Космонавт (СИ). Страница 46

— Странно. Ведь это же ваш товарищ детства — Николай Лозовой. Тот самый, которого не приняли в аэроклуб из-за одного инцидента на экзамене по физподготовке, — сказав это, Серый многозначительно посмотрел на Семёнова.

Тот затрясся. Его глаза начали метаться от Крутова к Серому и обратно.

— Он… он сам всё придумал! — вдруг вырвалось у него. — Я только сказал, что Громов меня раздражает… А Витька уже организовал всё! Я не знал, что они с ножами будут!

В кабинете повисла тяжёлая тишина. Крутов медленно вернулся за стол. Я же еле сдержался, чтобы не присвистнуть. И ножи ещё!

— Дело серьёзное. Ты опозорил аэроклуб, Семёнов. Подкуп уголовников для расправы с товарищем — это уже не детские шалости. Но и здесь ты оплошал… Даже признать содеянное ты не можешь. Всё отпираешься, сваливаешь всю вину на товарища своего, — проговорил Павел Алексеевич и бросил взгляд на Серого, а затем проговорил, будто вынес приговор: — С сегодняшнего дня ты отчислен. Собери вещи и покинь территорию немедленно. Приказ будет сегодня же.

Когда Семёнова вывели, Крутов тяжело опустился в кресло:

— Громов… я думаю, товарищ участковый соберет материал соответствующий по тем нападавшим. Ты сам-то заявление будешь писать?

— Да пусть живут, я их и так наказал.

Он кивнул.

— Ну и славно, нам лишние скандалы не нужны. Свидетели могут идти, спасибо, товарищи.

На прощание Серый едва заметно кивнул мне — в этом жесте читалось что-то вроде одобрения. Выйдя из кабинета, я увидел, как Ваня и его товарищи оживлённо обсуждают произошедшее.

— Ну что, Серёг, получилось? — хлопнул меня по плечу Ваня.

— Получилось, — я расслабил плечи. — Благодарю!

— Да ладно… — гоготнул здоровяк. — Ты ж на меня в своё время не махнул рукой. Всё по-честному. По-честному, по справедливости.

После разбирательств день пошёл своим чередом. Вторая группа собралась выбирать нового старосту вместо Семёнова. В коридорах болтали, что, возможно, выберут Карасёва. Того самого тихоню, который всегда аккуратно конспектирует лекции. Я отсидел занятия, будто ничего не произошло: аэродинамика, теория навигации, строевая подготовка. Всё как обычно. Только теперь в коридорах на меня посматривали с новым выражением — не то с опаской, не то с уважением.

После учёбы зашёл в столовую, взял компот и котлету с гречкой. Поел не торопясь, наблюдая, как за окном садится осеннее солнце, окрашивая аэродром в медные тона. Потом собрал вещи и отправился домой.

Дорога заняла час с лишним. Я вышел раньше своей остановки и пошёл пешком, чтобы проветрить голову.

Поднимаясь на этаж, я впервые с момента моего попадания в это тело ни о чем не думал. Казалось, действительно получилось весь остальной день сделать самым обычным. В голове была приятная пустота — отдых от мыслей и раздумий. Я достал ключ, щёлкнул замком…

И замер на пороге.

Мать стояла в прихожей, необычно нарядная: в черном платье с белым воротничком, волосы уложены аккуратными волнами. Но лицо — немного бледное, глаза красные, будто она только что плакала.

Я остановил на ней внимательный взгляд, и она заговорила.

— Серёжа… — голос её дрогнул. Она сделала шаг вперёд, сжала мои руки в своих. Ладони у неё были холодные. — Папа вернулся.

Глава 20

Я остановился, чувствуя трепет пальцев матери на своих руках. Ну вот и он. Тот самый отец, о котором я в последнее время так часто слышал. Наконец-то можно будет разобраться, кто он такой и куда пропал.

Мать явно волновалась, а у меня не было ни восторга, ни тревоги — просто констатация факта. Да и откуда им взяться, если об этом человеке память Сергея упорно ничего не выдавала — полный ноль, глухая стена, в отличие от воспоминаний про мать. Из кухни раздались шаги — тяжёлые, чуть шаркающие — и в дверном проёме появился мужчина.

Он остановился и стал рассматривать меня. Я принялся так же открыто и неспешно разглядывать его. Отец был высоким, плечистым, но в его фигуре чувствовалась какая-то провисающая мощь. Будто когда-то крепкий каркас начал медленно сдавать. Волосы, тёмные с проседью, слишком отросли и небрежно торчали. Лицо покрывала недельная щетина, а под глазами залегли тёмные мешки. Кожа слегка одутловатая, с красноватым оттенком. Следы не самых трезвых дней? Не знаю… Но взгляд… Взгляд был очень даже трезвым, оценивающим.

— Привет, сын, — сказал он хрипловатым голосом и протянул руку.

Я автоматически пожал её. Ладонь у него была жёсткой, с грубыми мозолями, но без крепкого рукопожатия, словно он сам не решался сжать сильнее. Мы стояли так с секунду, потом разъединили руки, и между нами повисла некая дистанция — ни объятий, ни похлопываний по плечу.

— Привет, — ответил я ровно, выжидая.

Мать переступила с ноги на ногу на месте, огладила платье в нервном жесте.

— Ну… Я… пойду накрою на стол. Вы… поговорите. — Она быстро юркнула на кухню, оставив нас лицом к лицу.

Отец тяжело вздохнул, потер подбородок и кивком показал в сторону комнаты:

— Пройдём?

Я кивнул.

Отец шёл впереди, я же молча разглядывал его спину: потрёпанная рубашка, чуть выцветшая на плечах, видавшие виды брюки. Но самое главное — осанка. Несмотря на всё, он не сутулился. Как будто внутри ещё держался стержень, хоть, может, и не такой крепкий, как прежде, и покорёженный от ударов.

В комнате он сел в кресло у окна, а я опустился на край дивана.

— Мать говорила, ты в аэроклубе, — начал он, все еще разглядывая меня. — Как там?

— Нормально, — ответил я коротко, без подробностей. — А ты, значит, вернулся?

Он кивнул, будто ожидал такого ответа. Потом потянулся к карману, но, видимо, вспомнив, что в доме не курят, передумал.

— Я… не планировал так надолго, — говорил он медленно, подбирая слова. — Но вышло, как вышло. Знаю, что злишься…

Я не стал сразу спрашивать, где он был. Не стал наседать, чтобы не выдать себя. Просто ждал. Отец посмотрел в окно, потом снова на меня:

— Ты изменился, сын.

— Время идёт, — пожал я плечами.

— Да уж… — Он усмехнулся, но без веселья. — Идёт.

Тишина.

Мать заглянула в дверь:

— Вася… Серёжа… Идите кушать.

Отец поднялся и пошёл на кухню, я последовал за ним.

Мать всё суетилась:

— Садитесь за стол, я чай налью… Серёжа, ты ел?

— В столовой, — коротко сказал я, присаживаясь на стул.

— Как дела в учебе? — спросила мать, оборачиваясь.

— Нормально, — я пожал плечами. — Сегодня небольшое разбирательство было.

— Какое? — мать замерла с чайником в руках, но я лишь усмехнулся про себя.

— Конфликт с одним курсантом, но я закрыл этот вопрос.

Отец кивнул, будто ожидал чего-то подобного.

— Дрался? — спросил он, прищурившись.

— Вроде того… Но больше защищался, — я прищурился в ответ.

Он усмехнулся одним уголком губ — не то с одобрением, не то с пониманием.

— Знакомо.

Наступило молчание. Мать разливала чай, и её руки слегка дрожали. Я же ловил детали: отец не смотрел на меня в упор, его взгляд скользил мимо, будто он избегал чего-то. Но и не отворачивался совсем. Держал дистанцию, но и не закрывался полностью.

— Ты надолго? — спросил я прямо в лоб. Не люблю ходить вокруг да около.

Мать ахнула, но отец не смутился.

— Не знаю, — честно ответил он. — Пока разберусь с делами.

— Какими?

Он на секунду задержал взгляд на мне, потом опустил глаза в чашку.

— Разными.

Я откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на этого мужчину, который называет себя моим отцом. Значит, так. Никаких откровений. Никаких объяснений. Просто «разные дела». Отец оказался человеком не из болтливых. Тем интереснее будет разгадать эту загадку.

Тем временем мать нервно заговорила о погоде, о том, что завтра нужно купить сметаны. Я слушал вполуха, наблюдая, как отец пьёт чай — медленно, будто растягивая момент. Я понял, что разговор у нас будет долгим. Но не сегодня.