Знахарь (СИ). Страница 10
Бросив бездыханное тело в сугроб, пленители поволокли Гюрю в центр вески, куда гриди волхва и таёжные охотники сгоняли и сносили полон, состоящий из раненых кметей княжеской дружины и наёмных нурманнов.
Подойдя к северным наёмникам, волхв заговорил с ними на их наречии, которое Гюря неплохо понимал. Услыхав о вире, пленные нурманны расхохотались в лицо Ведагора, поливая того отборной бранью и грозя страшными карами.
- Когда я был молод и горяч, то не раз ходил по Студёному морю с ярлами в земли саксов и франков. Ворочал весло на драккаре. Не один раз смешивал кровь с великими воями, давая над огнём братскую роту14. Для чего я клялся? Разве для того, чтобы выродившиеся дети кровных братьев, презрев клятвы, польстившись серебром и шкурками, пришли в мой дом с огнём и мечом? Глядите, они тоже предали веру отцов и дедов, - длинный палец волхва указал на крестик на шее одного из нурманских наёмников, долгое время охранявшего важного вельможу в Царьграде и принявшего там таинство крещение. – Что ж, вы грозили мне карами и лютой смертью, но я не стану отвечать вам взаимностью. Один ярл был ко мне настолько добр, что научил, как превращать людей в орлов15. Вы утопили мой дом в крови и опоганили святое место, поэтому меньшего недостойны.
Поносившие волхва на чём свет стоит, четверо нурманнов резко поперхнулись языками, осознав для чего и для кого приготовлены козлы с кожаными ремнями наперекрёст.
- Нет, нет, мой отец заплатит виру! – сделавшись белее снега, закричал молодой, безусый нурман, мгновенно схлопотав в лицо тупым концом тяжёлой рогатины.
Перед казнью всем заморским северянам отрубили большие пальцы на руках, дабы в Вальхалле они не могли пить пиво и держать оружие.
Взятых в полон дружинников князя, в отличие от нурманнов, заперли в бане, обложив её хворостом.
- Огонь очищает, - изрёк Ведагор, бросая факел на политую дёгтем вязанку.
- Оставил меня напоследок? – каркнул Гюря в спину волхва.
- Твоя правда, - повернувшись, волхв присел на корточки перед пленником. – Напоследок. Не бойся, ты будешь жить и даже пальцев, носа или языка не лишишься, никто о твоё дерьмо мараться не станет, но ты сам проклянешь себя и сам пожелаешь сдохнуть, когда потеряешь самое дорогое и твой новый бог тебе не поможет. Никто не любит клятвопреступников и предателей. Боги тем более… Дайте ему коня и припас на два дня. Пусть расскажет воеводе и сыну князя, что путь в лес им и дружине отныне заказан. Пусть сами считают, во что им обошлось полюдье и желание хапнуть две шкуры с одного волка.
Домой Гюря вернулся в начале травня, когда холопы, взятые им летось16 в землях вятичей, распахали поля и посеяли жито, но радостной встречи не получилось. Никто не вышел встречать хозяина на порог дома. Жена не бросилась снимать сапоги с ног уставшего мужа. В имении царило запустение, а дом пропах ладаном и болезнью. Волочок бил в набат. В маленькой деревянной церквушке, поставленной самим Великим Князем, беспрестанно молились, прося бога отвернуть от городка лихоманку и моровое поветрие.
- Крепись, боярин, - ключник Остросмысл, перехватил Гюрю в сенях.
- Где Всемила, говори! – сгрёб ключника за ворот Гюря. – Что с Богданом?!
- Отходят они. Хозяйка всё тебя ждала… Как Раду схоронили, она уж и не вставала.
- Как схоронили?! – обомлел Гюря, не желая принимать смерть любимого «колокольчика» и что у него больше нет дочери.
- Седмицу назад отпели, - по-мертвецки, бездушно ответил Остросмысл, сам недавно похоронивший сына, отдавшего богу душу.
До женской половины тиун не добежал, столкнувшись в переходе с греком Аристархом.
- А-а-а! – раненым волком завыл Гюря, осознав всю глубину слов волхва, сказанных им вместо напутствия.
- Крепись, сын мой, они отныне в лучшем мире, - безудержно коверкая русские слова, изрёк горбоносый худосочный грек, сосланный в варварскую глухомань за какой-то грех или прелюбодеяние. – Всё по воле Господа Бога…
- По воле, говоришь?! – грек отшатнулся от безумного взгляда грязного чернобородого варвара, но рука с длинным ножом оказалась быстрее. Булатное лезвие пробило одежды и живот, впившись в тёплое нутро и печень.
- По воле, говоришь?! – опрокидывая лампады с маслом, орал Гюря, глядя на быстро разгорающееся пламя.
- Вон, все вон! – приказал он прислуге и холопам, собравшимся во дворе, выскочив на крыльцо дома, из-под венцов которого начал пробиваться густой белый дым.
Уже запираясь в женской горнице с покойными женой и сыном, убитый горем Гюря резко встрепенулся. Ему ведь не поблазнилось, когда он гнал слуг вон - в створе распахнутых настежь ворот стоял Ведагор, опирающийся на посох, кованным навершием которого когда-то был сломан нос хозяина поместья.
- Огонь очищает, - казалось, произнёс синеокий волхв, глядя прямо в глаза Гюри.
- А-а-а! – ринулся наружу тиун, но ревущее пламя, ворвавшееся в открытую дверь, отбросило его обратно.
1Тиун – княжеский управляющий (чиновник);
2Гавран – ворон;
3Княжий отрок – младший дружинник личной дружины князя, что не мешает дружиннику быть управляющим;
4Полюдье – сбор дани, оброков. Полюдье обычно проводилось зимой;
5Ланиты – щёки;
6Шкурка с дыма – дань с одного дома в виде шкурки ценного пушного зверя;
7Монета с рала – дань в виде монеты с 1 сохи;
8Емать – взимать;
9Милоть – верхняя одежда;
10Руда – кровь;
11Тать, шиша – вор, разбойник;
12Уй – дядя;
13Сыновец – племянник;
14Рота – клятва;
15Орёл или «кровавый орёл» - самая страшная и мучительная пытка у викингов (нурманнов), когда у жертв на спине подрубаются рёбра и вскрываются лёгкие;
16Летось – прошлым летом.
*****
- А-а-а! – глухо промычал Владимир, падая с кровати. – Мать моя…
Стряхнув пот с чела, он принялся судорожно осматриваться. Никакого огня… Как хорошо…
Уняв судорожный стук в груди, всё ещё под впечатлением от последнего сна, парень взобрался на мокрую от пота кровать. Не каждую ночь ты проживаешь две жизни за раз. Сейчас у Владимира ум заходил за разум от попытки представить себя в двух ипостасях – волхва и тиуна, причём он осознавал себя Ведагором, но это не мешало ему смотреть на мир глазами Гюри. Забавный «стереоэффект», реалистичный и до одури пугающий.
- Ядрён-батон… Приснится же такое…
«Пип-пип-пип!»
На прикроватной тумбе тонко запиликал будильник, оповещая хозяина, что тому осталось тридцать минут до выхода на работу, после которой у него есть три часа до назначенной в кафе «Встреча», вот же ирония, встречи с ведущим корреспондентом «Губернских новостей».
- Чёрт, - с трудом собрав себя в горсть и морщась от холодящего пятки пола, Владимир поплёлся в крошечную уборную, совмещённую с душем, - ещё и писаки, акулы пера, мать их.
*****
Журналист, явившийся на встречу, на первый и второй взгляд казался молодым импозантным мужчиной с возрастом, потерявшимся где-то между тридцатью и сорока годами, но крылась в нём какая-то загадка. Все чувства молодого человека вопили, что человек, разместившийся напротив, не тот, за кого себя выдаёт. Владимир непроизвольно прищурился, оценивая собеседника. За столиком напротив разместился крепкий, широкоплечий человек с грубоватыми, но мужественными чертами лица и густой гривой рыжевато-каштановых волос, небрежно зачёсанных назад. Не красавчик, как мимоходом подметил Чаровников, но шарм, которым пёрло от акулы пера, наверняка сбил с ног не одну красотку. Таки мерцали во взгляде пираньи чернильницы кобелиные искорки, а ещё за масляной плёнкой скрывался хищный прищур, взвешивающий и оценивающий каждого встречного холодный ум. Впрочем, Владимиру данные заморочки, маскируемые и выставляемые на показ, были по барабану, ведь он тоже не подарок, если разобраться. Дабы уже закончить с составлением первого впечатления и приступить к главному вопросу на нынешний день, парень пробежал взглядом по одежде подшефного Гермесу человека. За общей простотой одеяния, из-за которого чернильную душу с пером наперевес можно было запросто принять за рубаху-парня с рабочего квартала или за клерка средней руки, проступал едва видимый контур особи иного сословия, воспитанной в другой среде, где мерилом выступают состояния с многими нулями. Журналист казался обычным удачливым пейзанином, ухватившим удачу за куцый хвост и вырвавшийся «в люди», но только на первый взгляд и если особо не приглядываться. За располагающей внешностью и неброской одеждой скрывалось великолепное качество ткани, ровные строчки и нарочитая потёртость кожаных туфель. Внешне недорогая чесучовая1 сорочка с «жёваным» пиджаком могли обмануть скромного обывателя или считающего себя зажиточным городского мещанина, но, если ты живёшь под одной крышей с мачехой, подвязанной в модельном бизнесе, досконально разбирающейся в тканях, тряпках и направлениях моды, то волей-неволей приходится подхватывать её ухватки и нарабатывать глаз, чтобы, не дай бог, не выглядеть полным ничтожеством в данном направлении, иначе насмешек не оберёшься. Вряд ли простые смертные позволят себе разориться на верхнюю одежду из тонкого чистого льна, и на обувь, девяносто процентов стоимости которой составляет наименование бренда. Так что корреспондент «Губернских новостей», назвавшийся Павлом Сергеевичем, не бедствовал от слова «совсем». Незаметно хмыкнув про себя, Владимир поставил ещё одну виртуальную галочку над журналистом, оказавшимся непревзойдённым хамелеоном и мастером мимикрии. Удачно подобранный костюм выступал пропуском во все слои общества. Всего лишь мизер манипуляций кардинально менял имидж «заводского модника» на натурального «лондонского денди». Цветной треугольник в карман пиджака в тон к шейному платку с каким-нибудь интересным узлом, пару запонок на сорочку, а с туфель смахнуть пыль и перед притязательной публикой высшего общества предстаёт благообразный молодой джентльмен, предпочитающий молодёжный стиль в одежде. Дамы, да и многие господа не разбираются в журналистике, но с одного взгляда отличают вещи от кутюр и пошив фабрики «Костромичка». Да-а, дядечка-то круче завитого поросячьего хвостика, такому пальцы не то, что рот совать, даже издали показывать опасно. Но что делать, опасайся не опасайся, а в омут придётся нырнуть с головой.