Последний рассвет Трои (СИ). Страница 27

Глава 12

Огромное плато, на котором располагалась Хаттуса, омывалось семью реками, которые сейчас превратились в жалкие ручейки. Эти земли который год терзала засуха, а потому изобильное когда-то зерном место становилось все больше похоже на безжизненную пустыню. Голодные крестьяне-хатты бегут отсюда сломя голову, ведь им нечем кормить своих детей. И даже царские мытари, что палками выбивали из них последнее зерно, не смогли изменить ситуацию. Все стало только хуже. Полноводные реки, что когда-то давали здесь жизнь, пересохли, а кочевники, которые пасли свой скот у побережья моря Аззи, стали сущей бедой. Новые люди пришли из дальних земель. Их называли мушки. Никто не знал, откуда они явились, но они потеснили племена каска, издревле живущие севернее страны Хатти, а те полезли во все стороны сразу в поисках пастбищ и воды. Великий царь не мог удержать их.

— Но почему? Ведь цари царей повелевают тысячами воинов? — спросил Тимофей старого купца Хапасали, который рассказывал ему все это.

Он шел бок о бок с ним уже не первый день и слушал, впитывая каждое слово. Впрочем, в последние дни купец уже не шел, он ехал в одной из полупустых телег, ведь его груз изрядно похудел по пути. Каждый наместник объявил себя царем и собирал пошлины на дороге, где всегда платили только законным повелителям этой земли.

— Ты не понимаешь, воин, — с горечью ответил купец. — Знать подчиняется царям только тогда, когда это выгодно самой знати. Как только пересыхает поток серебра, что лился в сундуки тех, кто правит колесницами, и тех, кто владеет городами, цари делаются ненужными. Жить по отдельности кажется им проще и выгоднее. Как только не станет торговли, не станет и страны Хатти. Она попросту будет никому не нужна. Хаттуса стоит на пути между Каркемишем и западным побережьем. Она соединяет Вавилон с Вилусой, Апасой и Милавандой(1). Великие цари давали покой этому пути столетия подряд и собирали за это свою долю. Серебром и золотом, зерном и тканями они вознаграждали воинов, и те служили им. А вот теперь торговли почти нет. С востока не везут олово и лазурит. В Ханаане подняли голову кочевые племена хапиру(2), а города побережья терзают люди, живущие на кораблях. Все ищут себе новой земли, и для каждого из них купеческий караван — законная добыча. Как только рвутся тонкие нити, которые соединяют разные страны, караваны останавливаются, пошлины исчезают, а цари беднеют. Вот скажи, кому нужен бедный царь? Кто будет такому служить? Ведь если у правителя нет серебра, у него нет и войска.

— Я никогда не задумывался об этом, — честно признался Тимофей. — У нас благородные роды именно потому и правят, что имеют великих предков. Их власть — от самих богов. Благородным нельзя стать, им можно только родиться(3).

— Значит, бессмертные боги решили забрать свой дар у потомка великого Лабарны, — невесело усмехнулся купец. — Наверное, он плохо их чтил, а его жертвы были скудны. Ты сам видишь, в стране Хатти больше нет порядка.

— Слушай! — спросил вдруг Тимофей. — А правда, что у хеттов бабы власти имеют столько же, сколько мужья?

— Правда, — кивнул купец. — Таваннанна, старшая царица, свой двор имеет и свою казну. И даже с другими царями переписку ведет, не спрашивая мужа.

— Во дела! — Тимофей в удивлении затылок почесал. — Что, ваша царица может самому фараону Египетскому написать?

— И даже отругать его может, — усмехнулся купец. — Таваннанна Пудухепа, которая правила, когда я был ребенком, самому Рамзесу Великому отказалась дочь в жены отдать. Чего-то не поделили они, а ему как раз очень ее приданое требовалось. Мне один писец рассказывал, который то письмо видел. Там так написали:

«Разве у моего брата нет ничего? Если только сын бога солнца, сын бога грома и моря не имели ничего, у тебя тоже ничего не было бы! Но ты, мой брат, стремишься обогатиться за мой счет. Это недостойно ни твоей славы, ни твоего положения.»

— Странно вы тут живете! — присвистнул Тимофей в изумлении. — Это то, что я думаю? — он протянул вперед руку, где в колеблющемся мареве зноя показались стены и башни из сероватых каменных глыб.

— Да, это Хаттуса, — с гордостью ответил старый купец. — Город — истинное украшение мира. Место, которому нет равных. Да ты и сам это скоро увидишь, парень.

Тимофей и впрямь никогда не видел ничего подобного. Стены города, что были длиной больше тридцати стадий, прерывались квадратными башнями, сложенными из огромных камней. Он провел по ним рукой, ощутил жар, который они накопили за день, и удивился про себя, пытаясь представить, сколько тысяч людей трудились, чтобы построить этакое чудо. Афинский акрополь, который был всего лишь укрепленной скалой с отвесными склонами, казался ему убогой деревушкой, а его храмы — хижинами козопаса. Хаттусу украшали полтысячи лет, и делали это с любовью и тщанием.

Он вошел в город через Львиные ворота, от которых начиналась прямая улица шириной в двадцать локтей. Она упиралась в царский дворец, который по обычаю того времени имел сотни помещений. Здесь располагались не только покои самого лабарны Супилулиумы и таваннанны, старшей царицы. Тут работали многочисленные писцы, хранились запасы еды и оружия, собирались архивы и библиотеки. Дворец оказался огромным двухэтажным зданием, стены которого были богато украшены высеченными фигурками воинов, сценами охоты на львов и процессиями, где цари-победители в огромных шапках топчут униженных пленников.

— Орел с двумя головами! Опять! — Тимофей озадаченно смотрел на странную птицу, изображение которой только что видел над воротами. — Чего они их рисуют везде? Вот бы добыть эту птицу! Меня ведь в Афинах за такой рассказ до конца жизни поить будут! Интересно, где этот уродец водится? У купца спрошу.

Величественный город, тем не менее, не производил впечатления богатства. Напротив, он выглядел почти пустым, а жители его — испуганными не на шутку. И только теперь Тимофей понял, что именно кольнуло его, когда он заходил в ворота, украшенные фигурами сидящих львов. Стража! Эти люди не были похожи на воинов царя. Стать не та, шлемов нет, а из оружия одно копье.

— Да что тут происходит? — изумился Тимофей.

Он оставил свой отряд в Нижнем городе, у Большого храма, где купцы должны были сдать груз, и отправился побродить по столице великого царства. Тимофей, хоть и считался воином, все еще оставался мальчишкой, любопытным и непоседливым.

— Эй ты! — позвал он какого-то мужичка в латаной рубахе, перевязанной веревкой, и в колпаке из войлока.

Мужичок внимания к своей особе не оценил и припустил вниз по улице со скоростью испуганного зайца. Тимофей, который был помоложе и порезвей, догнал его в два прыжка и на ломаном языке хеттов повторил:

— Эй ты! Что тут у вас происходить? Я тебе зубы выбить, если не сказать. Где люди есть? Где воины есть?

— Великий царь покинул город, — сдавленным голосом произнес мужичок.

— Почему? — изумился Тимофей.

— Воды больше нет, — ответил собеседник. — Точнее, она есть, но ее мало очень. В городе тысячи семей жили, воды много надо. Каналы и колодцы пусты, цистерны для воды пусты. Зерно не родит больше. Жить плохо.

— Воины в городе остались? Сколько их?

— Только храмовая стража, — пискнул мужичок. — Не знаю я, сколько их. Сотня, наверное. Может, две.

Тимофей оттолкнул ненужного больше горожанина и быстрым шагом пошел по улице, замощенной тесаными плитами, прочь. Он вернется к гигантскому храму Тархунта и Аринны, который стоит внизу, под цитаделью. Они недолго пробыли в городе, а потому ослов еще даже не разгрузили. Дядька Гелон не позволял этого делать, пока не получит плату. А стоявший рядом почтенный Хапасали заламывал руки, доказывая, что и так почти разорен из-за стражи, которая отказалась его защищать. Он требовал скидку.

— Дядя!

Тимофей подошел к ним, решительно отодвинул в сторону скулящего торговца и потащил Гелона за собой.