Дубль два. Книга вторая (СИ). Страница 25

— Давно так не сиживали, Никола, ох и давно, — дед посмотрел на Мастера поверх бокала. Тот предсказуемо кивнул молча, хрустя капусточкой с самым невозмутимым видом.

— Крайний-то раз в Новограде, поди, а? — не оставлял надежды Хранитель. Проще, пожалуй, было камень разговорить. Про дерево — вообще молчу.

Николай неопределенно повёл манипулятором, заменявшим ему левую руку, а правой разлил по второй. Мне почудилось некоторое пренебрежение на его лице, пока наполнялась моя рюмка. Мастер же пил из стакана, гранёного, вечного и лаконичного, как и он сам. Они прямо-таки шли друг другу.

— Никола в своё время здорово пошалил чуть западнее, да, Коль? — дед был настойчив, как бронепоезд. Я бы точно давно плюнул.

Мастер осушил тару и потянулся за огурцом. То, что он слышал и слушал Сергия, было незаметно невооруженным глазом. По крайней мере моим.

— Под Старой Руссой Дуб рос. Хранителем его хромой Волод-кузнец был. Про него те, кто на закат дальше двинулись, каких только сказок не насочиняли! Он-то Николу и притянул к себе, увёл от вольницы военно-морской. С железом работать научил, с огнём. Да с Дубом познакомил. Давненько было дело, давненько. Ося про то лучше моего помнит, ему Сашка-то Пересвет от того Древа весточку передавал. Ещё до Поля, лет за полста, если не путаю.

Я помнил, как на себе чувствовал давление этих двух старых прокуроров. И не завидовал Мастеру. Хотя, если он за полста лет до Куликовской битвы уже встречался с Пересветом…

— Шестьдесят два, — вдруг выдал механизированный Николай, осторожно намазывая сало горчичкой.

— Точно, точно говоришь, шестьдесят два, — бодро подхватил Сергий. — Они тогда с ребятками на лодочках своих в Финляндию сплавали очень удачно. Новый Град на ушах стоял. Непотребные девки в мехах, парче и золоте по канавам ползали. Собаки по городу не ходили — вповалку по улицам валялись, вдрызг хмельные, — у деда блестели глаза, будто он сам там был совсем недавно.

— Сходили, — неодобрительно прогудел Мастер, расправившись с салом. Я, мазнув вполовину меньше горчицы, откусил, и теперь пил второй стакан морсу, пытаясь унять пожар внутри. В составе там явно были напалм, битое стекло и драконья кровь.

— Ну да, я ж сухопутный сугубо, путаю всегда, что там плавает, а что — ходит. Никола вон соврать не даст, он-то, душа морская, никогда не ошибается! Вот и в тот раз ватагу в Або привёл аккурат за десять дён до того, как чухонцы собрались в Ватикан дань отправлять, да? — пожалуй, камень продержался бы немногим дольше Мастера.

— Одиннадцать. Три — пили там, — кивнул он. Четыре слова подряд, второй раз за день! Рекорд!

— Ага, так и было! Это потом у нас тут свара чёрная началась, а до тех-то пор Никола сотоварищи и други давали огня северянам от всей щедрой души. Шведам напинали так, что те аж столицу перенесли. Там проще на пустом месте заново отстроиться было, чем чинить да прибирать за ними. Норгам* тоже насовали — будьте любезны. Они тогда ещё пошаливали, захаживали в наши воды, пограбить да девок помять. А после новгородских байдарочников этих — как бабка отшептала. А потом сперва нам не до них было. Стали в те края заплывать, ой, тьфу ты, заходить то есть, голландцы и прочая шпана. А после тех уже и брать-то нечего было, крохоборы ганзейские, тоже мне.

Сергий заливался соловьём, набирая обороты пропорционально снижению уровня коньяка в таре. Николай же после третьей порции перевернул стакан донышком наверх. Молча. Скала-человек.

— Куда путь дальше держим, Болтун? — послышалась Речь Осины. Кто бы ни выдумал прозвище Мастеру — в юморе ему не откажешь.

— Лача, — буркнул Николай, глянув на банку с капельками внутри.

В этом ресторане и бармен и официантка явно были местные. Определить по ним эмоции мог бы только телепат. Будто у них это в порядке вещей, чтоб трое сели за стол, поставили на четвёртое место банку с рассадой и принялись молча пить, изредка переглядываясь. Хотя, кто их знает? Может, именно так и принято.

— Кто там сейчас? — по сфере Древа заветвились синие сполохи молний. Едва заметные. Но я углядел. И отодвинул рюмку.

Мастер молча хмуро глядел на трёхлитровую банку. Хранитель, перестав играть в общительного, не менее сурово и внимательно смотрел на Николая. Я переводил взгляд с одного на другого, краем глаза следя за узорами на ауре Осины. Внутри, там, где располагалось солнечное сплетение, собрался шар из Яри. Сам собой. Пока маленький, ещё не царапавший изнутри по рёбрам.

— Тихо, Яр! — Речь Древа снова звучала чуть громче необходимого. У Мастера сжался, чуть клацнув, манипулятор. Сыто, как идеально смазанный затвор пистолета в кино.

— Всем тихо, мужики. Я буду говорить, — весомые фразы Осины заставили нас с Сергием разжать кулаки и положить руки на столешницу, ладонями вниз. Сдвинув в сторону ножи и вилки. «Хваталка» Мастера тоже чуть развела «лапы» и улеглась на столе так же.

— Никола-Болтун не отвечает. Я не могу проведать его. Значит, защиту ставил кто-то из наших, сильнее и старше меня. Так?

Мастер кивнул, будто бы с благодарностью. В его почти прозрачных глазах словно проскочило облегчение. Но уверен я не был. Проще след муравья на голой гранитной скале разглядеть, чем эмоции этого древнего пирата.

— Если бы вместо нас нагрянули чёрные — остались бы ни с чем. Болтуна на лоскуты можно резать — не откроет места, пока условия не будут выполнены, — Ося, кажется, объяснял. И, видимо, именно для меня — эти старики-разбойники, которых теперь стало трое, явно знали, о чём шёл разговор.

— Я, Осина из края Дебрянского, слово даю тебе, Мастер, что прибыли мы без злого умысла против тебя, Хранителя и Древа здешних. Я, сам видишь, как на ладони теперь перед тобой. Нет за мной ни рощ, ни рядов. Нет подо мной спудов тайных. Нет надо мной воли тёмной. Нет вблизи окрест меня врага скрытого, татя заугольного. Со мной пятеро из рода людского, русского: Хранитель, Серым прозван. Странник, Яром прозван. Будущий Странник, Павлом прозван, младенец грудной. При нас жены две: мать Павла-Странника, Алисой прозвана да наречённая Яра-Странника, Ангелиной прозвана.

Я видел луч, что протянулся, чуть преломившись о запотевшее стекло банки, к груди замершего Мастера.

— Я доброй волей отдаю всё, что ведаю. Передай отправившему тебя, Никола-Болтун.

Глаза пирата, прозрачные, как летнее небо, блеснули изнутри, будто свет отразился в зрачках рыси или волка, скрывавшихся в полумраке дремучего леса. Мастер моргнул — и к ним вернулся обычный цвет. Он встал, низко, до земли, поклонился Древу, и вышел из зала ресторана, не сказав ни слова.

— Что думаешь? — Хранитель обратился к Осине, снова потянувшись за бутылкой. Видимо, отсутствие абрикосов его ничуть не смущало. И вновь их Речь звучала скорее для меня.

— Надёжно сработано, по-старому. Давно не встречал такого, — Древо ответило не сразу.

— Чёрные? — рука Сергия замерла над столом.

— Навряд ли. Если только за то время, что мы с тобой оба в лесу хоронились, скачка эволюционного у них не случилось.

Я даже головой потряс — переход от былин и древних седых легенд к науке и жизни по-прежнему давался мне с трудом. С большим.

— Яму ловчую помнишь? Вроде того. Начни я пытать его да в душу лезть неумно — загнулись бы оба. Он — точно. Я — скорее всего, — продолжал Ося медленно.

— Даже так? — Сергий передумал наливать.

— Даже так. Кто-то из старших работал, точно. Подобные касания людского коло я помню. Но в то, что это может повторить кто-то ещё — не верю. Удивил меня Никола-Болтун, очень удивил. Вот ровно по ту пору, что последняя наша с тобой память о нём была, как возвернулись они от чухонцев — вижу, а ближе проведать не могу. И, судя по тому, что выглядит он по вашим меркам на полтинник, как ты говоришь — устроился он вполне хорошо. Хранитель местный Яри Мастеру не жалеет. Сам же знаешь — с годами всё больше нужно вам.

— Знаю, — задумчиво кивнул дед. Который сам выглядел не сказать, чтоб сильно старше однорукого пирата.