Код любви на кофейной гуще (СИ). Страница 19

Утро выдалось ясным. Морозным. Звенящим. Небо — глубокое, синее, без единого облачка. Солнце отражалось в сугробах, превращая снег в россыпь бриллиантов.

Я открыла кофейню раньше обычного. Руки дрожали, когда протирала столики, расставляла чашки, включала кофемашину. Предвкушение сладко щекотало нервы.

Придёт ли? Не передумает ли?

Колокольчик звякнул ровно в девять. Я обернулась — Кирилл стоял на пороге. Волосы взъерошены ветром, на ресницах таяли снежинки. Улыбался. Открыто. Без тени вчерашней настороженности.

— Доброе утро, — его голос звучал бархатно, с хрипотцой.

— Доброе, — ответная улыбка расцвела на моих губах сама собой.

Он снял пальто, повесил на вешалку. Сел за тот же столик у окна. Солнечные лучи падали на его лицо, подчёркивая чёткие линии скул, лёгкую небритость, морщинки в уголках глаз.

— Тебе как обычно? — спросила я, подходя к столику. Он молча кивнул.

Я отошла к кофемашине. Привычные движения успокаивали. Молотый кофе, горячая вода, аромат, наполняющий пространство. Взяла палочку, чтобы нарисовать на чашке привычное солнышко... и замерла.

Что-то изменилось. Что-то неуловимое, но важное. Солнце больше не казалось нужным. Словно его место заняло что-то другое. Что-то настоящее.

Я поставила чашку перед Кириллом. Без рисунка. Просто белый фарфор и чёрный кофе.

Он заметил сразу. Взгляд скользнул по чашке, потом поднялся к моему лицу. Вопросительный. Изучающий.

— Без солнышка сегодня? — спросил тихо.

— Без солнышка, — кивнула я.

Кофейня постепенно наполнялась посетителями. Утренняя суета, заказы, звон посуды. Мне пришлось вернуться к работе. Кирилл не торопился уходить. Пил кофе, листал что-то в ноутбуке, иногда поднимал глаза, ловя мой взгляд через зал.

К полудню поток посетителей схлынул. Я вытерла руки о фартук, подошла к его столику.

— Ещё кофе?

— Спасибо, достаточно, — он закрыл ноутбук. — Можно задать вопрос?

— Конечно.

— Почему сегодня без солнца в чашке? — в его голосе искренний интерес, без тени обиды.

Я присела напротив. Солнечный луч скользнул по столешнице, оставляя золотистую дорожку между нашими руками.

— Знаешь, я рисую солнце на чашках тех, кому, как мне кажется, не хватает тепла, — слова давались с трудом. — Это моя маленькая традиция. Глупая, наверное.

— Не глупая, — он покачал головой. — Красивая. И ты перестала рисовать, потому что...?

Глубокий вдох. Сердце колотилось где-то в горле.

— Потому что вчера мне показалось, что солнце в тебе уже есть. Внутри. Просто... проснулось.

Тишина. Только тиканье часов на стене разрезает воздух и приглушённые голоса посетителей за дальними столиками растворяются в полумраке кофейни.

Кирилл смотрел так, словно видел меня впервые. Его взгляд — тёплый, глубокий, с золотистыми искрами в глазах — проникал под кожу, заставляя щёки гореть и сердце биться чаще. Я чувствовала, как тепло разливается по телу, несмотря на прохладу помещения.

— Ты удивительная, — произнёс он наконец, голос его звучал ниже обычного, с хрипотцой, от которой по спине пробежали мурашки. — Замечаешь то, что другие не видят. Словно читаешь людей.

— Профессиональная деформация, — попыталась отшутиться, опуская глаза и нервно поправляя прядь волос. — Годы наблюдения за людьми. Ничего особенного.

— Нет, — покачал головой, и тень от ресниц легла на его скулы. — Это не профессия. Это дар. Видеть людей насквозь, чувствовать их боль, их радость. Ты... видишь меня.

Пальцы на столе дрогнули, словно он хотел коснуться моей руки, но остановился на полпути. Я заметила, как напряглись мышцы его предплечья под закатанным рукавом рубашки, как дёрнулся кадык, когда он сглотнул.

— Ты права, — продолжил тише, наклоняясь ближе, так что я уловила запах его одеколона — древесный, с нотками цитруса и чего-то терпкого. — Что-то изменилось. Вчера. После нашего разговора. Словно... лёд треснул. И я впервые за долгое время почувствовал себя... живым.

Посетители у кассы отвлекли от разговора — молодая пара, держащаяся за руки и смеющаяся над чем-то своим. Пришлось извиниться, вернуться к работе. Кирилл ждал. Терпеливо. Спокойно. Его глаза следовали за мной, я ощущала их тепло кожей, пока двигалась между столиками, улыбалась клиентам, готовила кофе. Каждый раз, когда наши взгляды пересекались, что-то невысказанное повисало в воздухе между нами.

Когда моя смена закончилась, Кирилл всё ещё был в кофейне, ожидая меня. Он отложил ноутбук, закрыл недочитанную книгу, терпеливо наблюдая, как я собираюсь.

— Можно тебя проводить? — спросил, когда я вышла из-за стойки, сняв фартук. Его голос звучал почти неуверенно, что казалось странным для человека с такой внутренней силой.

— Буду рада, — улыбнулась, накидывая пальто. Наши пальцы случайно соприкоснулись, когда он помогал мне, и это мимолётное касание отозвалось электрическим разрядом.

Мы шли по заснеженным улицам. Вечерело. Фонари зажигались один за другим, отбрасывая мягкий свет на сугробы. Наши шаги хрустели по свежему снегу, дыхание превращалось в облачка пара. Говорили обо всём и ни о чём. Смеялись. Иногда замолкали, но тишина не была неловкой — она обволакивала нас, как тёплое одеяло, создавая свой маленький мир посреди шумного города.

Его рука иногда случайно касалась моей, и каждый раз я ощущала, как внутри что-то сжимается от предвкушения. Однажды он поймал меня, когда я поскользнулась на льду — его руки, сильные и надёжные, обхватили мою талию, и на мгновение мы застыли, глядя друг другу в глаза, наши лица так близко, что я чувствовала тепло его дыхания на своих губах.

Когда подошли к моему дому, остановились у подъезда. Снег падал крупными хлопьями, оседая на его тёмных волосах и ресницах, превращая его в какое-то волшебное существо из зимней сказки.

— Спасибо, что проводил, — сказала, доставая ключи, но не спешила уходить. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, он должен был слышать.

Кирилл смотрел так, словно хотел что-то сказать, но не решался. В глазах — вопрос, надежда, желание. Его взгляд опустился на мои губы, задержался там на мгновение, прежде чем снова встретиться с моим. Между нами словно натянулась невидимая нить, притягивающая друг к другу.

— Хочешь подняться? — слова вырвались сами собой, голос дрогнул от волнения. — Могу приготовить ужин. Ничего особенного, но... я бы хотела, чтобы этот вечер не заканчивался.

Секундное колебание. Его грудь поднялась и опустилась от глубокого вдоха. Затем — кивок, и улыбка, от которой растаял бы весь снег вокруг.

— С удовольствием, — ответил он, и в его голосе слышалось обещание чего-то большего, чем просто ужин.

Глава 23. Снег, Ремарк и миллиметры между нами

Поднимались по лестнице молча. Каждый шаг отдавался не только эхом в подъезде, но и внутри меня. Сердце колотилось как сумасшедшее, ладони предательски вспотели.

Щёлкнул замок. Я пропустила Кирилла вперёд, украдкой наблюдая, как он осматривает моё маленькое убежище.

— Располагайся, — кивнула на диван, пытаясь унять дрожь в голосе. — Чай будешь, пока я приготовлю ужин?

— С удовольствием, — он улыбнулся, и от этой улыбки что-то перевернулось внутри.

Пока возилась на кухне, мысли метались как безумные. Что я делаю? Зачем пригласила? Почему руки дрожат так, словно мне снова шестнадцать?

Вернулась с чаем и застыла в дверях. Кирилл стоял у книжной полки, его длинные пальцы скользили по корешкам. В тусклом свете настольной лампы его профиль казался высеченным из камня — чёткий, с волевым подбородком и этой вечной морщинкой между бровей.

— Любишь Ремарка? — спросил не оборачиваясь.

— Да, — поставила поднос, чашки тихо звякнули. — «Три товарища» часто перечитываю.

— «Какой смысл вечно ссориться... жизнь коротка», — его голос прозвучал глубже, чем обычно.

— «Она полна всяких случайностей и превратностей», — закончила я, и что-то щёлкнуло между нами.