Пария (ЛП). Страница 53

Похоже, лорд Элдурм получил ответ на своё изъявление и счёл его совершенно разочаровывающим.

– Древесину? – произнёс он, и голос его выдавал почти полное отсутствие интереса, а взгляд едва оторвался от записки.

– Да, милорд, – со сдержанной заинтересованностью ответил я. – Чтобы в полной мере исследовать новооткрытую жилу. – Я кивнул на камень, который положил на его стол – корявый и уродливый, с бурыми пятнами и металлическим блеском. – Резчик полагает, там можно будет найти намного больше такого.

Лорд Элдурм моргнул и нашёл в себе силы на секунду сосредоточиться на камне.

– Медь?

– Так и есть, милорд.

На самом деле этот кусок медной руды был единственным, который удалось откопать на Рудниках. Шесть лет назад он вылетел из-под кирки Брюера, и по указанию Сильды об этом никогда не рассказывали его светлости. Резчик считал, что наверняка можно найти и больше, но не было никаких способов разведать залежи, кроме как по случайности или путём очень большого увеличения масштабов раскопок. С учётом того, что цена на медь намного выше, чем на железо, Сильда знала, что открытие существенной жилы означало бы приток новых каторжников. И, чтобы получить долю в таком богатстве, лорды стали бы отправлять орды своих отбросов, а не просто худших из злодеев.

Лорд Элдурм, приподняв бровь, задумчиво поджал губы:

– Отец всегда думал, что здесь можно найти намного больше богатств, если только копать поглубже.

– Несомненно, весьма предусмотрительный человек, милорд.

– Нет. – Лорд Элдурм вздохнул, снова посмотрел на записку, протянул руку и провёл пальцем по тщательно выведенной подписи. Жест мелкий, но ясно говорил мне о том, что, каким бы удручающим ни был ответ леди Эвадины, этого мужчину по-прежнему снедала безнадёжная тоска.

– Мой отец, – продолжал он монотонно бубнить, – был грубияном, который ни разу не отрывал книги, больше всего любил выкрикивать кощунства против Ковенанта и особую радость находил в жестокости. В день, когда он умер, больше всего я сожалел, что моя любимая мать не дожила, чтобы вздохнуть от облегчения при виде его страданий. Возможно… – Голос его стих, брови нахмурились, а глаза раскрылись от осознания. Он наклонился вперёд, во взгляд вернулась живость, и он крепче сжал письмо. – Возможно, поэтому я недостоин. Она видит во мне грех, грех ненависти к моему отцу.

«Жалкий ты бедолага», – подумал я, тщательно стараясь не показать на лице никаких эмоций. Я уже научился остро чуять, когда лучше молчать. За всё время на Рудниках это, пожалуй, был самый ценный урок, что я выучил, помимо грамоты.

– Мне нужно снять бремя, – продолжал лорд Элдурм. Его глаза увлечённо исследовали письмо, и осознание, которое в них светилось, напоминало мне редкие моменты, когда Конюх убеждал себя, будто бы на него снизошло какое-то новое и важное прозрение об учении Ковенанта. Эта мысль вызвала другую любимую цитату Сильды из свитка мученика Каллина: «Каждый человек лжец, но хуже всего та ложь, которую он говорит самому себе». А ещё мне показалось странным, как этому несчастному влюблённому не пришло в голову, что благочестивая леди Эвадина, возможно, видит бо́льший грех в порабощении несчастных в шахте, чем в ненависти к человеку, который наверняка в полной мере этого заслуживает.

– «Нашим путям суждено следовать разными курсами», – шёпотом читал лорд Элдурм, и страница дрожала в его руке. – Теперь мне ясно, что нужно делать. Мой путь должен измениться, чтобы встретиться с её. – Он коротко усмехнулся, опустил письмо и обратился ко мне: – Завтра ты приведёшь мне восходящую Сильду. Если и есть душа, способная снять с моей души бремя греха, так это она.

Я удержал слова о больных коленях восходящей, прежде чем они слетели с моих губ. Наваждение его светлости предоставляло возможность, ради которой, как я знал, Сильда, не задумываясь, будет готова терпеть боль.

– Обязательно, милорд, – ответил я, низко кланяясь, и, выпрямившись, добавил: – А древесина?

– Да, хорошо. – Он махнул рукой в сторону двери. – Скажи сержанту Лебасу дать тебе всё необходимое. И паства восходящей получит на этой неделе ещё три мешка в благодарность за эту находку.

– За что прихожане благодарят вас от всего сердца, милорд. – Я снова поклонился, но уже ускользнул из его внимания. Когда я уходил, он встал перед окном, уставившись вдаль, и сцепил руки за спиной, постоянно сжимая их, что, как я знал, означало выражение отчаянной надежды. В последующие годы я нередко чувствовал, что моё презрение к нему было бы сильнее, если бы не факт, что со временем я стану во многих отношениях его зеркальным отражением.

– Хорошо, что этой шахте не нужно работать хоть сколько-нибудь долго, – сказал Резчик, проводя рукой по влажной скале. – На мой вкус мы слишком близко к реке.

Закинув руку на перекладину лестницы, я посмотрел наверх и увидел, как он критически осматривает верхние своды шахты. По мере того как она сужалась, среди камней стала появляться земля, а ещё становилось всё больше воды. Иногда она текла всего лишь струйками, которые увлажняли камень, а в других местах энергичные потоки постоянной блестящей дугой падали во мрак. Меня же сильнее тревожил не вид воды, а скрежет и стоны от окружающих камней, иногда сопровождавшиеся дрожью, когда обрушивались невидимые трещины или вода прокладывала новый и возможно опасный канал.

– Но она же устоит? – спросил я, раздражённо моргая, поскольку на лоб плюхнулась крупная капля воды.

– Пока да. – Резчик покачал головой, и мне на лицо снова полетели брызги с влажных завитков его бороды, которая в обычное время торчала копной размером с енота. – Но не долго. Понимаешь, реки не заканчиваются берегами. Некоторые на многие мили тянут свои воды под землёй, а вода против камня в конечном счёте всегда побеждает.

Мой взгляд упал на железную скобу, крепившую лестницу к стене шахты. Грубая штука из полурасплавленных гвоздей и отходов, одна из множества вбитых в скалу за последние четыре недели. Без раствора, который бы удерживал скобы, они наверняка рано или поздно вывалятся. Когда мы сосредоточили усилия на шахте, обычно немаленькое производство железной руды прихожанами сократилось. Лорд Элдурм согласился с недостачей, рассудив, что такую цену стоит заплатить за раскапывание мифической медной жилы. Но его терпение не будет длиться вечно, сколько бы дней он ни снимал бремя со своей души с восходящей Сильдой.

– Мы дойдём до поверхности дня за три или около того, – сказал Резчик. – И тогда уже ждать будет нельзя. Ты должен ей сказать.

Он посмотрел вниз, встретившись со мной взглядом. Хотя он был, пожалуй, самым спокойным из прихожан, я видел, как с каждым днём, приближавшим нас к побегу, в нём растёт отчаяние. Последователи Сильды оставались преданными, но, глядя на их нарастающую жажду освобождения из Рудников, оставалось только гадать, сколько эта преданность продлится.

– Я скажу ей, – ответил я, карабкаясь вниз в темноту и пытаясь не слушать протестующий писк скоб.

Сильда, когда я вошёл, вычитывала последнюю копию свитка мученика Каллина. Гордость не позволяет мне называть тот свиток лучшим описанием его истории из всех, но другие писари так его называли, и даже те, кого нельзя считать просто стаей завистливых писак, недостойных своего звания.

История раскаявшегося вора стала основным средством, с помощью которого Сильда учила меня письму, и моя первая попытка переписать её напоминала работу самого неуклюжего ребёнка. И всё же я её сохранил. Другие работы, возможно куда более важные, я за долгие годы потерял или выбросил, но не тот первый нетвёрдый шаг по пути писаря. Понимаете, дело было не только в изучении букв – за этими корявыми словами скрывалось понимание, поскольку, направляя мою руку, Сильда направляла и мой разум. История этого отсталого королевства. Семейные узы крови и родства, которые его связывали. Договор между Ковенантом и Короной, который она называла «насущной необходимостью». Всё это я выучил через мученичество Каллина, вора, который украл её сердце спустя три века после смерти.