Соломенное сердце (СИ). Страница 41

Поля и сама была сплетена из разных пугающих странностей, но это выходило за пределы ее воображения.

Узкий туннель привел их к горячему источнику, и Поля впервые в жизни ощутила жгучий стыд, раздеваясь перед посторонними, пусть и женщинами.

Она с облегчением вошла в теплую воду, скрывая себя в ее мутности, и закрыла глаза, прислушиваясь к песнопениям. Чужие пальцы бережно расплетали ее запутанные волосы, пахло сушеными цветами и мшистой затхлостью, а многочисленные свечи делали воздух гуще.

— А плата? — спросила Поля, опомнившись.

— Плату вносит жених, — прозвучал тихий ответ, — невесте нужно всего лишь быть искренней.

— Что это значит?

— Вы не знаете? В обители ушедшей богини Дары нет места для лжи. Люди, которые хотят заключить брак по расчету, идут к старейшинам своего селения. К нам приходят влюбленные.

— Я не знала, — призналась Поля. — Что же будет, если невеста и жених не влюблены друг в друга?

— Их венки не сплетутся друг с другом. В таком случае мы не возвращаем оплату.

— И часто такое случается?

— Увы.

Что же, это утешает. Их с Даней венки не сплетутся, и на этом все закончится. Они всего лишь потеряют время и деньги, а потом снова вернутся под открытое небо, к своим легким и приятным отношениям. Но отчего так противно заныло в груди? Неужели любопытство сильнее здравого смысла?

Пусть же решает ушедшая богиня Дара, и будет, что будет.

Глава 23

— Сколько-сколько? — Даня ушам своим не поверил. Такая прорва денег за то, чтобы потерять свободу! Да это же настоящий грабеж.

— Одни угощения для гостей сколько стоят, — старенькая распорядительница со сдвинутыми на затылок очками усмехнулась.

— Но у нас ведь только один гость!

— Так что ж, ему оставаться голодным?

— Совести у вас нет, — сдался Даня, отсчитывая нужную сумму. — Надеюсь, сюда хотя бы входит еда для новобрачных.

— Все входит, касатик. Первая брачная ночь длится трое суток, за это время вам никто не помешает, даже если небо обрушится на землю. И вы ни в чем не будете нуждаться.

Трое суток! На радостях Даня насыпал еще горку монеток.

Трое суток любви с юной, нежной, настоящей Полей, без проклятия и ожогов на губах, без воды, стекающей с волос, без мимолетности, когда наутро ты исчезаешь в рассвете. Вот это да! Вот это — ух!

— Спасибо, — старушка проворно сгребла деньги, — прошу в пещеру для жениха. Желаю вам благополучного завершения обряда, пусть сплетутся ваши венки.

— А если нет?

— Деньги не возвращаем, — предупредила она строго. — Если нет — найдете какого-нибудь старейшину, он выпишет вам бумагу о бракосочетании.

— Так скучно? — поморщился Даня, чья буйная фантазия уже нарисовала ему несколько особенно пикантных сцен с Полей. — Нет уж, пусть наши венки сплетутся, — и он снова потянулся к отощавшему кошельку.

Однако старушка решительно покачала головой:

— Это зависит не от нас, касатик, только от вас.

Он приободрился: расклад, где все зависело только от него, Дане нравился. В этой жизни ему не на кого было полагаться, только на собственное везение и философию в духе «будь что будет» и «куда кривая выведет». Конечно, все могло закончится грандиозным фиаско, как с женой того мстительного горнодобытчика, но ведь могло и наоборот?

И, мурлыкая себе под нос, Даня резво устремился к пещере жениха, совершенно уверенный в том, что ближайшие трое суток принесут ему много-много радости.

Кисточка приятно щекотала обнаженную кожу — мастерица наносила руны спокойно и умело.

— Руна здоровья, — объяснила она, заканчивая рисовать на груди, — на живот мы нанесем руну плодовитости…

— Плодородия? — переспросила Поля рассеянно. Ее убаюкали теплая вода и легкие касания кисти, и во всем теле появилась легкость, разнеженность. Отступили тревоги и сомнения, и хотелось плыть по течению, позволяя судьбе нести себя вперед.

Такое длинное прошлое, которое и не помнилось вовсе, перестало иметь значение. Остались позади и духи Гиблого перевала, которые вытягивали из Поли силы. Семейство князя и богатый, так и оставшийся чужим, дом. Все казалось утраченным, ненужным, далеким.

Просто, безо всякой грусти она вспоминала вереницу людей, которых любила и похоронила старуха, тех, кто явились на перевале. Старуха устала жить, а Поля и не начинала вовсе, и теперь ей захотелось попробовать — каково это, пройти свой путь до самого конца, ни о чем не жалея и ничего не страшась.

Если уж так получилось, что она ни с того ни с сего обрела это тело, и этот разум, и эту душу, то не пропадать же всему этому добру даром. Прежняя хозяйка твердо собиралась защитить свою соломенную куклу от привязанностей и потерь — одновременно лишая ее радостей и счастья.

Что ж, Поля будет любить и страдать, безрассудно, как и поступают настоящие люди.

Каждое Данино движение вызывало веселый звон монеток, пришитых к его жениховскому наряду. Ступая вслед за женщинами в зеленых сарафанах, он ощущал, как туго заплетенные волосы тянут на висках, и размышлял о том, какой смысл в это заложили предки. Невестам волосы расплетали, а женихам — стягивали в узел.

Пещера для бракосочетания была щедро украшена красными ягодами рябины и калины, сушеными, конечно, ибо не сезон.

Две женщины уже держали в руках пышные венки. Сплетутся ли они, или Даня покинет пещеры свободным, как и прежде?

Поля появилась с другой стороны, легко прошла в центр пещеры, ее движения ничто не сковывало — простое красное льняное платье, прошитое золотыми нитями, открывало покрытые рунами руки и колени, светлые пушистые волосы окутали ее лицо и плечи пшеничным облаком. Она серьезно и прямо посмотрела прямо Дане в глаза, и в небесной синеве ее радужки будто ветер бесновался. Никакой безмятежности, никакого спокойствия — от нее веяло бурей, и это так будоражило.

Что-то пели женщины, затеяв хороводы вокруг них. На головы опустились венки, неожиданно тяжелые.

Все то время, пока его обвешивали монетками, Даня придумывал различные красивости, которые скажет в этот момент. Про звезды в ее глазах и маки на губах, но все эти слова где-то потерялись. Всегда болтливый, Даня стал необъяснимо косноязычным, неловким. Поэтому сказал о главном:

— Полюшка, ты пришла в этот мир одинокой. Дети растут в материнских объятиях, согретые любовью отца. Я стану для тебя и отцом, и матерью, и братьями, и мужем. Я стану твоей семьей.

— У тебя было две семьи, и обе отказались от тебя, — ответила она тоже тихо. — Я — останусь с тобой.

Они коснулись друг друга ладонями, над головой зашуршала листва.

— Хм, — сказала самая старая из женщин, — ну, предположим.

— Что? — тревожно спросил Даня.

Остальные служительницы замерли вокруг них, задумчиво рассматривая их венки.

— Даже не знаю, — проговорила другая.

— Ушедшей богине Даре хорошо бы явить свою волю понятнее, — согласилась с ней третья.

— Ни то ни се, — возмутилась четвертая.

— Ну там пара веточек зацепилось друг за друга, — заметила пятая.

— Дети в самом начале пути, — разъяснила первая, — они открыты друг другу, но их чувства еще не пустили корни. Так, крошечные росточки.

Поля развернулась к ним, и голова Дани дернулась, когда венок подался за ее венком.

— Уй! — воскликнул он.

— Только попробуйте не поженить нас, — пригрозила Поля решительно, — я тут, между прочим, мастерица проклятий, не сочтите за хвастовство.

— Крепко держится? — старушка потрогала венок на Дане. — Девочки, ой и крепко.

— Прилипло? — ужаснулся он. Так теперь и ходить с кустом вместо шапки?

Та женщина, которая возмущалась больше других, попыталась сдвинуть Полин венок, но только получила веткой калины по пальцам.

— Ого, — сказала она уважительно.

— Богиня Дара явила свою волю, — объявила старушка, — и пусть жених и невеста пока не познали истинную любовь, есть нечто, что связывает их куда надежнее. Похоже, их жизни переплетены между узами более прочными, чем любовь.