Громче меча (СИ). Страница 62

Меня валят на землю и пытаются зарубить топорами, но я применяю захват «У-Си» к лицу одного из гоблинов и отрываю это лицо нахрен.

Нащупываю среди тел копьё и протыкаю им, прямо сквозь чешуйчатую броню, тушку гоблина с секирой.

Отнимаю у трупа секиру и продолжаю рубку ею. Даже не могу понять, как именно так получилось, что я уже стою на ногах и превращаю лицо мёртвого гоблина в кашу острым концом обломка топорища секиры.

В спину втыкается копьё, разворачиваюсь и вижу гоблина, отпустившего своё оружие и пятящегося назад.

Хлопком ладоней взрываю ему барабанные перепонки и, по-видимому, ломаю череп — оба его глаза вываливаются из глазниц.

— А-а-а-а!!! — реву я в неистовой ярости и кулаком вминаю забрало латника ему в голову.

Кроваво-красным взглядом вычленяю среди горы трупов копьё — вырываю его из омертвевших рук шуяо и кидаю в арбалетчика, который пощекотал мне живот болтом.

Повсюду трупы, но я не обращаю на них особого внимания. Меня интересуют только те, кто ещё жив…

Откуда-то из-за частокола прямо в крышу блокгауза прилетает камень. Это вызывает во мне неистовый гнев, я ору с ненавистью и бегу к гоблинам, удерживающим врата.

Игнорирую тычки копьями и просто сметаю их.

За вратами видно новое вундерваффе — эта штука, как я понимаю, мечет камни.

А-а-а! Камнемёт! Катапульта!

Мчу к нему через открытое поле.

Гоблины ставят передо мной стену копий, но я так зол, что хочу сжечь их всех. Руки мои покрываются обжигающим пламенем.

Врезаюсь в строй гоблинов и, буквально, испепеляю знаменосца — его голова тупо сгорела, а шлем закоптился.

Раздаю сокрушительные удары десяткам — шуяо разбегаются, не желая умереть ни за грош, а я бегу к камнемёту и апперкотом отрываю голову какому-то гоблину в кожаной шапке. Кровь вырывается фонтанчиком, но я уже возле камнемёта — сжигаю его усилием воли.

Шуяо стреляют в меня из первого вундерваффе. Копьё врезается мне в левое плечо и причиняет острую боль, которая открывает мне новую грань ярости.

— А-а-а-а, блядь!!! — проревел я. — Ты — труп!!!

А дальше всё, как в тумане…

*2829-й день новой жизни, деревня Шанхэцун, Поднебесная*

— … ваю мать! — расслышал я. — Или я брошу тебя здесь! Виталий!

Открываю глаза и вижу Канга, стоящего передо мной.

Правое плечо что-то холодит. Поворачиваю голову и вижу свой княжий меч, который я сжимаю в правой руке — какого-то чёрта я положил его на плечо.

Ещё Канг…

— О, привет, — очухался я и посмотрел на наставника.

— Ты чокнулся, Виталий⁈ — спросил от чего-то нервный наставник Канг. — Ты что здесь устроил⁈

— А, это… — огляделся я.

Я сижу посреди поля, усеянного телами шуяо.

Лежат себе спокойно, ни на кого не нападают — молодцы…

— Я, в общем… — начал я. — А где мои селюки?

— Кто⁈ — не понял меня Канг. — Ты что, накурился дурмана⁈

— Не-не, я не из этих… — отмахнулся я. — Селюки мои… Ну, деревенские…

— А-а-а, селяне, — понял меня наставник Канг. — Они всё ещё сидят в том странном здании.

Он указал в сторону деревни. Она, кстати, какого-то хрена, горит. Но мой блокгауз в целости. Ну, почти — в крыше дыра от упавшего камня.

— Надо сходить… — попробовал я встать.

— Сиди! — положил Канг мне руку на плечо. — Твои меридианы практически выжжены — я не понимаю, почему ты ещё живой… Что ты тут устроил?

— Ну… — задумался я.

Если мои селюки живы, а шуяо не очень, то, значит, поставленную перед собой задачу я выполнил, правильно?

— Я защитил деревню… — сказал я. — Ой, что-то меня так хуёвит, Канг… Давай завтра, окей?

— Что⁈ — выпучил глаза наставник.

— Дособерём мы твою «семёрку», отвечаю… — сказал я и меня резко потянуло назад. — Слово пацана, есть же…

Ещё в падении я отключился.

*неизвестно какой день новой жизни, Храм Песни Священного Ветра*

Открываю глаза и вижу потолок, который видел чаще, чем следовало. Лекарское крыло.

— Он очнулся — забирайте его, — услышал я голос мастера Вэя.

Кто-то взял меня под руки и поволок куда-то.

— Сам идти можешь? — услышал я вопрос от наставника Люя.

— Ещё не знаю… — ответил я ему.

И правда, я без понятия, как поведут себя мои ноги.

— Что случилось? — спросил я. — Куда мы?

— В келью, — ответил наставник Канг. — Ты чуть не поджарил сам себя, Виталий.

— Не, я не мог… — мотнул я головой. — Я спокойно рубил гобл… тьфу ты… шуяо… И, короче, потом что-то как-то накатило… А-а-а-а-а… Да, мог… Скорее всего, пожёг… Со мной же всё нормально, да?..

— Ты жив, — ответил наставник Люй.

— И это прямо… — начал я, но затем на меня накатила волна слабости. — Ох…

— Быстрее, — сказал наставник Канг.

— Бля, как же здесь хуёво… — прошептал я, опустив голову.

Снова каменные стены. Снова сраные горы. Снова сраный Храм.

«Как же заебись было в деревне, с моими селюками…» — подумал я, поддавшись внезапно нахлынувшему чувству ностальгии.

Меня занесли в знакомую, до боли, келью и положили на лежанку.

Я закрыл глаза.

Слабость мощнейшая — даже руку не могу поднять.

«Нет, но какой же пиздатый был бой…» — подумал я и с усилием улыбнулся. — «Шуяо как охуели, так и не выхуели, до самой своей смерти».

Получается, я положил там целый полк. Обрывки воспоминаний всплывают в сознании и я, постепенно, восстанавливаю картину.

Вроде, изначально всё шло по плану. Я начал хуяриться с полупокерами посреди деревни. Арбалетчики залезли ещё. Потом сломалась первая булава, а затем что-то щёлкнуло в голове, полетели ебала и началась пиздорезка.

«Психанул», — констатировал я. — «Никогда такого не было и тут бац, блядь».

Воспоминания приходили вместе с физическими ощущениями. Я почувствовал, как вырвал позвоночник гоблину в шлеме с фиолетовым плюмажем — это было пиздец как жёстко…

Какой-то фильм был, вроде бы, где позвоночник кто-то кому-то выдёргивал. Или игра? Не помню уже.

Но шуяо получили такой разъёб, что уже никогда не оправятся от такого, если кто-то из них вообще выжил, конечно.

Главное — дед Шуй и остальные мои селюки выжили. Это самое важное — ради них ведь старался. Так бы мне эти шуяо в хуй не упёрлись. Они мне, конечно, буквально, по хуй, но, тем не менее, не упёрлись. Я бы мог…

… но не стал.

Да…

*2833 день новой жизни, Храм Песни Священного Ветра*

Сижу в столовке и жую перловую кашу. Вот уж не думал, что когда-нибудь доведётся снова отведать шрапнель — и вкус точно такой же.

Передо мной сидит грустный Маркус, ковыряющийся в своей тарелке палочками.

— А что это? — спросила вдруг сидящая рядом с нашим негритёнком Дора.

Но ей никто не ответил.

Сара хмурым взглядом уткнулась в тарелку и молчит с утра пораньше.

Никто не хочет ничего рассказывать. Видимо, у каждого было своё испытание — с мастера Фэна бы сталось подобрать какую-нибудь индивидуальную хуевёртку для каждого…

— Вы чего? — спросила Дора.

— Дорочка, дорогая… — попросил я.

— Ладно, — кивнула та.

Самые хуёвые отходняки от перегрузки меридианов Ци, как оказалось, наступают не сразу. Душевная боль от того, что ты опалил свою душу, наступает постепенно — с наращиванием страданий.

— А ты, Маркус? — тихо спросила Дора.

— Тебе что, совсем похуй, что Вигго больше нет⁈ — резко развернулся к ней Маркус.

Да, Вигго…

Эх…

— Блядь… — прошептал я.

— Ребята, но так же нельзя! — сказала колумбийка. — Да, он умер, но что теперь — всем вешаться?

Мне повеситься уже не выйдет — буду висеть в петле, как долбоёб, пока не надоест. Мышцы шеи настолько развились, что меня крайне тяжело задушить и моего собственного веса для этого точно уже недостаточно.