Анчутка (СИ). Страница 6

— Не в моей власти что-то изменить, — сожалительно отметил Мирослав, ловя на себе едкие взгляды курян.

— Не в твоей власти — верно, да и не в силах волка старшего, что в хоромах знатных сидит, — носом повёл по сторонам, как пёс принюхиваясь, громко втягивая в себя воздух, прыгает то к одному поселянину, то к другому.

Те шарахаются, а ведун дальше ищет, к Извору в припрыжку подбежал, перебирая бубенцами по мокрой, примятой множеством ног, мураве, и склонившись в полуприсяде, обнюхал того всего снизу до верху. Извор, оторопев с мгновение, от того отпрянул.

— Вот хозяин, — ведун того больно в плечо пальцем торкнул.

— Ну тебя к лешему, нежить! — гаркнул Извор, отряхиваясь, будто что на нём налипло.

— Чего пришёл, говори? — обратился к Миру. — Кони твои при тебе, поясов наборных не ищи — уже серебряные бляхи на монеты перелили, — на место своё усаживается, возле колодезного ствола и другого уже к себе манит и осёкся в миг, увидев перед собой, двумя пальцами удерживаемый, перстень с волчьим оскалом.

— У конокрада одного на груди, возле сердца перстенёк нащупал. Может поможешь отыскать его? Больно нужен он мне.

Ведун встрепенулся, отрясая своё замешательство, и в миг сделав безынтересный вид, отвернулся, словно не желая слушать того, а Мир продолжает наседать:

— Ты мне только скажи, кто владел этим перстнем, у меня вопросы есть к нему. Пусть не тревожится — пояса наборные ему в уплату за ответы будут.

— Не вижу его среди живых — утоп он.

— Что значит утоп?

— А то и значит, — шикнул в сторону, а потом по птичьему голову свернул, глазом единым на того уставился. — Нежить, боярин, ты повстречал. Она тебе твоё же из Нави (мир мёртвых) передала.

Вдруг ведун будто ворон подпрыгнул, что Мир от неожиданности назад попятился, а тот, каркая и тряся своими бубенцами, притянулся к перстню, крутя головой подобно птице, осмотрел с разных сторон, потом весь затрясся, переломился вперёд, в узел собираясь, и на полусогнутых ногах прокрутился, очертил круг полами своего замшелой безрукавки, собравшихся курян от себя отгоняя. В миг выгнулся в спине дугой, запрокинув голову назад. Протянул руки к небу, истошно затряс бубенцами на посохе, резко оборвался и медленно выпрямился обратно, обратив свой одноглазый взгляд на Мирослава.

— Ты, волчонок, у отца своего спроси, как он невинных загубил, как любовь растоптал, — прошипел, шею как гусак вытянул.

— Мир, не слушай его! Он явно пустобрёх, который скажет всё ради прибыли, — ражисто выкрикнул Извор, не доверяя ведуну.

— Мать твою даже Лада защитить не смогла, — продолжал тот. — Погибла она от того, что муж её бесчестие сотворил.

— О чём ты? — недоумевал Мирослав.

— Кровь её на руках отца твоего.

— Мой отец в Курске был, когда мою мать убили, — в задумчивости оправдывался, а потом оживлённо к нему обратился, желая выведать о убийцах матери. — Ты знаешь чья вина эта?

— Знаю, что этот перстень всему виной, — нацелил на того скрюченный палец.

— Он утерян был…

— Перстнем этим владел тот, — не обращая внимания, ведун продолжал зловеще пророчествовать утробным голосом, — кто должен был уже давно сгнить, только ходит он по земле сей, ест и веселится, — а потом глаза вытаращил вдаль, пальцем, мимо всех, куда-то торкает и как заверещит на распев. — Вижу, вижу…юницу вижу волосом светлую да голосом нежную, — с молниеностью обратил свой взор на Извора. — Невеста твоя! А вот вижу, что отроком обурнулася. Обернулася, кольчугой звенит, шелом (шлем) на солнце блещет, на коне скачет, скачет по полю вместе с отцом своим. А отец-то — витязь добрый, витязь светлый, — приподнялся, и в полуприсяде загарцевал, словно на коне скачет, сам своими многочисленными бубенцами гремит и продолжает пророчествовать, — а вокруг-то всё вороги, вороги, вороги…

Склоняясь ниже к земле, зачеканил всё тише и тише, пока не смолк, а потом резко вытянулся, в стойку встал, руки вместе сложил, будто меч держит. Размахнулся невидимым булатом, рубанул раз, второй, как заправский воин и, перехватив обратным хватом с разворота провёл невидимым лезвием возле шеи Извора, повернувшись к тому спиной. А тот ошарашенный, за горло схватился будто действительно холодная кромка полоснула.

— Убил тот витязь друга своего, изрубил грудь его, — добавил тихо. — Вижу, кошкой дикой вцепилась она, в руку витязя да бесстрашно-то, витязя не доброго, витязя-то злобного. Вот клинок двухлезвийный сверкнул в руках половца, а у половца личина яростна, — искривил лицо злобной гримасой. — И срубил ворожина её, будто веточку берёзовую. Вскинет юница руки…

Замер, сжался весь, а потом резко изломался, в другую сторону дугой вывернулся, и тонко, протяжно воскликнул надорванным голосом:

— Больно-то как, тятя! — резко расправив руки, словно подкошенный, опрокинулся навзничь в грязную лужу возле колодца, показывая, как сражённое смертным ударом хрупкое тело упало…

…упало, расправив руки, в тёмную воду реки, окрасив её рудистостью. Пропало в фонтане брызг, скрылось под водой и показалось поодаль, понеслось вдаль, уносимое быстрым течением.

— Что ты такое говоришь? — подскочил к тому Извор, отряхивая из своей головы воспоминания из далёкого прошлого, осел возле ведуна и затормошил того, схватив за грудки, перебирая бубенцами.

— А то и говорю, что хозяин перстня, жизнь свою выкупил ценой неравной — загубил он невинных, — через силу приподнял голову цедя сквозь изрубленный рот тому на ухо. — И вы, волчье племя, в этом виноваты. А отцы ваши жён своих одних оставили, чтоб самим спастись.

— Этого не может быть?! — в иступлении таращась куда-то мимо ведуна прошептал Извор, понимая, что тот в точности описал смерть отца Любавы и того мальца. — Брешишь всё — жива Любава!

— Любава ли?

— У Позвизда сын был от робыни и дочь Любава! Сын то погиб!

— Поди и испытай всё сам, — сказал будто плюнул. — Любава, невеста твоя, уж скоро десяток лет как сгинула, а приблуду вместо неё выдали, чтоб всё достояние Позвизда к рукам и прибрать.

Мысли метались, а тело не слушалось — Извор не понимал, что делал, и его руки потянулись к морщинистой шее ведуна, нащупывая хрящ.

— Невеста твоя за другого погибла! — прохрипел горлом. — Его выкупила! Не в свою очередь к Моране в Навь отправилась! А ты, — закряхтел от того, что руки Извора на его шее сомкнулись, и единый глаз выпучил, — живёшь припеваючи, девок тетёшкаешь. Что?! Думаешь, забыть её сможешь? Думаешь, сниться перестанет?! Нееет, — затянул, — она будет всегда тебе сниться, если только не сдохнешь раньше, — закатил глаз будто опять в транс вошёл, завопил не своим голосом. — Прячьтесь люди! Время страшное наступает! Половцы! Половцы! Поолоовцыии!!

— Замолкни, — Извор затрясся весь то ли от негодования, то ли от злости, но скорее всего от своего бессилия и ужаса, переполнившего его.

Зажмурился, закрутил головой, пытаясь стряхнуть воспоминания, а в глазах опять стоит видение, как его отец зарубил своего свата. Как сын Позвизда на того накинулся, на закорки тому залез, в лицо вцепился ногтями, а отец с плеч скинуть не может, будто действительно кошка какая дикая — рычит, мясо с лица рвёт — у него до сих пор несколько шрамов на щеке тонких, а всем говорит, что веткой саданулся, когда половцев гнал. Как половец с личиной, застывшей в яростном оскале, мальца с того сдёрнул, к берегу отшвырнул, да и рубанул поперёк грудину, да удар видно не глубоким был — малец на ноги встал отцовский меч с земли поднял, только Военег следом на того свой обрушил.

Извор всё видел, он тогда новаком прикинулся, злотником откупился, захотелось в настоящем бою себя испробовать — узнал, что отец его на Дикое поле большой разъезд сам возглавил. В той зарубе, что случилась, Извор сам еле уцелел, в рощице спрятался. А там отец с Позвиздом рубится, а малец рядом с ним крутился. Видел Извор, как его тестя будущего отец со спины мечом посёк и взгляд Позвизда предсмертный, удивлённый, непонимающий. " Как же так, друже?" — меч выронил, руку к Военегу протянул, а тот вместо своей руки тому горло перерезал.