Пария (ЛП). Страница 11

– Я не беру монет, кроме своей доли члена этой банды, – ответил Райт. Он по-прежнему говорил спокойным тоном, но, наконец, встретил её взгляд. – И где здесь честные люди, скажи на милость?

Лорайн взяла свою накидку и поднялась перед костром. Её лицо неприкрыто выражало неприязнь.

– Ой, еби сосну, еретик херов, – сказала она каэриту, а потом сердито посмотрела на меня. – Ты слышал Декина. Иди, поспи.

Я посмотрел, как она в бешенстве умчалась в ночь, специально направляясь в противоположную от Декина сторону. Раздор между ними случался так редко, что мне стало не по себе.

– Пути, которыми идти. Судьба, которую там встретить.

Я повернулся к Райту и увидел, что он снова принялся разглядывать огонь. Однако теперь он не теребил вороний череп, а крепко сжал ожерелье в кулаке. Его лицо выражало лишь то же самое умиротворённое спокойствие, хотя я видел, как дрожал его кулак и между пальцев стекала струйка крови.

Эта картина показалась мне завораживающей, но в то же время и отталкивающей. Я попятился и ускользнул в тень, решив, что прощальных слов лучше не говорить.

Беррин посмотрела на меня с неприкрытой подозрительностью, когда я стал укладываться спать, выбрав себе полость на стволе древнего дуба всего в нескольких футах от места, где расположились аскарлийцы.

– Какая прекрасная сухая ночь, – заговорил я, раскатывая сшитые и подбитые мехом одеяла своей постели. – Хотя бы этому стоит порадоваться.

Она ничего не ответила, с тем же выражением глядя, как я устраиваюсь. Все её спутники спали, думаю, просто от истощения. Некоторые храпели, что для нашей компании казалось странным. Храпящие разбойники в лесу редко живут долго, а инстинкты тела обычно подавляют этот импульс.

Прислонив спину к дубу, я проводил время, подбрасывая камень в воздух. Поднял его, уходя от Райта – маленький плоский булыжник с подходящими острыми краями. Беррин прищурила глаза, глядя на то, как взлетает и падает камень. Она так и сидела, прислонив меч к плечу и положив руки на ножны. Хотя она наверняка устала, её глаза не закрывались, и носом она не клевала. Я подозревал, что если бы она заснула, то храпеть бы не стала.

Я перестал подбрасывать камень, когда окружающие костры прогорели, став дымящимися углями в темноте. Вскоре лес завёл свою ночную песню потрескивающих веток, шелеста листьев и редкого шуршания и царапанья невидимых существ. Только опытное ухо могло бы определить один инородный звук: едва слышный шорох по земле, подчёркнутый хрустом стеблей папоротника. К счастью, моё ухо было весьма натренированным.

Я подождал, пока не заметил покачивание деревца в нескольких шагах справа от себя. Это было лёгкое движение, но против ветра. Взмахнув рукой, я бросил камень и услышал глухой удар, когда тот попал по телу, а затем резкий возглас и короткий, быстро подавленный выплеск ругательств.

– Отвали, Эрчел, – сказал я суровым и спокойным голосом, и вытащил нож, зная, что даже в таком слабом лунном свете он увидит блеск лезвия.

Наступил опасный момент – время, когда базовые позывы Эрчела соперничали с его инстинктом самосохранения. Он мог достать свой клинок и броситься на меня, но поднятый шум наверняка разбудил бы весь лагерь, и уж конечно вызвал бы раздражение Декина. А ещё, если бы дошло до поножовщины, то тут уж дело случая, кто бы победил.

По сдавленному стону и досадливому ворчанию из темноты я понял, что по крайней мере сегодня здравомыслие в Эрчеле возобладало. Спустя мгновение я увидел его гибкую тень, мелькавшую среди деревьев, и задумался, не пройдёт ли к утру его нежелание таить обиды, особенно с учётом награды, которой я его лишил. Испортить такую девицу, как Беррин, было для Эрчела вожделенной радостью, хотя вряд ли она стала бы лёгкой жертвой.

– Он не вернётся, – сказал я ей.

Лицо Беррин, на четверть освещённое неровным лунным светом, пронизывающим полог леса, сейчас казалось намного более перепуганным. Когда она не ответила, я пожал плечами, лёг на свою постель и укрылся одеялом. Я знал, что сон придёт быстро, несмотря на все перипетии дня, поскольку разбойники быстро учатся отдыхать, где только можно.

Первые нити дрёмы уже вились по моему разуму, когда Беррин заговорила. Она шептала на отличном альбермайнском, пусть и с небольшим акцентом:

– Чего он хотел?

Вздохнув, я приподнялся и увидел, что она подобралась поближе и по-прежнему держалась за меч.

– А сама как думаешь? – спросил я.

Она стрельнула взглядом в окружающие тени и сдержала дрожь, и я понял, что сон этой ночью придёт к ней нескоро.

– Спасибо, – выдохнула она. – Но если ты ждёшь платы… – Она замолчала, услышав мой тихий смешок, и страх, не сходивший с её лица, заставил мою весёлость поутихнуть.

– В качестве платы я возьму ещё немного информации, – сказал я. – Раз уж ты предложила. Ты куда свободнее говоришь по-альбермайнски, чем по-аскарлийски, и твой акцент из Фьордгельда. Ты ведь на самом деле не одна из них?

– В моих жилах течёт аскарлийская кровь, – сказала она, и от яростной настойчивости в её голосе послышалось шипение. – Как течёт во всех настоящих уроженцах Фьордгельда, хоть нам и приходится кланяться южным королям. – Её голос задрожал, и она на миг умолкла. Снова она заговорила уже с натренированной интонацией, словно зачитывала писание. – Есть люди, которые придерживаются старых обычаев, принятых ещё до того, как наш гельд украли, прежде чем наша слабость обесчестила нас в глазах Альтваров, и нашу кровь испортили южные обычаи и безрассудные верования.

Я заметил, как во время этой речи вцеплялась она в меч, словно пыталась добыть убеждённости в стали под ножнами. И потому знал, что передо мной душа не менее приверженная своей вере, чем Конюх – своей, хотя ужасные события её и поколебали.

– Твой друг, – сказал я, кивнув на меч, – который владел им. Он ведь хотел умереть, да?

Она опустила голову, и я услышал, как она печально сглотнула.

– Скейнвельд, – прошептала она. – У него было сердце истинного аскарлийского воина, но навыки торговца шерстью. Понимаешь, это было дело его отца, на побережье Альдвиргельда, где всё спокойнее, чем во всей Аскарлии. И всё же именно там зародились Скард-райкены, среди юных, но истинных сынов и дочерей Аскарлии. Именно в Альдвиргельд я сбежала, когда не могла уже выносить приверженность моей семьи вашей смертопоклоннической вере. Там я встретила Скейнвельда и поняла, что мой истинное призвание – со Скард-райкенами. Там мы и услышали слова эмиссара Истинного Короля.

Она замолчала и горько вздохнула.

– Мы думали, пришло наше время. Что сразимся в его войне и завоюем свободу для гельда. Но война – это не то, во что заставляют верить саги. Война – это жизнь в лишениях среди негодяев с ужасными привычками. Война – это обман и убийства.

Я не торопил её, слыша и видя, что ей есть ещё, что сказать. Бывает, люди озвучат незнакомцам такое, в чём никогда не признаются друзьям или родным, поскольку суждение незнакомца мало что значит.

– Это, – сказала она, поглаживая ножны, – меч деда Скейнвельда, который бился им в сражении против армии южан. Он умер с этим мечом в руке, тем самым завоевав себе место среди могучих лордов и дам Бесконечных Залов. Скейнвельд хотел подражать своему предку, быть воином, о котором он слышал столько историй. Но когда началась битва…

Она опустила голову, и тени пробежали по её лицу. На этот раз я знал, что побуждение будет уместно:

– Он сбежал, – сказал я.

– Все мы сбежали. – Она подняла голову, кратко и невесело усмехнувшись, в глазах блестела влага. – Все мы, отпрыски Альтваров, Скард-райкены, бежали.

– Значит, им правил стыд.

Затем я услышал, что в её голосе смешались благоговение и страх, как у человека, вспоминающего кошмар.

– Думаю, всё из-за одного вида того чудовища, которого они послали против нас. Громадный человек в стали смерчем прорывался через людей Истинного Короля, словно они были простой соломой. Когда он сражался, красное пламя на его шлеме, казалось, полыхало. Я видела, как и намного более стойкие сердца, чем наши, бежали от гнева чудовища. Так с чего бы и нам не убежать? И когда мы оказались глубоко в чаще, когда ушёл страх, тогда явился стыд. Скейнвельд гневался на нас, на меня, винил нас в том, что мы заразили его трусостью. На самом деле он первым показал пятки, и сам это знал. И если бы не пришли вы со своими друзьями, он отыскал бы путь покончить с собой, если не клинком, то верёвкой.