Милая душа (ЛП). Страница 33

На этот раз Элси не настаивала. Я зажмурился, вспоминая ту ночь; последнюю ночь, когда моя мама открыла глаза. Я открыл рот. Как будто оно боролось за свою свободу, вращая четки в руке, я признался в своем самом большом грехе...

Дождь барабанил по крыше трейлера, когда я сидела на полу в маминой спальне, а ее мягкие ослабевающие глаза следили за каждым моим движением.

Аксель исчез. Он сбежал от полиции после того, как кто-то передозировался наркотиками, которыми он торговал. Остин занял его место правой руки "Хайтерс". Теперь Остин был снаружи, стоял под дождем, ожидая, когда платные аптекари придут за своей дозой.

Я перечитал предложение еще раз, но мои мысли были заняты другим. Бросив ручку и бумагу на пол, я положил голову на матрас маминой маленькой кровати. Я уставилась на покрытую пятнами влаги крышу и глубоко вздохнула. Чувствуя, что за мной наблюдают, я повернула голову в сторону и обнаружила, что мама наблюдает за мной.

Я покраснела, мне никогда не нравилось быть объектом чьего-либо внимания. Переместившись, пока не села прямо перед тем местом, где она лежала, я улыбнулась и сказала: “Ты в порядке, мама?” Веки моей мамы закрылись, это был ее последний знак "да", но я видела, что в этом взгляде было что-то еще. И это напугало меня. Ее глаза были тусклыми, и обычный свет, таившийся в их глубине, потускнел.

Я окинул взглядом ее тело, отметив, какой худой она стала за последние недели. У меня в горле образовался комок, но я проглотил его обратно, желая только, чтобы произошло чудо и чтобы она встала на ноги и пошла.

Тихий звук слетел с ее губ, и я провел рукой по ее лицу. Ей было холодно. По-настоящему холодно. В животе у меня все перевернулось, мне не понравилось, какой она была холодной.

Увидев ее четки на приставном столике, я вложил их ей в руку, перебирая бусины в ее пальцах и закрепляя их на месте. “Вот так, мама”, - сказал я. - Теперь у тебя с собой бусы. - Мамины глаза расширились, и я поняла, что это был ее знак мне остаться, поговорить.

Прочистив горло, я взяла свою школьную тетрадь и сказала: “Мы изучаем римских богов, мама. Тебе бы понравилось. Моя улыбка погасла, и я уронила газету на землю. Впереди прогремел гром, и я бессознательно придвинулась ближе к маме, накрыв своей рукой ее руку. Мамины глаза следили за каждым моим движением, вздрагивая, когда наверху прогремел гром.

Выдавив улыбку, я сказал: “Не волнуйся, мама. Просто римский Бог говорит миру, что они все еще здесь”. Я ждала, желая уловить юмор или хотя бы признак узнавания в глазах моей мамы. Но счастья не было. Вместо этого я увидела усталость. Полное изнеможение.

Из ее глаза скатилась слеза, пронзив меня, как ножом. Я смотрел, как слеза скатилась по ее щеке. Затем упала еще одна. И еще. Мамино лицо побледнело, и мое сердцебиение участилось, мной овладел глубокий страх. Я задавалась вопросом, что происходит. Затем в ее карих глазах я увидел то, что, как мне показалось, было...

Звук подъезжающей машины привлек мое внимание. Не в силах справиться с этим выражением ее глаз, взглядом, который внушал мне больше страха, чем любая жизнь в банде или на улицах, я вскочил на ноги, оставив четки в ее руке. Судорожно вдохнув, я врываюсь в темный трейлерный парк, под проливной дождь, только для того, чтобы увидеть Ромео Принса, лучшего друга Остина, стоящего перед своим грузовиком.

И я подбежала к нему. Я подбежала к нему, и он прижал меня к своей груди. Мое сердце бешено колотилось, и я боролась со слезами, грозившими вот-вот хлынуть. Я хотела остаться здесь, я была слишком напугана, чтобы возвращаться внутрь.

Я был слишком напуган, чтобы увидеть в ее глазах то, что выглядело как последнее прощание. На ее тело, у которого больше не было сил продолжать.

Но Остин приказал мне вернуться в дом, проведать маму. Сегодня вечером это была моя обязанность. Кивнув Остину, я вернулась в трейлер. Как только дверь трейлера закрылась, воздух наполнился тишиной.

Заставляя свои отяжелевшие ноги нести меня в мамину комнату, я толкнула дверь и увидела четки на полу, мамина рука безвольно свисала с края кровати. Ее глаза были закрыты, и я побежал вперед, опускаясь на колени.

-Нет, ” прошептала я и взяла мамину руку в свою. “Мама, открой глаза”, - умоляла я, никогда не готовая к этому моменту, не веря, что этот момент может быть реальным.

-Мама, пожалуйста, ” прошептал я, но она не пошевелилась. Я сидел, замерев, пристально наблюдая за ее грудью — она почти не двигалась.

Я покачал головой. Я не был готов. Я не был готов к тому, что она уйдет. Акселя больше не было. Остин не мог справиться.… Я был слишком молод. Я не мог… Я не мог.

Но я знал, что это все. Я знал, что она ускользает. Моя мама покидала нас навсегда ...

Я сделала глубокий вдох, в груди у меня стало невероятно тесно. “Леви, успокойся”, - высокий голос Элси заставил меня выдохнуть, сдерживаемый вдох заставил мое сердце колотиться о ребра. Когда я взглянул в лицо Элси, я понял, что плачу. Что слезы текли по моему лицу.

“Я знал, что она бросает меня, Элси. Я видел это, я чувствовал это. - Страдальческий звук вырвался из моего горла, и я добавил: - И я оставил ее, потому что был молод и наивен и думал, что если я оставлю ее, она сможет держаться ... что этого может никогда не случиться. Что я могу притвориться, что этого не было.

—Леви...

-Она закрыла глаза одна, Элси. Я попытался восстановить сбившееся дыхание, но только для того, чтобы прохрипеть: “Она так и не очнулась после того дня. Она умерла неделю спустя. Она умерла в больнице. Но когда ее глаза закрылись, она была совсем одна. Все, что у нее было для утешения, - это эти четки, на которые я не могу смотреть без чувства вины и стыда за то, что оставил ее угасать в одиночестве. Но четки, которые я не могу отпустить. Потому что они были ею; они для меня она. Она хотела, чтобы они были у меня. Я, сын, который позволил ей исчезнуть в одиночестве ”.

Элси взяла свои руки в мои и сжала. Ее физическая сила была ничтожна, но эмоциональная храбрость, которая передавалась от нее ко мне, была очень сильной. Это была крепкая броня.

-Дыши, - сказала она, - Леви, но я видел, что она тоже ломается. Я наблюдал за этой маленькой молчаливой блондинкой, которая не разговаривала, потому что люди говорили ей, что у нее плохой голос. Она еще не рассказала мне историю своей жизни. И вот я здесь, ломаюсь, как чертова киска, отчаянно нуждаясь в ее поддержке.

-ТССС, ” успокоила она, затем, удивив меня до чертиков, забралась ко мне на колени и обвила руками мою шею. Я был потрясен и замер, щеки Элси запылали, когда она положила голову мне на плечо.

Желая почувствовать ее как можно ближе, я обнял ее за талию и притянул к своей груди. Я позволил ее теплу просочиться внутрь.

“Сколько тебе было лет, Леви?” Спросила Элси. “Когда она умерла”.

Сжимая ее крепче, я ответил: “Четырнадцать”.

Элси напряглась, затем призналась: “Я тоже. Мне было четырнадцать, когда мама бросила меня. Мне было четырнадцать, и я была совершенно одна. Когда они… когда всего этого стало слишком много”.

Я нахмурилась, моя печаль медленно рассеивалась. Я хотела знать, что она имела в виду. Я хотела знать, почему она бездомная. Я хотел знать, как умерла ее мама. Я хотел знать, как она оказалась в Сиэтле. Я хотел знать, кто такие "они". Черт, я хотел знать все это.

-Она была глухой. Полностью, - прошептала Элси, почти не повышая громкости голоса, как будто не знала, стоит ли ей признаваться.

Моя хватка на ней стала крепче.

“Она родилась глухой у слышащих родителей. Они никогда не понимали ее. Но что еще хуже, они никогда не помогали ей. Они прятали ее, свой маленький грязный секрет. Пока не отправили ее одну, запертую в ее безмолвном мире. Втолкнули в мир, где люди ее не понимали ”.