Анчутка (СИ). Страница 15

— Мне ничего не нужно! — обменялись тяжёлыми ударами, что звон их мечей заглушил нарастающий за частоколом гомон возвращающихся с яриловых гуляний. — Прошу, оставь Мира в покое.

— Я хочу лишь вернуть своё. Отец Олега наследником сделал, и моё первенство ему отдал.

Холодная кромка скользнула возле шеи Извора. Нервная дрожь пробирала изнутри. Обессиленный, он выронил свой меч и задрожал голосом, глядя в холодные глаза своего отца.

— Если так, пусть — я понимаю, что твоя корысть не даёт тебе покоя, но скажи, в чём тогда была виновата она? Неужели нельзя было хоть ей оставить жизнь? — сквозь слёзы, душащие его, проговорил Извор.

— Я спасал тебя!

— От чего?! — он вовсе не желал слышать оправданий.

— Они искали владельца перстня!

— Чем он так им неудобен был? — Извор не понимал.

— Когда я у брата в дружине был в первом же разъезде малом, на орду половцев вышел. Еле успели всех предупредить. Олег тогда первым с сотней к ним выдвинулся, пока другие подтянулись. Мы до этого языка взяли, он нам всё и рассказал, где курень хана их. Ярослав потом, ещё до того, как сынами своими, что сейчас в трёх градах сидят и всем миром правят (имеется в виду Русь) вотчину каждому наделил, указал дружины собрать — крепкая заруба была— к их вежам подошли, с лица земли все поселение стёрли, полон большой захватили — после, до самого лета, затишье было — а то они решили, у нас под носом хозяйничать. Кыдан тогда сам еле ноги унёс, — Военег замолчал, давая сыну всё осмыслить. — Обозлился он крепко на нас, а больше всего на Олега, хозяина перстня.

— Олег сказал тебе это сделать? Это Олег предложил Позвизда за себя выдать? Ты коварно его обманул!

— Позвизд обличал меня, он сильно досаждать мне начал, — увильнул от прямого ответа. — Я вашим браком хотел примириться…

— Только лишь примириться?! Ты от него хотел избавиться! Ты поэтому подарил перстень своему свату, как договор о нашем браке, чтоб они думали, что это он Олег?! — Извор понял, что сватовство было лишь предлогом, чтоб заманить Позвизда в смертельную ловушку. — Как ты мог? — это прозвучало с надрывом.

— Они убили бы всех, кто принадлежит нашему роду, если бы не нашли того кого искали. Ты помнишь, в Переяславле пришлые появились, скорняками назвались — половцы то были. А помнишь, как погибла твоя мать? Сегодня как раз день её смерти— девять на десять (девятнадцать) лет уж минуло.

— То ватажники на капище напали.

— Это была месть Кыдана. Он долго выжидал ища удобного момента, собирая силы свои. Мы с Олегом в Курск отбыли раньше, куда Ярослав его наместником направил, и меня в довесок туда же, за границей следить. В тот год митрополит ещё гуляния запретил, а мать твоя, пока меня в Переяславле не было, украдкой на дальнее капище пошла, хотя я ей запретил из терема нос выказывать. Ослушалась мужа и получила сполна — сама виновата, да ещё и мать Мирослава с собой потащила, — Военег говорил холодно, не испытывая ни сожаления, ни боли от потери их жен. — А там уже были половцы. Они туда же ближников всех наших приволокли: Еля с женой брюхатой, Вадима с сыновьями и всеми невестками, Бориса бобыля, лишь единого со старухой матерью. Всех убили, кто со мной в разъезде том был. Но не просто убили — они их зверски растерзали. Они омыли их кровью чуры, а кровавые лужи не впитывались в землю! Всех кто в тот день в округе им попадался рубили, никого не жалели! Словно озверели! А Бориса ближника моего пытали, глаза выкололи, кожу сдирали. Он ни словом не обмолвился, тем мы и спаслись лишь.

— Из-за вас все погибли, а вы?! Вы не отомстили?!

— Что я мог сделать?! Я уже был на полпути к Курску.

— Я даже не видел, как горел крад (погребальный костёр. После принятия Крещения на Руси ещё долго сохранялось двоеверие, и многие ритуалы были перемешаны. Люди были крещены, но не отказывались от языческих обрядов) моей матери! — возмущению Извора не было предела, и осознавая невообразимое высказывал предположения, которые были правдой. — Ты верно изначально знал, кто эти скорняки. Я помню мы с Миром в возу спрятались в обозе, который вы с собой в Курск собрали…

— Как оказалось — очень удачно — ваши матери точно бы вас с собой на капище потащили.

— Вы просто позволили им всех убить! — Извор замолчал, наблюдая за холодным нравом отца. — Вы трусливо бежали! — Извора трясло от открывшейся правды.

— Да! Да! Мы бежали! Доволен?!

— А потом, когда они нашли нас здесь, вы решили отдать им и Позвизда, — Извор продолжал сквозь горечь подступившую к горлу.

— Я должен был остановить это, — голос Военега звучал совершенно спокойно.

— Но не так, — в глазах Извора стояла боль.

— Это уже сделано…

— Ты предал своего побратима! Ты предал Позвизда, своего свата!

— Я был вынужден… Отдав их половцам, я спас своего брата и тебя с Миром тоже! Или ты думаешь они бы убили только нас с Олегом, докапайся бы они до истины?! — Военег хотел донести сыну свою исключительную заботу о нём. — Я заключил с ними сделку, пообещав привести хозяина перстня, а они тогда заручились уйти от наших земель на десять дней пути! Только так я мог сохранить всем нам жизнь!

— Ты ведь знал, что она нравилась мне! — не желая слышать оправданий, перебил Извор своим гневным выкриком и добавил тише, растеребив свою незаживающую душевную рану, — я и до сих пор не могу забыть её.

— Она была тогда соплячкой! — не отказывался Военег от содеянного.

— Да! но она смогла украсть моё сердце навсегда! Я столько лет мучил себя непониманием своих чувств к ней — я любил её прошлую и был хлад к настоящей! Я просто слепец, — Извор осознал своё заблуждение. — Я не разумел доселе от чего Любава вдруг изменилась до неузнаваемости. Теперь я всё понял…я понял, что люблю её, настоящую, до сих пор! — из груди Извора рвалось наружу тоскливое отчаяние.

— О какой любви ты говоришь?

— О самой настоящей. Какую тебе, отец не испытать во век! — сын воеводы заметался из стороны в сторону, не понимая, что делать дальше, и в момент вкопавшись на месте, верно определив свой дальнейший жизненный путь, подхватив меч, засобирался со двора.

— Извор, стой!

— Я не позволю состояться их обручению, — не оборачиваясь на отца, тот твёрдо отчеканил, накидывая потник на своего гнедку.

— Ты так взъелся из-за какой-то девки? — Военег пытался отшутиться, наблюдая как сын с неотвратимой решимостью седлал коня. — Если так, то я приведу тебе любую на какую укажешь. Хочешь киевлянку или булгарку, хоть византийку? Недавно половчанок пригнали с Дикого поля!

— Оставь свой терем при себе! — направился к запертым щитам дубовых ворот, расталкивая ничего не понимающую челядь, гурьбой ворвавшуюся во двор.

— Я твой отец, я не мог подвергать тебя опасности! — воскликнул, не желая отпускать своего сына.

— Лучше я не буду иметь никакого отца, чем такого.

— Ты всё-равно останешься моим сыном, — рявкнул тот в след уходящему Извору.

От угрюмого лица Извора, который брёл куда-то не разбирая дороги, встречные гулёны шарахались в стороны. Извор даже не понял, как очутился возле двора наместника. Оставив гнедку в свободном деннике, он присел рядом с братом. Мир был всё там же и кимарил, откинувшись спиной к стене.

— Возьмёшь на постой? — Извор произнёс бесцветным голосом, глядя в пустоту.

— Твоя клеть уже занята — Храбр там — придётся потесниться, — не открывая глаз, сквозь лёгкий сон ответил Мирослав.

Извор был чрезмерно сломлен после разговора с отцом, он ещё не до конца осознавал всего открывшегося, не понимал как всё это принять и как рассказать брату. И стоит ли вообще? Может пусть тот и дальше живёт в слепом неведении?

Извор грузно вздохнул — от всех переживаний не было сил ничего возразить, хотя делить клеть ему ни с кем особо не хотелось, особенно с этим наглецом, к которому он от чего-то испытывал лёгкую неприязнь и даже зависть. Своим безразличным спокойствием он крайне удивил Мира, ожидавшего от него возмущения.