Пария (ЛП). Страница 46

Прежде я ни разу не видел настоящей реликвии. Мои визиты в разные святилища Шейвинской Марки предпринимались исключительно в целях воровства. Если бы я на самом деле вошёл в святилище мученика Стеваноса, то дюжина, если не больше, костей, полоски содранной заживо кожи и почерневшие одеяния, украшавшие алтарь, несомненно произвели бы куда больше впечатления, чем-то, что я увидел сейчас.

– Шек? – спросил я, с сомнением глянув на восходящую, а потом снова перевёл взгляд на единственную медную монету в сосуде.

– Именно так, – сказала она. – Можешь посмотреть, если хочешь.

Я помедлил, а потом протянул руку к сосуду. Каким бы неверующим я ни был, если прожить всю жизнь под воздействием учения Ковенанта, то перспектива на самом деле прикоснуться к настоящей реликвии покажется устрашающей. Но когда я сбросил монету на ладонь, на меня не снизошло никаких видений Серафилей, и их благодать не затопила мою душу. Я почувствовал только холодок металла и увидел всего лишь маленькую монету, каких бессчётное количество просочилось через пальцы за мою насыщенную и неблагоразумную жизнь. Подняв монету на свет, я увидел, что голова, отчеканенная на одной стороне, отличается от обычной чеканки Короны. На нынешних шеках красовалась либо голова короля Томаса, либо его отца, по слухам более солидного короля Матиса Четвёртого. Ещё необычнее было то, что здесь отчеканили голову женщины.

– Королева Лиссель, – сказала Сильда, глядя, как я рассматриваю монету. – Единственная женщина на троне из династии Алгатинетов. В те дни керлы называли её «Кровавая Лисс», поскольку сердце её не отличалось милосердием.

– Сколько лет этой монете? – спросил я, поворачивая монету в свете факела. На реверсе были отчеканены цифры, но слишком мелкие, не различишь.

– Я бы сказала, прошло почти два столетия с тех пор, как эту монету отчеканили, и в итоге она попала в кошелёк Каллина. Он сказал, что это единственная монета, которую он заработал, и потому её одну он будет хранить. Понимаешь, Каллин, как и ты, большую часть жизни был разбойником. Истории о его искуплении сильно разнятся, поскольку его свиток был написан неумелой рукой, а переписывали его ещё менее умелые. Однако известно, что, получив виде́ние Второго Бича, он прекратил злодействовать и исходил Альбермайн вдоль и поперёк, проповедуя свои предостережения. «Истинно говорю вам, что Бич заберёт богатых, но пощадит бедных, если они откроют сердца свои Ковенанту», – сказал он. «Чтобы познать спасение, надо познать нищету».

Хотя слова Сильды показались мне не менее властными, чем её взгляд, моя склонность к цинизму никуда не делась:

– Сомневаюсь, что для него это хорошо закончилось, – сказал я, напряжённо ухмыльнувшись. А восходящая лишь улыбнулась чуть шире.

– Отнюдь, в своих странствиях Каллин собрал множество последователей, – сказала она. – В какое-то время за ним ходило больше двух тысяч человек. А точнее, две тысячи керлов. Люди благородных кровей оставались одинаково глухи к его посланию и очень недовольны тем, что так много подданных оставляют свои фермы и ходят за босоногим вором, который никогда не мылся и проповедовал, что владение землёй является мерзостью в глазах Серафилей.

Королева Лиссель всегда ужасно эффективно умела останавливать всё, что раздувало беспорядки в её королевстве. Каллина схватили, а его последователей разогнали. Один из самых искажённых пассажей его свитка ссылается на личную встречу с королевой, но что там произошло, утрачено навеки. Однако она даровала ему милость обезглавливания вместо обычной для еретиков казни, к вящему раздражению духовенства Ковенанта, стоит отметить. Они сочли его проповеди столь же тревожными, как и знать. Когда Каллина подвели к плахе, он отдал эту монету – единственное своё имущество – палачу в уплату за работу.

Сильда взяла у меня сосуд и протянула мне, а я опустил туда монету.

– Мне она досталась очень давно, но это история для другого раза. – Она поставила сосуд на место в искусно вырезанном алькове и закрыла крышку. – Скромная реликвия человека, который ценил скромность превыше всего. Поскольку он видел, что когда мы смиряемся, тогда мы себя искупаем.

Она снова перевела взгляд от сосуда на меня – её глаза удерживали меня так же надёжно, как кандалы, которые недавно приковывали меня к телеге цепаря.

– Жаждешь ли ты смирения, Элвин? Желаешь ли ты достичь искупления по примеру мученика Каллина?

Слабый нестройный хор врак зародился и погас внутри меня. Правильной стратегией казалось говорить заключённому светочу Ковенанта то, что она хочет услышать, но я понял, что не хочу больше врать. Только не ей.

– Я не знаю, – честно сказал я. – Пускай я и заслуживаю здесь быть, но всё равно жажду только побега, только свободы.

– Свобода. – От этого слова в её голосе послышалась нотка весёлости, хотя взгляд оставался неумолимо серьёзным. – И что бы ты с ней делал?

Из моего рта потоком полилась новая честность, удивив меня самого страстностью в голосе:

– Мне нужно закрыть долги. Свести счёты. – У меня челюсть свело от непрошенной ярости. – Есть люди, которых надо убить! И пусть это приговор мне в ваших глазах, но я не стану этого отрицать!

– Кого? – вопросила она, с любопытством изогнув бровь. – И почему?

И я ей рассказал. Всё. Все детали своей грязной злодейской жизни. Обо всех преступлениях, совершённых мной и против меня. О своей по-прежнему гниющей злобе на Тодмана, если тот ещё дышит. Перечислил всех своих предполагаемых жертв. Брат солдата, которого я убил, и все его товарищи, за то, что пытались повесить и выпотрошить меня. Лорд Алтус Левалль, за его лицемерное милосердие. Цепарь, который убил Райта и устроил мне на дороге испытание, оставив на моём растущем счету возмездий последние и самые грубые отметины.

Наконец замолчав, я раскраснелся и запыхался от своей гневной речи и ожидал слов утешения от восходящей. Я знал, что она будет советовать мне не глупить с мстительностью. Поучать меня о том, что возмездие – это пустое, поскольку оно только принесёт больше насилия в мою и без того жестокую жизнь.

Вместо этого она некоторое время поразмыслила, задумчиво поджав губы и нахмурив лоб, а потом сказала:

– Сдаётся мне, в твоём списке не хватает нескольких имён.

Я выпрямился, озадаченно глядя на неё.

– Не хватает?

– Да. Если ты хочешь по-настоящему отомстить за преступления против тебя, то, похоже, по большей части они – результат атаки на Моховую Мельницу, да?

Я тупо кивнул, а она ещё чуть поразмыслила и продолжила:

– Репутация Декина Скарла дошла даже сюда. Мне кажется, он слишком коварный разбойник, чтобы беспечно влезть в ловушку. Или ты воображаешь, что рота Короны той ночью оказалась там случайно?

– Я знаю, что нас, наверное, предали, – сказал я, – но не могу себе представить, кто. Может кто-то из деревенских сбежал и рассказал людям шерифа…

– И каким-то образом личные солдаты короля умудрились той же ночью осуществить хорошо спланированную атаку? Нет, они ждали прибытия Декина, и может даже несколько дней, если не недель. А это значит, что кто-то сильно заранее рассказал им о его планах. Думаю, список людей, способных расставить такую ловушку, очень короткий. А ещё полезно подумать, не просто о том, кто умер у Моховой Мельницы, но кого там не было той ночью.

Моему разуму на ответ потребовалось всего несколько секунд, и слова вылетели облаком гневной слюны:

– Родня Эрчела! Этих блядей там не было!

– Элвин! – резко предупредила она, бросив многозначительный взгляд на реликвию в алькове.

– Простите, – автоматически раскаялся я.

Сильда склонила голову, принимая извинения, и сказала:

– Может, ещё вспомнишь людей, которых ты не видел мёртвыми, и голов которых не было на стене замка. Отсутствие знания тоже может рассказать о многом.

«Люди, которых я не видел мёртвыми…». Для начала это Тодман, и не только он. На самом деле мне только сейчас пришло в голову, что, помимо Конюха и Герты, список товарищей по банде, которых, как я точно знал, убили на мельнице, был довольно коротким. Судьба многих оставалась неизвестной. Список потенциальных предателей был довольно длинным, а отделять виновных от невинных я не мог, пока трачу свою жизнь в шахте.