Гость из будущего. Том 3 (СИ). Страница 42

— Дааа, — протянул я, почесав затылок, и уже просчитывая, как этой плёнкой лучше распорядиться, и добавил, — кто возьмёт шпионов пачку, тот получит водокачку.

Вечером в тот же самый тревожный понедельник я в кои-то веки не спешил домой. Нонна улетела на кинопробы в Минск на «Беларусьфильм». Работу над эскизами к «Звёздным войнам», над тем как будут выглядеть костюмы главных героев, какими будут джедаи и протагонист Дарт Вейдер, я пока дал распоряжение прекратить. Вдруг, на худсовете в Госкино и в самом деле придётся изображать дурака, спасая фильм и директора Илью Киселёва? Кстати, Илья Николаевич дозвонился до своего друга в АПН и узнал, что на эту пятницу запланирован большой корпоративный праздник по случаю предстоящего учебного года. И корпоратив, с раздачей школьных принадлежностей для детей сотрудников агентства, организует сама Галина Брежнева. Это был уникальный шанс перевернуть ситуацию в свою пользу. Не очень-то мне хотелось бегать в одних трусах по коридорам Госкино.

«Хотя лучше один раз притвориться дураком, избежав тотального разгрома и показательной порки, чем переть буром и наделать множество непоправимых ошибок», — думал я, колотя в своём рабочем кабинете боксёрский мешок, который по случаю продал мне один знакомый техник.

Кроме того, вонзая кулаки в кирзовый бок мешка, я представлял себе лицо товарища Суслова, человека который всеми правдами и неправдами пролез во власть, чтобы заставить всю страну носить старые галоши и серое невзрачное пальто. В представлении этого странного гражданина советский человек рождался только для того, чтобы вусмерть упахаться на работе, вырастить потомство себе на замену и лечь в могилу.

В его воспалённом мозгу: джинсы и красивые вещи отвлекали от строительства коммунизма, комедии — развращали, кинобоевики — сбивали с пути, а лёгкая развлекательная музыка вызывала ненужные фантазии о красивой жизни. И если бы Михаил Андреевич загрёб бы всю власть себе, то за простую улыбку на улице могли бы влепить штраф. А в кино крутили бы только один фильм, где фрезеровщик признаётся в любви к крановщице, не отходя от станка и перевыполняя план на двести процентов.

Кстати, а ведь Суслов не случайно закрыл комедию Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда». Это была месть за «Карнавальную ночь», где Рязанов на примере бюрократа Огурцова показ именно его портрет. Портрет не вполне ненормального товарища, которому во время весёлого праздника нужен «сурьёз». Конечно, кинокомедия у Рязанова получилась не ахти какая, но свои бы 10 или 15 миллионов человек собрала, и тем самым принесла бы прибыль в казну государства. Поэтому мой детектив Суслов с большим удовольствием просто раздавит.

— Ты чего, как ненормальный, стучишь на весь этаж? — спросил Генка Петров, войдя в кабинет. — Из-за Ноннки что ль расстроился? Из-за того, что она улетела в Минск, а потом к родителям? Понимаю тебя, дружище. У меня тоже на личном фронте без перемен.

Геннадий с сочувствием похлопал меня по плечу, тяжело вздохнул и включил электрочайник.

— Ты случайно у Вольфа Мессинга не берёшь уроки по чтению мыслей на расстоянии? — буркнул я, перестав избивать боксёрский мешок.

— Уроков не беру, — Генка широко зевнул, — это всё просто, это всё элементарные знания человеческой психики.

— Психологии, — поправил я друга, стянув с кистей рук боксерские перчатки.

— А какая разница? — удивился друг.

— Забей, — хмыкнул я, вынув из рабочего стола жестяную банку дефицитного бразильского кофе. — Что сегодня с Юрием Ивановичем успели сделать?

— Много, — с важностью кивнул он. — Во-первых, булыжники из метеоритного пояса прикрутили к потолку на канаты, которые я покрасил синей краской. Во-вторых, на твой «Сокол тысячелетия» я налепил много маленьких деталек из пенопласта и стало действительно лучше. Корабль прямо как настоящий. Затем на заднюю часть я установил шесть рядов маленьких электролампочек, которые будут нашим этим гарнирным двигателем.

— Антигравитационным, — улыбнулся я, подумав, что Генка большой молодец, может из-за ничего поднять настроение.

— Да пофиг, — отмахнулся он. — Самое главное мы с дядей Юрой установили «Сокол» на двухметровой высоте параллельно полу. Пришлось задействовать длинную железную перекладину. Мы её одни концом привинтили к стене, в средине сделали металлический упор, а второй конец ввели в бок «Сокола» и закрепили к днищу. Теперь камера может свободно кружиться вокруг нашего корабля. Скажи, что мы — молодцы.

— Молодцы, — кивнул я.

— Тогда гони двести рублей, — Генка развёл руки в стороны. — Железо нынче дорого. Да ещё парням надо из мебельного цеха три бутылки коньяка поставить за оперативность.

Я молча порылся во внутреннем кармане пиджака и выудил несколько 25-рублёвок. Деньги на мой эксперимент улетали с неимоверной скоростью. Не зря Нонна решила какое-то время погостить у родителей, где, пребывая в спасительном неведении, можно было поберечь нервную систему. Между прочим, в Голливуде опытные люди говорили так: «Никогда не снимай кино на свои финансовые средства. Плохая примета. Прогоришь».

«Может быть и я поспешил? — вдруг подумалось мне. — Хотя, когда рисковать, как не сейчас! Появился уникальный шанс достучаться до Леонида Брежнева. А деньги я потом концертами по городам Сибири и Дальнего востока наработаю с „дочерью“ Лидии Руслановой и с „сыновьями“ лейтенанта Шмидта».

— Значит, дорогой мой друг Геннадий, слушай меня сейчас очень внимательно, — пробормотал я, протянув ему 200 рэ. — Сегодня пришла киноплёнка «Кодак». Поэтому завтра снимаем с разных ракурсов полёт «Сокола тысячелетия». С оператором я договорюсь. А вы с Юрием Ивановичем сделаете простенькую 30-сантиметровую копию «Сокола» для общих планов. И нарисуете звёздное небо на деревоплите размером 2 на 4 метра.

— И когда это мы успеем-то? — обиделся на меня друг.

— Завтра утром и успеете, — отмахнулся я. — Вечером или ночью — съёмка. А в среду в цехе комбинированных съёмок полёт нашего «Сокола» и звёздное небо объединим в единое целое, и смонтируем лучшие куски. И уже в четверг на моих руках будет 7-минутный рекламный ролик.

— А что у нас случится в четверг? — усмехнулся Генка. — Конец света, ха-ха?

— В четверг, имея в своём распоряжении детектив и рекламный полёт «Сокола», я поеду в столицу нашей Родины город-герой Москву, — прорычал я. — Кстати, — вдруг осенило меня, — нужно же ещё кое-что подготовить.

На этих словах я подмигнул ошарашенному Генке Петрову, сунул ему в руки ключи от кабинета и пулей вылетел в коридор.

Дядя Йося Шурухт, к которому я с киностудии помчался на метро, после нашего гастрольного тура немного загрустил. И причиной душевных переживаний Иосифа Фёдоровича были не финансовые показатели концертов. Все творческие встречи, слава Богу, прошли с хорошими аншлагами. А грусть его вытекала прямиком из последнего концерта в Кронштадте, куда дражайшая супруга, тётя Сима, прикатила без предупреждения.

И когда мы на сцене принимали цветы и овации публики, она случайно заглянула в гримёрку, в которой дядя Йося целовал порочные губы гримёрши Лидии Сергеевны. Что случилось дальше, лично я знал только с чужих слов. Поговаривали, что тётя Сима помойной тряпкой залепила своему супругу точно между глаз. А в Лидию Сергеевну, предварительно обозвав гримёршу словом на букву «шэ», запустила это самое помойное ведро.

Но самое веселье началось тогда, когда тётя Сима выставили дядю Йосю с одним чемоданом из их общей отдельной и благоустроенной жилплощади, потому что он вдруг осознал, что не готов жить с Лидией Сергеевной в крохотной комнатушке огромной коммунальной квартиры на окраине Ленинграда. И на следующий день началась осада гордой и обиженной до самой глубины души супруги.

Сначала мы под окнами пели серенады. Точнее говоря, я пел, а он выл о том, что это была непростительная ошибка, поэтому пора бы его и простить. Затем была попытка одну ночь поспать под дверью собственной квартиры, которую по требованию участкового пришлось досрочно прекратить. И на третьи сутки, я со своим дальним родственником мелом на асфальте под окнами дома написал: «Сима, я тебя люблю». К сожалению последние две буквы любовного признания безжалостно стёр злой дворник. Однако утром тётя Сима сама приехала на киностудию и своего непутёвого мужа в последний раз простила. Но к этому моменту что-то внутри дяди Йоси надорвалось, пропал задор и вера в человечество.