Наследник пепла. Книга I (СИ). Страница 42

Но это все знали и так.

Я считал, что к перемещениям привычны все, но пара человек всё-таки вывернули наружу содержимое своих желудков. Привести их в чувство помогли достаточно резкие порывы холодного ветра.

Совсем недалеко от телепортационной площадки стоял транспарант, на котором значилось: «Добро пожаловать в Коктау». Ниже углем сделали приписку: «Если ты это читаешь, значит, ещё жив. Держись, браток!»

Это место я знал. Тут располагался основной тыловой госпиталь для раненых магов-каторжников, а также квартировался Гренадёрский лейб-гвардии полк под командованием генерала Ермолова. По своей сути, полк должен был стать резервным подразделением, бросаемым в бой на Стене в ожидании регулярных войск. На деле же Коктау стало местом «службы» богатеньких аристократов, которые мало того, что устроили себе здесь место отдыха, так ещё и нанимали магов служить за себя. Некоторые, как Ермолов, успевали собрать десятки медалей, так ни разу и не побывав в сражении. Вот так и соседствовали те, кто кровью умылся на Стене, воюя с демонами, с теми, кто ни разу в жизни их мог и не встретить.

Нас практически сразу разделили на обычные три группы.

— Первая группа, — Бутурлин указал на Вяземского, а значит, первой была наша. — Обустраиваться. — Вторая группа, — он указал на Гниду, — отсыпаться перед дежурством. Третья группа, — Геркан, оказывается, стал куратором третий, а я и не знал. — Разбиться на пятёрки, вещмешки в казарму, затем в столовую на приём пищи, после этого — в караул на Стену!

Тут же послышался ропот. По большей части от третьей группы, в которой я, как оказалось, вообще никого не знал. Надо будет это упущение исправить.

— Я ещё раз повторю для тех, кто плохо чистит уши! — рявкнул Иван Васильевич в ответ на недовольство. — Со дня поступления в военную академию — вы выполняете мои приказы. И мне плевать, что вы там себе думали, когда шли сюда! Живо исполнять!

Ропот очень быстро стих сам собой.

Только мы принялись обустраиваться в большой казарме, где основной очаг горел прямо посередине, а дополнительные магические были вмурованы в стены, как дверь открылась и вошёл Бутурлин. На этот раз он был в сопровождении сурового лекаря. Мне показалось, что я его даже где-то видел в бытность свою на стене. Впрочем, а почему бы нет?

— Бойцы, — обратился к нам Иван Васильевич, и мы практически моментально вытянулись по стойке смирно. — Отставить обустройство. Ко мне за помощью обратился господин Пирогов, — и тут я себя чуть по лбу не ударил: ну точно, Антон Кириллович Пирогов, он зашивал как-то Гризли, когда того чуть ли не напополам распороли! — И попросил помочь ему в лазарете. Сами понимаете, людей, особенно без ограничений, не хватает, а тут столько здоровых и юных лбов! На шесть часов поступаете в распоряжение Антона Кирилловича!

Теперь послышался ропот и со стороны нашей группы. Вот только Бутурлину не пришлось повторять то, что все и так уже знали. Было достаточно проникновенно посмотреть на основных недовольных.

Лазарет мало чем отличался от казармы, в которой разместили нас. Те же койки по стенам, а иногда и на проходе. Те же чадящие очаги, те же обогревательные огни. Вот только людей тут было значительно больше. И все они лежали и страдали.

Кто-то из наших среагировал даже хуже, чем при переносе через телепорт. Ещё бы, вряд ли они когда-нибудь видел такое количество обрубков на месте рук и ног. И не все из них уже заросли. Из некоторых культей до сих пор торчали осколки костей, а сами раны кровоточили.

Мне лично было не то чтобы плевать, но я переносил такое спокойно. Насмотрелся. Помню, на руках у меня умирал один казнокрад. Его падающим тросом вдоль разделило, он только голову убрать успел. И вот эта половина с головой и сердцем ещё час не хотела умирать, рассказывала мне, как ему больно.

Потом пришёл полковой лекарь и упал в обморок от вида разворочанных кишок и обилия крови. Пока ждали второго казнокрад умер. Первого же лекаря в предынфарктном состоянии отправили куда-то сюда.

Голицын и Толстой ожидаемо стали упираться, как только Бутурлин исчез из зоны видимости. Они стояли над покалеченным каторжником, у которого не было обеих ног, а из широкой каверны на плече выливался гной. В тусклом свете выглядело это поистине удручающе.

— Слушайте, — заявил Николай Пирогову, который всем раздавал указания, — мы отребье таскать не нанимались. Мы слишком знатные для столь грязной работы.

— Это ты пока так думаешь, Николаша, — ответил ему один из больных с наглухо, как у мумии перевязанным лицом. — Пока твой дядя подле императрицы сидит да медальками бренчит. А на деле-то разница между нами невелика.

— Ты кто такой? — рыкнул на него Голицын и даже сделал пару шагов навстречу, но Антон Кириллович остановил его. — Ты кто, холоп⁈ — не унимался Николай.

— Я Владислав, бывший некогда сыном графа и фаворита небезызвестной нам особы, — усмехнулся перевязанный и откашлялся, — а ныне доблестный защитник Стены.

Николай оторопел, подозреваю, узнавая говорившего.

— Стоит твоему дяде неправильно кувыркнуться в одном месте, и ваша семейка окажется здесь же, как в один совсем не прекрасный момент оказалась моя, — он задумался, а затем хмыкнул. — Вместе будем на демонов ходить, — и после этого засмеялся уже от всей души.

А я услышал в его смехе весьма тревожные нотки. Он, кажется, был на самом прямом пути к безумию.

— Интересно, кто это? — я задал вопрос вслух, но вышло это случайно, однако, нежданно получил ответ на свой вопрос.

— Это Владислав Орлов, сын бывшего фаворита императрицы Екатерины, Григория Орлова, — словно читая со страницы энциклопедии выдал вдруг Артём Муратов. — Григорий, отец Владислава достаточно долго был единственным фаворитом Екатерины Алексеевны, но расчувствовался, ошибся… — Артём помедлил, словно перелистывал страницу, и продолжил: — Взяточничество, коррупция, лоббирование своих интересов в особо крупном размере. Императрице надоело, она разжаловала графа, отобрала титул у рода и сослала всю семью на Стену.

Я буквально физически слышал, как Муратов поставил точку и закончил доклад.

— Это ложь, — Орлов покачал забинтованной головой. — Это всё наглая ложь. Просто мы были маленьким родом, которым можно было помыкать. Когда мы стали неудобны, нас и турнули под зад ногой, сфабриковав дело. Зато императрица получила возможность менять любовников, как перчатки, — и тут вдруг Владислава озарило. — А это не ты ли — предатель, сын предателя Костовича?

— За такие слова казнить бы надо, — с брезгливой миной заявил Толстой, имея в виду слова об императрице. — Как ты жив-то ещё?

— Лучше пусть казнят, чем тут, — огрызнулся на это Орлов.

А я смотрел на Артёма. Тот сжал кулаки, затем несколько раз вдохнул и выдохнул, а потом разжал кулаки.

— Я не предатель! — заявил он так громко, как от него нельзя было ожидать. — И отец мой не предатель! И никуда он не уезжал! Это всё бред! Он не мог уехать из страны, даже не попрощавшись!

— Тебе сколько тогда было? — поинтересовался у Артёма Владислав и даже подошёл на пару шагов. — Двенадцать? Что ты мог понимать о жизни взрослых людей? Они предадут тебя, не моргнув и глазом. Для них даже собственные отпрыски ничего не значат. А твой отец открыл что-то великое и смылся с этим за границу! Вот и весь секрет. А тебя он брать не собирался!

— Ага, именно поэтому там уже столько лет используют эту самую секретную технологию, — с сарказмом произнёс Артём. — Ты просто не знаешь моего отца. Он изобретал действительно великие вещи. Если бы он был за границей, то мы бы услышали о его произведениях. А там как загнивали до его пропажи, так и гниют до сих пор!

Мне было интересно наблюдать за Артёмом, особенно за тем, как он пытался совладать с собой. Его руки подрагивали от нервов и переживаний, но вот он полез рукой в карман, достал оттуда кубик с разноцветными гранями и принялся крутить его в руках. Дрожь тут же успокоилась, а черты Муратова разгладились. Хм, интересно.