Космонавт (СИ). Страница 32

— В обычной школе? — прищурился мужчина. — Или где-то ещё?

Георгий Петрович оторвался от портфеля, взглянул на говорившего:

— Александр Петрович, вы что-то хотите сказать?

— Просто интересно, — мотнул головой он. — Парень знает вещи, о которых не всегда пишут в учебниках. Особенно для его возраста.

Крутов нахмурился.

— О чём вы, Александр Арнольдович?

Тот повёл плечом, как будто ему не нравилось собственное имя — или наоборот, вызывало прилив энергии.

— Ну, например, — он постучал пальцем по столу, — его взгляды на современную авиацию. Не кажется ли вам, что он чересчур уверенно рассуждает о вещах, которых вообще не должны знать вчерашние школьники?

— Он просто увлечённый парень, — парировал Крутов. — Читает литературу, интересуется. Сейчас вся страна смотрит в небо. Вам ли не знать, Александр Арнольдович.

Мужчина хмыкнул, резко встал и снова развернулся к окну, прикуривая вторую сигарету.

— А ещё, — продолжил Александр Арнольдович, выпуская струю дыма и прищуриваясь, остановив взгляд на сумерках за окном, — вы слышали его ответ про критический угол атаки. Он ответил не по учебнику, не по теории, а как практик. Откуда такие познания?

— Может, читал специальную литературу, — вставил Георгий Петрович, с раздражением засовывая очередную стопку бумаг в портфель. Было видно, что разговор ему неприятен.

— Или кто-то подсказал, — усмехнулся Серый.

Тишина повисла на несколько секунд.

— Вы что-то знаете про него? — спросил Крутов напрямую.

Александр Арнольдович затушил недокуренную сигарету и развёл руками:

— Просто вопросы.

— Какие? — нахмурившись, спросил Крутов.

— Семья у него… не совсем обычная.

— Мать работает на почте, отец — работяга, — отрезал Крутов, шагая по кабинету. — Что тут необычного? Мы же проверяли его. Как и всех.

Видно было, что он хотел бы и ещё что-то сказать, более решительное — но сдерживается. Александр Арнольдович усмехнулся:

— Если бы вы знали, кто его отец… И он с ними не живет, между прочим.

Крутов остановился и посмотрел на говорившего:

— Ну и кто же его родитель?

В этот момент Георгий Петрович резко закрыл портфель и с шумом задвинул стул.

— Извините, коллеги, но мне пора, — сухо сообщил он. — Дела не ждут.

Он кивнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Когда его шаги затихли, Александр Арнольдович подошёл ближе к Крутову и, понизив голос, сказал, глядя тому в глаза:

— Присмотритесь к Громову.

— Почему?

— У его отца… интересное прошлое.

— Какое? — спросил Крутов, поправляя галстук. Ему всегда было некомфортно в компании куратора из комитета, особенно, когда он смотрел вот так, будто в самую душу.

Его собеседник наклонился к самому уху и что-то зашептал. Не прошло и пары секунд, как майор отшатнулся, глаза расширились от удивления:

— Не может быть… Тот самый? — спросил он ошарашенно.

Александр Арнольдович молча кивнул. Крутов дошёл до своего места и медленно опустился на стул, провёл рукой по лбу:

— Вот чёрт…

На минуту в кабинете повисла полная тишина.

— Так что всё же присмотритесь к нему, — сказал Александр Арнольдович и, подхватив шляпу, направился к двери.

— А если он просто хочет летать? — спросил его в спину Крутов.

— Может быть, — обернулся тот. — А может, не только.

Настенные часы продолжали тикать, отсчитывая секунды в тяжёлой тишине.

Плац аэроклуба.

Утро. 1 октября 1964 года.

7:30

Холодный осенний ветер гулял по плацу, заставляя курсантов плотнее застёгивать гимнастёрки. Стояли мы по стойке «смирно» — ровными шеренгами, подтянутые, с горящими глазами. Перед нами, на небольшом деревянном возвышении, выстроились инструкторы и руководство клуба. В центре — майор Крутов, его форма безупречно отглажена, лицо подчёркнуто строгое, но в глазах читалось что-то вроде скрытого удовлетворения.

Он сделал шаг вперёд, и плац мгновенно замер.

— Товарищи курсанты! — его голос, привыкший отдавать команды, разнёсся над рядами. — Поздравляю вас с началом учебного года! Сегодня вы делаете первый шаг в небо. Но помните — лётное дело требует не только знаний, но и дисциплины, выдержки, беспрекословного выполнения приказов. Здесь нет места разгильдяйству и халтуре!

Я стоял в первой шеренге, слушал и мысленно думал о том, как провёл последние дни сентября.

Каждое утро у меня начиналось со стадиона. Дядя Боря теперь бежал рядом, уже не пыхтел, как паровоз, а держался ровно, даже пытался шутить прямо на бегу. В тот понедельник он действительно вышел на работу. Вернулся вечером усталый, но довольный. Зашёл ко мне и сказал:

— Степаныч — мужик строгий, но справедливый.

С тех пор он каждый вечер заходил к нам и рассказывал о своих успехах на работе.

После пробежки я обычно заглядывал в библиотеку, где Николай Петрович рассказывал мне о полётах, да и не только. Ещё он любил делиться разными историями из своей преподавательской деятельности.

— Помню, был у меня курсант — Сашка Гуров, — рассказывал он, поправляя очки. — Талантливый парень, но горячий. Однажды на взлёте забыл проверить закрылки. Еле посадил машину. После этого я ему сказал: «Тебе что, жизнь не дорога?» А он мне: «Я же почти правильно всё сделал!» И главное, серьёзно так, будто о ерунде речь!

Видно было, что эта давняя история всё ещё будоражит его.

— И что вы ему ответили? — спросил я тогда.

— Сказал: «В небе нет 'почти правильно». Там или точно, или никогда. И что ты думаешь? После этого он стал одним из лучших.

Результаты экзаменов мы узнали на следующий день. Володя, Катя и я — прошли. Мажорчик Виктор — тоже прошёл.

Мы тогда отправились в кафе — небольшое заведение рядом с клубом, отпраздновать поступление.

— За нас! — поднял стакан с компотом Володя.

— За небо, — добавила Катя.

— За то, чтобы ни у кого не было «почти правильно», — улыбнулся я, вспоминая слова Николая Петровича.

Экзамен прошли двадцать четыре человека, и это из почти сотни подавших заявления. Конкурс, выходит, был четыре человека на место. И теперь нас разделили на две учебные группы по двенадцать-тринадцать человек в каждой.

Меня выбрали старостой первой группы. Видимо, сыграли роль мои результаты на вступительных — я был в тройке лучших. В моей группе оказались Катя, Володя и ещё десять парней. В основном, конечно, рабочие ребята, но есть и сын учительницы, и паренёк из семьи инженеров.

А вот во второй группе старостой стал тот самый Виктор. Как выяснилось, сын замдиректора горторга. Не то чтобы он сильно выделялся знаниями (результат был явно средненький, среди лидеров его не назвали — да и я прекрасно помнил, с каким лицом он вылетел тогда на крыльцо), но… видимо, сыграла роль «рекомендация сверху». В его группе оказались ребята постарше, лет по двадцать-двадцать два, среди них были: сын директора местного завода и пара «целевиков» от предприятий.

Теперь я буду отвечать за журнал посещаемости, следить, чтобы конспекты все вели. А вот Виктор у себя в группе уже вовсю выделывался, мол, я староста, мне виднее.

Интересно, как Виктор будет сдавать зачёты? В авиации ведь не получится отмазаться блатом. Инструктор в кабине сразу увидит, кто чего стоит. Или ему и тут все сойдет?

Но это — дела будущего, а пока у нас впереди четыре месяца теории: аэродинамика, метеорология, конструкция самолётов. Потом занятия на тренажёрах. И только весной начнутся первые настоящие полёты на Як-18.

А ещё нас ждут обязательные политинформации по средам, субботники на аэродроме, соцсоревнования между учебными группами и бесконечные конспекты. Но ради неба можно и потерпеть…

Крутов резко поднял руку, прерывая мои размышления. Его команда эхом разнеслась по плацу:

— Курсанты, смирно!

Двадцать четыре человека чётко вытянулись в две шеренги: первая и вторая учебные группы. Я стоял во главе первой группы, Виктор Семёнов — во второй. Форма ДОСААФ сидела на нас непривычно по-военному, добавляя торжественности и значимости этому утру. Собственно, так оно и было — важный день для каждого из нас.