Кончик клинка прочертил по груди Пса алую полосу. Нурман застыл, ошеломленно уставившись на свои руки — в одной была секира, в другой только рукоять меча и, самое главное, он перестал чувствовать поступление энергии. Его левая рука, сжимающая секиру начала медленно опускаться, а я, поддавшись инерции тяжёлого клинка и воспользовавшись секундной растерянностью противника, сделал быстрый шаг вперёд и совершив почти полный оборот вокруг себя, чётко вонзил дагу ему прямо в висок. Всё! Бой окончен! Я победил!

Единственное, что я сейчас по-настоящему хотел, это лечь, на крайний случай, присесть, но, надо было держать марку, поэтому я выказывал слабости, да и та с каждой секундой отходила — сказывается подпитка энергией Жизни. Плюс к этому, расслабиться не даёт напряжённая тишина, накрывшая двор. Ситуацию разрядил Стан.

— Ха, а Пёс-то оказался вовсе и не псом, а так… щенком, просто очень злобным. — в Круге раздались, сначала неуверенные, а потом вполне себе радостные смешки, быстро переросшие в хохот. Смеялись даже «дикари» и в их смехе чувствовалось… облегчение. А во мне было совсем не смешно, мне было горько. Ирий открылся мне совсем с другой стороны. Сегодня я узнал то, что не прочитаешь в Сети и первоначальное очарование этого Мира начало куда-то уходить. Да, Ирий достиг определённых успехов в своём развитии и довольно быстро, в чём-то он даже превосходит Землю. Но, это развитие коснулось только научно-технической стороны, а вот сами люди так и остались на уровне средневековья. Не все, конечно, но многие. Сегодня Ирий открылся мне совсем с другой стороны — неприкрытое рабство, дикость, бесправие женщин и… культ силы, дикой, животной силы. Отвлёк меня от невесёлых дум Князь Белозерский.