Искра божья. Страница 84

Проснулись оба де Грассо от скрипа несмазанных ступиц крестьянской телеги, влекомой в сторону Конта двумя задумчивыми волами. Седой крестьянин окинул братьев равнодушным взглядом и подстегнул ленивых животных ивовым прутком. Широко зевая и с трудом разгибая затёкшие от холода конечности, оба де Грассо спустились к ручью, где освежились сводящей зубы родниковой водой.

Через час в ближайшей придорожной деревне Лукка разжился ковригой свежего хлеба, двумя парами сырых яиц и крынкой коровьего молока, купленными вместе с кувшином за шесть рамесов у беззубой старушки в белом переднике. Не прерывая пути, братья на ходу перекусили бесхитростной снедью.

Весь день де Грассо то погоняли коней, то ехали размеренным шагом по вихляющей нитке старого тракта, изредка спускаясь на землю, чтобы размять ягодицы, натёртые жёсткими луками сёдел. К вечеру на горизонте проступила неровная полоса холмистых виноградников Лаперуджо. Всадники дали шпоры коням и, предчувствуя скорую встречу с родными, пустили их лёгкой рысью.

Многовековые раскидистые смоковницы, опоясывающие старое родовое гнездо семейства де Грассо, встретили братьев скорбным шелестом жёстких резных листьев и непроглядной тьмой под густыми кронами. Влажная земля под ногами коней, засыпанная упавшими неубранными фигами, противно чавкала и смердела гнилью. Джулиано всадил пятки в конские бока и, выхватив меч, сломя голову поскакал к мрачной усадьбе, не обращая внимания на приглушённую ругань брата.

Поравнявшись с плотно закрытыми воротами дома, Джулиано яростно застучал в них кованым навершием клинка. Неистовый собачий лай, огненные вспышки и грохот нескольких аркебуз были ему недвусмысленным ответом.

— Не стреляйте, это свои! — закричал Джулиано, едва сдерживая под собой обезумевшего от ужаса коня.

— Свои в такое время дома сидят, а не шляются у нас под забором! — ответил ему ломкий мужской голос из-за стены.

— Дакапо, открой. Это Лукка и Джулиано, — крикнул подоспевший викарий. — Мы из Конта. Приехали, как только узнали про ваше несчастье.

За толстыми воротами послышалась приглушённая возня и тихий спор. Вскоре между щелей морёных досок заплясал слабый огонёк, и чья-то рука перекинула чадящий огарок факела на другую сторону забора. До ушей братьев долетел слабый женский вскрик. Засовы лязгнули, и тяжёлая створка отворилась не более чем на шаг, чтобы впустить уставших путников во двор усадьбы.

Малютка Анна в мужском платье, с собранными в тугие косы чёрными волосами, бросилась на шею братьям. Из-за её спины, теребя редкий чёрный пушок над верхней губой, выглядывал серьёзный как никогда Дакапо. В костлявых загорелых руках он крепко сжимал дымящийся ствол древнего кремниевого ружья. Старый верный слуга Са́нчо растерянно ковырял грязным пальцем в глубокой щели между передними зубами. Огромный арлийский волкодав радостно стучал по ляжкам толстой палкой лохматого хвоста. Ещё пара слуг с тяжёлыми мушкетами, болтавшимися за плечами, спешно закрывала крепкие ворота на стальные засовы.

— А где остальные? — спросил Лукка, окинув прищуренным глазом скудную кучку защитников родового гнезда сеньоров Лаперуджо.

— Разбежались, чёртовы трусы! — шмыгнув носом, сообщил Дакапо. — Как отец слёг, так почти все и удрали, канальи!

— Сколько у нас человек? — Лукка требовательно посмотрел в глаза старому слуге.

— Значится, нас тута трое, — начал Санчо, не спеша загибая кривые короткие пальцы на правой ладони, — если не считать детей.

Дакапо недовольно фыркнул на это заявление и показал Санчо кулак.

— Ещё двое у восточной стены, двое у западной, на севере один — там заграда высокая и глухая, её сеньор Эстебан в позапрошлом году подновлял, не должны оттуда гады нагрянуть. Всего, значится, восемь получается.

— Десять, Санчо! — уточнил Дакапо. — И матушка ещё, и отец, и бабка.

— А как же Кларичче? — с дрожью в голосе спросил Джулиано.

— Она, её, там… — невнятно забормотала Анна, утыкаясь в широкую грудь брата.

— Идём, сам всё увидишь, — предложил хмурящийся Дакапо.

Оставив лошадей на попечение Санчо, он взял крошечный масляный светильник и повёл братьев через внутренний двор по засыпанной белым гравием дорожке к высоким светлым колоннам, подпиравшим арочный портал в двухэтажное здание. Три полукруглых окна над входом чернели глубокими тёмными провалами. В верхней анфиладе дверей, выходящих на длинный балкон с массивной каменной балюстрадой, не горело ни одного огонька.

Дакапо быстро миновал пустой молчаливый атрий с бассейном. Древний каменный очаг с двумя закопчёнными фигурами пенатов по бокам, устроенный напротив входа, был холоден. Большое позолоченное распятье с мёртвым богом в центре стены отразило тусклый блеск лампадки в руке младшего де Грассо. Раздвинув тяжёлые занавеси, семейство вышло в маленький садик, засаженный олеандром, вербеной и аккуратно подстриженными кустами самшита. В центре самшитовых шаров одиноко журчал маленький фонтан, стекающий в чашу, удерживаемую мраморным ангелочком. Дверь одной из кубикул, выходивших в сад, была приоткрыта, и узкая полоса света кровавым языком падала на терракотовую мозаичную дорожку.

Дакапо медленно распахнул створку и отошёл в сторону, пропуская в комнату старших братьев и Анну, намертво вцепившуюся в локоть Джулиано. Глазам вошедших предстала фигура молодой девушки в тонкой льняной рубашке. Она лежала крестом на двуспальном ложе. Её руки и ноги были накрепко привязаны к ножкам кровати прочными верёвками. Отрешённый взгляд тёмных глаз неподвижно застыл на высоком голубом потолке, украшенном пасторальными сценами охоты на перепёлок. На высоком лбу поблёскивали мелкие капельки пота. Рот перекрывала мокрая от слюны тряпица.

— Что с ней произошло? — спросил Лукка, не спеша приблизившись к изголовью кровати.

Заметив выросшую над ней фигуру, девушка страшно выгнулась и яростно замычала, скаля белые зубы:

— Кларичче в последнее время часто гуляла в оливковой роще с нашей старой няней и Хосе — младшим сыном Санчо. Кьяпетта подкараулили её там и… обесчестили, — Дакапо громко вздохнул. — Остальных они убили.

— Мерзавцы! — прорычал Джулиано, сжимая побелевшие кулаки. — Я убью их всех!

— Зачем её связали? — спросил Лукка, кладя изувеченную кисть на лоб сестры.

— Она несколько раз пыталась покончить с собой, — тихо прошептала Анна. — Бабка сказала, что так всем будет лучше.

Лукка потянулся к кляпу, чтобы снять его.

— А ещё она орёт, как сумасшедшая, — недовольно проворчал Дакапо. — Подумаешь, кровь ей пустили. Так не убили же, как Микеле.

Анна бросила на брата злой осуждающий взгляд. Джулиано тут же отвесил ему крепкий подзатыльник.

— Ай! — пискнул Дакапо, потирая ушибленную голову. — А чего я не прав что ли? Отец лежит при смерти, а она голосит на всю усадьбу, дура! Всех слуг распугала.

— Как погиб Микеле? — сглотнув ком в горле, спросил Лукка.

— Ну, значит, дело было так, — Дакапо неуверенно махнул рукой в сторону лежавшей на постели сестры, — они её из кареты у дверей усадьбы вышвырнули и дальше покатили. Кларичче пришла домой вся растрёпанная, в крови и соплях. Микеле с отцом, недолго думая, похватали мушкеты и вдогон за ублюдками поскакали. Только Кьяпетта это специально подстроили. Отец, как выехал из своей земли, сразу на их засаду нарвался. Микеле и ещё троих слуг тут и прикончили. Отца ранило, но Санчо его кое-как до дому допёр. С тех пор сидим тут, как крысы в подполье. Нос за ворота высунуть боимся. Кьяпетта иногда приходят, постреляют, железом побренчат и отвалят. Всё грозятся пушку прикатить и ворота нам снести, но пока бог миловал.

— Где тело Микеле? — спросил Лукка.

— Кьяпетта его сначала на сук дуплистой смоковницы повесили, чтобы нас позлить. Её ещё хорошо с балкона видно, если наверх подняться. Но мы с Санчо на вторую ночь за ворота выбрались и сняли тело, — Дакапо выпятил худую грудь и гордо подбоченился. — Отец велел его потом за домом похоронить, рядом с могилой деда.