Скрытые шрамы (ЛП). Страница 39

Он подходит к моей машине и открывает дверь. Я беру коробку с подарками и сумочку, и мы вместе идем к моей двери.

Ночной воздух теплый и сухой, вокруг нас гуляет ветер. На улице тихо, лишь тихо шелестят листья под дуновением ветра да отдаленно слышен гул автострады. Он идет рядом со мной, его шаг совпадает с моим, каждый шаг размеренный, почти нарочитый. Я чувствую напряжение, между нами, густое, как тени, тянущиеся по тротуару.

Когда мы подходим к моей двери, его присутствие кажется более значительным, как будто он что-то скрывает, что-то недоговаривает. Я смотрю на него краем глаза - челюсть сжата, глаза устремлены прямо вперед, но в них чувствуется какая-то напряженность, какая-то тяжесть, которая притягивает мое внимание.

Мы подходим к ступенькам, и он колеблется, всего на долю секунды, но достаточно, чтобы я заметила. Он уже близко, настолько близко, что чувствую тепло, исходящее от него, и слышу ровное стаккато его дыхания. Мое сердцебиение учащается. Его глаза наконец встречаются с моими, и в них что-то есть, что-то глубокое и напряженное, от чего у меня по позвоночнику пробегает дрожь.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но слов не находится. Вместо этого он просто наблюдает за мной, его взгляд изучает мой, словно он что-то ищет. Воздух, между нами, кажется заряженным, тяжелым от всего, что он не сказал. И в этот момент я понимаю, что здесь есть что-то, чего я не замечала раньше, или, по крайней мере, что-то, что я так старательно пыталась оттолкнуть.

Что-то кипящее под поверхностью.

Его рука висит рядом с моей, словно он раздумывает, стоит ли протянуть руку, чтобы закрыть пространство между нами.

Сделай это.

Не делай этого.

Сделай.

Я делаю шаг назад, почти инстинктивно, и в его глазах мелькает что-то - разочарование, может быть, или сожаление. Но он не настаивает. Он просто дарит мне маленькую, натянутую улыбку.

— Спокойной ночи, — говорит он, его голос низкий, почти хриплый, как будто ему требуется все, чтобы отпустить меня.

— Спокойной ночи, — шепчу я.

Когда я поворачиваюсь, чтобы отпереть дверь, я чувствую на себе его взгляд, и тяжесть его присутствия задерживается надолго после того, как я переступаю порог дома. Дверь со щелчком закрывается, и я прислоняюсь к ней, сердце бешено колотится, перебирая в памяти каждый момент, каждый взгляд, каждое невысказанное слово. Положив черную коробку на маленький столик возле двери, я снимаю туфли и делаю глубокий вдох.

Мне кажется, что я что-то упустила, и от этой мысли у меня перехватывает дыхание.

ГЛАВА 13

Утешение

Лейла

Через два дня я просыпаюсь от сообщения, пришедшего от отца.

ПАПА

Я неважно себя чувствую, так что давай отложим наш завтрак на потом. Прости, Лейла.

Мой адреналин подскакивает, когда я нажимаю кнопку вызова. Мы должны были пойти в наше любимое место для завтрака в Малибу сегодня, так как у меня не было интенсивной работы до позднего вечера. Отец берет трубку на третьем звонке.

— Я в порядке, — говорит он мне, но голос у него хриплый. — Сегодня у меня назначена встреча с врачом.

— Что случилось? Я могу быть там через две минуты, — говорю я ему, включаю громкую связь и спрыгиваю с кровати.

— Да ничего особенного. Моя левая рука снова немного онемела.

Меня прошибает холодный пот. Два года назад его госпитализировали с подозрением на инсульт, потому что у него онемела левая рука и болела голова. В итоге это оказалось ранним признаком его преддиабета и неконтролируемого уровня сахара в крови, но с тех пор я не теряю бдительности.

— Думаю, нам нужно ехать в больницу. Я сейчас приеду, хорошо?

— Лейла, ничего страшного. Ты должна пойти.

— Лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Скоро увидимся.

Повесив трубку, я быстро набираю номер Ориона. Он берет трубку почти сразу.

— Уже поговорил с ним. Уже еду.

Меня охватывает облегчение, и губы дрожат, когда я киваю кому-то конкретному. — Хорошо. Спасибо. Не думаю, что нам стоит ждать его приема. Я отвезу его в больницу... Мой голос срывается, но мне удается взять себя в руки.

— Я в десяти минутах езды. Я отвезу нас всех.

Зажмуриваю глаза. Орион иногда может быть засранцем, но он всегда был надежным. Несмотря ни на что, он был рядом со мной, с нами. Это никогда не менялось, даже когда мы не были в хороших отношениях.

— Спасибо, Орион.

— Сделай глубокий вдох, хорошо? — Я глубоко вдыхаю и шумно выдыхаю. — Вот и все. Еще раз.

Я делаю, как он говорит, и, к моему огорчению, это помогает подавить начинающуюся панику. Испуг, случившийся два года назад, вызвал у меня посттравматический синдром, и, несмотря на то что врачи дали папе добро, я все еще боялась того дня, когда снова придется срочно везти его в больницу. Я знаю, что с возрастом родителей это неизбежно. Но поскольку я даже не помню свою маму, он - все, что у меня есть.

Я не могу его потерять.

Не думаю, что когда-нибудь смогу оправиться от этого.

— Спасибо. Увидимся через несколько минут.

Я не стала принимать душ. Вместо этого чищу зубы и надеваю леггинсы и майку, так как температура на улице уже за девяносто - и это в восемь утра.

Сегодня будет жарко.

Быстро покормив Воробья, я не утруждаю себя его уборкой, проверяю, установлен ли кондиционер, беру сумку и не слишком громко закрываю за собой дверь.

Бегу трусцой к папиному дому и подхожу как раз в тот момент, когда к подъезду подъезжает элегантный черный спортивный автомобиль. Я так привыкла к мотоциклу Ориона, что мне странно видеть его за рулем настоящего автомобиля.

Через несколько минут мы грузим моего отца - который всю дорогу протестовал - на пассажирское сиденье машины Ориона. Орион отодвигает свое сиденье вперед, а я забираюсь на заднее.

До больницы двадцать минут, и я засыпаю отца вопросами, чтобы исключить возможный инсульт или сердечный приступ. К счастью, онемение - единственный симптом. Когда мы добираемся до отделения неотложной помощи, отца принимают почти сразу.

Нас просят подождать в комнате ожидания, и он говорит нам, что все будет хорошо, пока его усаживают в инвалидное кресло и ведут через двойные двери.

Я оборачиваюсь и вижу Ориона, стоящего прямо за мной, руки по бокам.

— Привет, — говорит он, раскрывая объятия.

Я даже не задумываюсь - просто падаю в них и позволяю ему обнять меня. Я вся вспотела от бега к дому отца, а еще от того, что на улице как в духовке. Но Орион так хорошо пахнет - знакомым дымным, кожаным ароматом. Закрыв глаза, я чувствую, как он крепче прижимает меня к себе, и мое горло забивают непролитые слезы. Одна из рук Ориона ложится мне на затылок, и он медленно гладит мои волосы.

— С ним все будет хорошо, — говорит он, упираясь подбородком в мою макушку.

В голове проносятся воспоминания о том, как мы в последний раз были здесь вместе, как мы почти не разговаривали, не говоря уже о прикосновениях. Мы были сердечны, но я выходила из комнаты, когда мы оставались одни, чтобы не разговаривать с ним.

Какая разница между двумя годами.

А до этого... когда умерла его мама.

Я помню, как держал его вот так - его голова лежала у меня на коленях, а он плакал. Когда коронер приехал в дом, чтобы забрать тело Фелисити, после того как она испустила последний вздох и мы все успели попрощаться. Его руки часами цеплялись за мою рубашку, когда он дремал рядом со мной, а мой отец сидел в гостиной и смотрел на стену.

Переживание подобного - наблюдение за смертью любимого человека - меняет тебя.

И я поняла, что в такие моменты тебе нужен кто-то, на кого можно опереться.

Я вырываюсь из объятий Ориона и одариваю его водянистой улыбкой. — Может, пойдем присядем?

— Да.

В приемном покое полно народу - как всегда во время жары. Многие люди получают тепловой удар, особенно при такой температуре, как сейчас. Мы находим скамейку, рассчитанную на одного человека, и умудряемся втиснуться на нее. Орион огромный, и все его тело прижимается к моему. Как можно незаметнее я придвигаюсь ближе к концу, чтобы дать ему больше места.