Нити судьбы. По ту сторону барьера 2. Страница 13

Оставшись без магии, Лайя почувствовала себя безмерно слабой, захотелось плакать. Но нельзя. Слезы для одиночества. Эльфы оставили их, отошли в сторону о чем-то переговариваться. Лайя осмотрелась. Кларис была привязана чуть дальше и находилась всё ещё без сознания. Мориана нигде не было видно. Сбежал? Погиб? Отпустили? Странно, но оружия, что у них забрали: её лук и колчан, перевязь с черными кинжалами, меч Чона и нож Кларис, – тоже нигде не было, как и их сумок.

Чонсок сдвинулся в её сторону, чтобы иметь возможность дотянуться до неё ногой. Лайя заметила и подалась навстречу. Ноги соприкоснулись. На душе на мгновение стало теплее. Не одна…

– Как думаешь, они понимают наш язык? – тихо спросила Лайя, силой воли отстраняясь от пульсирующей боли в спине, что ещё помнила огонь дракона, от разбитого лица, от головной боли, от плеча с вырезанным на нем символом.

– Не похоже, – ответил он. В его глазах плескалась боль и беспокойство за неё.

– Символ, который вырезали на плече, не даст мне теперь обратиться к стихии, – сообщила она ему равнодушным голосом.

– Они заплатят за это, – гневно прошипел Чон.

– Обязательно, – спокойно согласилась она. – Где Мориан?

– Когда я пришел в себя, мы были уже втроем.

Эльф, который её «будил», направился к Кларис. Что будет дальше Лайя знала и отвернулась. Удар. Тихий вскрик, а потом испуганный возглас:

– Мориан? Где Мориан? Что вы сделали с ним?! – И хоть Кларис знала немного эльфийский, вопросы она задавала на своем языке.

Эльф ещё раз ударил её, явно предлагая умолкнуть, и отошёл.

Кларис бросила умоляющий взгляд на Чонсока.

– Его нет здесь, – вслух сказал воин и без того очевидные вещи.

Изимка затихла, а потом как-то подобралась и успокоилась. Взгляд стал равнодушным и непроницаемым. Она больше ничего не говорила и не спрашивала, молча сидела и незаметно скользила взглядом по окружающей местности, словно стараясь запомнить её.

Короткие приказы, которые периодически раздавал один из эльфов, позволяли предположить, что это и был предводитель отряда. Он же и был самым «общительным»: лично приводил в чувство людей. Вскоре время привала подошло к концу, и эльфы распределились между пленными. За Чонсоком сразу четверо присматривало. Ведьму на ноги поднимали двое, к Кларис подошел главарь, а ещё один эльф замер в стороне, держа в руке уже знакомую трубку с усыпляющими иглами.

Лайю отвязали от дерева, оставив связанными за спиной только кисти, и помогли подняться. Веревка, вскоре опутавшая ноги, позволяла сделать шаг, но не позволяла сорваться на бег. На шею накинули петлю, край веревки держал один из эльфов. Рядом поставили Чонсока и Кларис. И каждого держал на таком поводке свой эльф. Впереди шел главарь, затем эльфы, которые вели и подгоняли пленных, а за ними ещё четверо воинов.

Сапоги ей так и не вернули, идти босыми ногами по земле было больно и холодно. Как только Лайя спотыкалась или замедлялась, то её дергали за веревку и, чтобы не быть задушенной, ей приходилось ускоряться и продолжать идти несмотря на боль и порезы в ногах. Впрочем, куртку ей тоже не вернули. Вначале тело сильно тряслось, пытаясь справиться с холодом, а потом… а потом сил замечать это уже не было.

Несколько раз она пробовала заговорить с Чоном, но как только эльфы слышали их речь, то сильно дергали за веревку, и петля на шее затягивалась. Поэтому всё, что Лайя могла, это идти как можно ближе к нему. Плечо Чона, иногда соприкасаясь в движении с её, дарило поддержку, а взгляд согревал и успокаивал.

Когда очередная острая ветка проткнула ступню, Лайя до крови закусила губу, содрогаясь от боли и сдерживая крик. Возглас станет поводом для очередного удушения – лучше перетерпеть. Но шумный выдох всё-таки не сдержала, поэтому невольно сжалась, ожидая ответной реакции её сопровождающего. Эльфы, о чем-то тихо переговариваясь, не заметили заминки – Лайя часто заморгала, прогоняя остатки проступивших от боли слез, и чуть расслабилась, бросая взгляд на Чона. Он безмолвно зашептал, по его губам она прочла:

– Мне так жаль, чхаэри…

Она поспешила отвернуться: не хватало ещё растерять свою решимость и поддаться слабости.

Начинало темнеть, а они всё продолжали идти, и только когда в лесу начал раздаваться гул, свернули с тропы в сторону. Лайя увидела небольшую каменную хижину, окна которой были заколочены разной ширины досками и короткими ветками. Внутри не было никакой мебели, в углу только стояла небольшая, ростом с полвысоты человека, металлическая клетка, куда её и Чонсока затолкали и закрыли на ключ. Кларис, как самую благонадежную и послушную, просто оставили связанной в углу. Эльфы заперли за собой дверь хижины и тут же улеглись спать, оставив одного дежурного.

Места в клетке было мало, вытянуть ноги или сесть нормально было невозможно. Лайя устало положила голову Чонсоку на плечо, прижимаясь своим боком к его, чтобы согреться. Связанные за спиной руки выламывало от неудобной позы, но отдых, который получили наконец-то ноги после дня пути босиком, перекрывал это чувство. Чонсок прижался щекой к её голове. Несмотря на чудовищный день, им обоим не спалось: очень нужно было поговорить. Когда эльфы затихли, а их дежурный тоже задремал, Чонсок потерся щекой о рыжую макушку. Лайя подняла голову. Он наклонился и, поднеся губы к самому её уху, едва слышно прошептал:

– Когда вернется твоя магия?

Он тут же повернул голову в бок, чуть склоняясь в сторону девушки. Лайя прошептала, дотягиваясь до его уха:

– Когда рана заживет или когда я перечеркну символ кинжалом. Но нам в любом случае нужно попасть к ним в клан, там будут другие пленные. Поэтому пока придется идти и слушаться, не думаю, что стоит пробовать бежать. Да и искать укрытия на ночь самостоятельно – не самая лучшая идея.

– Как же хорошо, – едва слышно прошептал Чонсок.

Из-за мрака Лайя почти не видела его, но представила, как при этих словах он с блаженной улыбкой прикрыл глаза. А вот что именно хорошо, из того, что она сказала, так и не поняла.

– Что хорошо?

– Твоё дыхание греет шею и ухо, – в свой черед ответил он ей и следом выдохнул, согревая её щеку и ухо.

Лайя улыбнулась, наслаждаясь мурашками от скользнувшего по телу тепла. Чонсок чуть повернулся, насколько это позволило пространство, и она пристроила свою голову на его груди, стараясь прислониться ещё и боком, и плечом. Оба затихли, мысленно концентрируясь на том участке своего тела, которое в этот момент было прижато к другому, как будто это могло ускорить процесс согревания.

И всё же это свершилось – стало теплее.

А ведь завтра может стать её последним днем, а она так и не узнает, что значит слово «чхаэри».

Лайя тихо хихикнула, снова поражаясь причудам своего сознания, которое в этом ужасе пыталось выжить, обращая внимание на глупости.

– Что значит «чхаэри»?

– Ведьма, – после паузы ответил Чонсок.

Лайя почему-то была уверена, что он врет. Упрямство всколыхнулось внутри.

– А если я спрошу у Тэруми?

– Ты мне сейчас угрожаешь? – сердито выдохнул Чонсок ей на ухо.

Лайя в ответ несильно боднула его. Он дернулся, собираясь сбросить её. Шорохи разбудили дозорного. Эльф встрепенулся и подошел к пленным. Лайя и Чонсок тут же замерли и притворились спящими. Постояв немного рядом, эльф вернулся на место, зябко кутаясь в свою меховую накидку.

Больше рисковать и говорить Лайя не стала. Тихо лежала и слушала, как сильно и размеренно стучит сердце Чона. Это действовало успокаивающе, постепенно погружая в сон. Вдруг оно застучало чаще, выдавая волнение воина, а потом раздался шепот:

– Это значит «родная».

– Что? – от неожиданности Лайя спросила громко.

Дозорный снова подошел к клетке и яростно зашептал, при этом угрожая оружием. Чонсок послушно закивал, молча соглашаясь на всё, что там этот эльф говорил. Как только дозорный отправился обратно, Лайя приподняла голову и на секунду прижалась лбом к щеке Чона, а потом тут же легла обратно, боясь попасться на глаза эльфу.