Пария (ЛП). Страница 43

Я потёр ушибленные рёбра и стал дальше выискивать хоть какие-то уязвимости. Очень скоро я понял, что передо мной идеально сконструированная ловушка. Тория же, которую намного больше волновали наши насущные перспективы, хлопнула меня по руке и кивнула в сторону кратера. Реакция каторжников на наше прибытие свелась к нескольким усталым взглядам, но подойти никто не пытался. По приказу Декина я однажды позволил людям шерифа схватить меня и бросить в темницу какого-то мелкого замка. Это было частью плана по освобождению его старого соратника, который, как выяснилось, уже скончался от чахотки ещё до моего прибытия. Там арестанты кишели вокруг меня, как крысы вокруг свежего куска мяса, и уже приступали к побоям, которые наверняка вылились бы во что-то скверное, если бы я не достал ножик, спрятанный в туфле, и не выколол пару глаз. А здесь люди бесперебойно продолжали свой нелёгкий труд, пока Тория не заметила две фигуры, маленькую и большую, поднимавшиеся к нам по спиральному пандусу.

Когда они подошли ближе, я увидел, что маленькая – это женщина с практически седыми волосами, хотя её лицо, пусть и не без морщин, выглядело удивительно гладким, отчего сложно было угадать её возраст. Я подумал, что крупному мужчине возле неё около сорока, хотя уже вскоре мне предстояло узнать, что даже короткое время в Рудниках может добавить возраста и лицу, и телу. Его лицо и голова были побриты до седой щетины, а на левом глазу он носил повязку, вокруг которой на коже паутиной вились отметины старых шрамов. Я решил, что это здешний главарь. Они есть во всех тюрьмах – заключённый, который благодаря своей хитрости и жестокой силе возвышается до господства над другими. Один взгляд на руки мужчины – крупнее даже, чем у Декина – развеивал всякие сомнения в том, что бросать ему вызов совершенно немыслимо. Пара остановилась в нескольких шагах от нас, и по злобному блеску его единственного глаза я заключил, что отсутствие явного неповиновения вряд ли избавит меня от ритуальной демонстрации власти.

И потому я удивился, когда первой заговорила женщина, и тем удивительнее была её речь – чистая и беглая, как у образованного человека. Не сказать, что этот голос принадлежал аристократке, но в то же время был явно не с полей и не с улиц.

– Добро пожаловать, друзья, – сказала она нам, скупо улыбнувшись и положив руку на грудь. – Меня зовут Сильда. А это… – она коснулась руки одноглазого мужчины, – Брюер. Позвольте поинтересоваться, а кто вы?

– Элвин, – сказал я, подражая её вежливому тону, и изобразил поклон. – А это Тория. Нас бросили в это место в результате жестокой несправедливости…

– Это неважно, – сообщила Сильда. Её голос звучал не особенно громко, но зато с такой привычной властностью, которой хватило, чтобы остановить мой поток вранья. – Не имеет значения, что вас сюда привело, – добавила она. – Важно только ваше поведение в границах этого священного места.

Это слово прозвучало так неожиданно, что я от удивления насмешливо спросил:

– Священного?

– Да. – Её улыбка оставалась на месте, демонстрируя знакомое чувство спокойствия, от которого следующие слова уже не так удивляли: – Можно смотреть на эту огромную царапину в земле и видеть только место труда и наказания, но на самом деле вам повезло оказаться у дверей священнейшего храма примера мучеников и благодати Серафилей.

– Ох, блядь, – с отвращением прошептала Тория, к счастью, слишком тихо, и эта набожная женщина не расслышала.

– Храма? – спросил я, испытывая крайне непривычное ощущение: я не знал, что сказать. – Понимаю.

– Нет, – рассмеялась женщина. Этот звук оказался удивительно приятным, поскольку в нём не было ни злобы, ни осуждения. – Не понимаешь. Но, возможно, со временем поймёшь. – Она наклонила голову и шагнула ближе, напомнив мне кошку, которая разглядывает то, что может оказаться едой или несъедобной дрянью. – Скажи мне, Элвин, почему Алианна отказалась выйти замуж за короля Лемесилла?

«Снова испытания», – понял я. Однако в отличие от маленькой игры цепаря, я знал, как играть в эту, благодаря Конюху. Состроив на лице подходящее набожное выражение, я решил, что эффективнее всего ответить цитатой:

– «Как могу я, услышавшая слова Серафилей и узревшая истину о Биче, отдать своё сердце такому, как ты? Ибо, каким бы сильным и храбрым ты ни был, сердце твоё погрязло в жестокости и неисчислимых обманах Малицитов».

Она спокойно кивнула, демонстрируя тревожное отсутствие восторгов по поводу моей впечатляющей речи. Вместо этого она ещё на шаг подошла ко мне, пристально глядя на меня немигающими глазами.

– И что стало с ними?

Я вспомнил только один пассаж из этой конкретной истории, и потому мне пришлось составить её итог, изо всех сил выцарапывая из памяти все проповеди Конюха.

– Разъярённый отказом, Лемесилл приказал казнить Алианну. А потом, обезумев от чувства вины, он присягнул на верность Ковенанту и начал первый Священный поход мучеников, в котором уничтожал армии невольников Малицитов, пока в конце концов его не убили в битве грязным и неестественным способом. В Свитках Ковенанта он и Алианна названы Вторым и Третьим мучениками.

– Да. – Голос женщины смягчился, но суровая подозрительность в её глазах рассказывала другую историю. Какой бы набожной она ни была, я знал, что вера не притупила её разума, как часто случается с другими. Я не сомневался, что эта женщина отлично понимала, что слова, сказанные мной, меня ничуть не трогают. – И теперь они проживают за Божьими Порталами, да? Навечно связанные в своей любви?

Это была ловушка, которой легко избежать:

– Серафили обещают вечную милость тем, кто последует примеру мучеников, но только они ведают, что лежит за Порталами. Нам не дано узнать, какая награда ждёт нас, когда закончится наше время на этой земле, ибо знание приносит сомнения. – Я серьёзно и даже немного обиженно нахмурился. – Строить подобные предположения – ересь.

– Воистину. – Она немного отступила, переключив внимание на Торию. – Дорогая, ты столь же сильна в учении Ковенанта?

– Насколько нужно, настолько и сильна, – спокойно ответила Тория. Как обычно, ум её не распространился на сокрытие чувств, и лоб наморщился от глубочайшей подозрительности. Её реакция на эту набожную женщину показалась мне странной для человека, который придавал потусторонний смысл тому долгу, который, по её мнению, был у неё передо мной.

– Её набожность в ряде аспектов отличается от моей, – встрял я. – Но можете не сомневаться, что связывает нас вера. Понимаете, у неё есть передо мной обязательство, и она боится, что вызовет ярость Серафилей, если не сможет его исполнить.

Сильда приподняла бровь, взглянув на Торию, которая согласно пожала плечами.

– Он спас меня, – сказала она. – Неуплаченный долг жизни разгневает Серафилей.

– Разгневает? – Бровь Сильды приподнялась ещё выше. – Ковенант не приписывает такого базового чувства Серафилям, по крайней мере истинный Ковенант.

В ответ лицо Тории потемнело, губы вызывающе скривились:

– Истинный для тебя, а не для меня.

Я ожидал, что такая жёсткость вызовет у Сильды какой-нибудь гнев, но она просто весело рассмеялась и отвернулась.

– Не бойтесь, друзья мои, поскольку в нашем храме рады всем, кто стремится следовать примеру мучеников, какие бы ереси не раскалывали веру за нашими стенами. – Она приглашающе махнула нам рукой и направилась вниз по спиральному спуску. – Пойдёмте, позвольте мне показать вам наше место для молитв.

Мы с Торией поспешили за ней, но резко остановились, когда дорогу нам загородил Брюер. Он осматривал нас единственным глазом, в котором блестели подозрительность и тревога.

– Они слишком умны, – прохрипел он с грубым акцентом Марки. Он явно обращался к Сильде, хотя глаз неотрывно смотрел на нас. – Ложь легко даётся, особенно этому. – Он ткнул пальцем в мою грудь. – Мне это не нравится.

– Я лжи не слышала, – сказала Сильда, и эта фраза мне многое объясняла. Видимо, её разновидность набожности допускала нечестность, поскольку я знал, что она видела меня насквозь, как хорошее стекло. – И к тому же, – добавила она, – умные нам нужны, не так ли?