Королевская кровь-13. Часть 1 (СИ). Страница 31

Жители ждали оглашения того, кто станет регентом при наследнице, царевне Агриппии Таласиос Эфимония, и будет править ее именем до тех пор, пока она не уронит первую кровь и не станет царицей, получив полную власть. Регент выбирался решением почившей царицы. После созревания наследницы он отдавал ей правление и получал звание особого советника, но полную свободу от государственных дел получал только после ее замужества и рождения первой дочери.

Редко в прошлом случалось так, чтобы царицы погибали до взросления наследницы, а уж тем более не бывало такого, чтобы оставалась царевна почти полной сиротой, без отцов и сестер матери, без ближайших родственников. Почти вся семья Агриппии, вся ближайшая родня погибла при взрыве на ипподроме. Остались только братья и сестры — дети трех дочерей Иппоталии, — и слава богине, что царевен и царевичей туда не брали до созревания: считалось, что скачки слишком горячат кровь, а дети должны расти в безмятежности.

Сейчас взгляды жителей Маль-Серены, славящих и царицу, и богиню-Мать, были прикованы не только ко дворцу, но и к главному храму Синей богини, расположенном в столице острова Терлассе. Именно там больше двух десятков лет служила настоятельницей старшая сестра Иппоталии, Ксантиппа, названная так в честь далекой прабабки. Ксантиппа как двоюродная бабушка оставалась самой близкой родственницей юной Агриппии. Все ждали, что именно ее назовет Иппоталия в прощальном слове.

Обычно прощальное слово почившей царицы стране оглашалось на шестой день после того, как она навеки уходила в море, а на седьмой короновалась новая царица. Но сейчас из-за младенчества наследницы решать с регентством нужно было поскорее. И завещание Иппоталии открыли на третий день после ее смерти.

И то, что было в нем, стало потрясением для многих: не была Маль-Серена идеалом, и не успело еще отгреметь эхо боев, а уже в некоторых высоких семьях, связанных родством с домом Таласиос Эфимония, стали думать, как оспорить регентство или перехватить власть, оставив регента воспитателем детей, как стать ближе к трону. Но решение царицы думы эти перечеркнуло.

«Волей своей в случае своей преждевременной гибели, если наследница к той поре не будет замужем, назначаю регентом и особым советником Таис Ольвию из благородной семьи Инидис, свою прабабушку по деду, добрую покровительницу и воспитательницу нескольких поколений семьи Таласиос Эфимония. Силы ее и знаний хватит, чтобы охранить и воспитать наследницу достойной правительницей Маль-Серены», - звучала по всему острову последняя воля Иппоталии.

Решение, как в старые времена, прокричали на площадях, проехали по улицам военные автомобили с мегафонами, высочайший приказ прибили ко дверям всех государственных учреждений. Люди, знавшие волшебницу издавна — ей уже было за сто шестьдесят лет, и из-за возраста на острове о ней ходили легенды, — посудачили-посудачили, поудивлялись, почему все же не матушку Ксантиппу выдернули из служения, и разошлись делать свои дела.

Но для самой Таис это назначение стало совершенной неожиданностью.

Не то, чтобы она была резко против — уж десять лет своей долгой жизни она могла себе позволить отдать далеким внукам, хотя, конечно, ей было чем заняться и помимо воспитания царских детей: она была лучшим специалистом в мире в разработке амулетов на основе кристаллов, изучала природные свойства камней, классифицировала их, постоянно ездила в экспедиции, чтобы понять зависимость сил камня от места его зарождения, писала научные труды, преподавала в Терласском магическом университете и вела курсы по множеству заведений по всему миру, имела парочку любовников, — в общем, еще одну жизнь в роли регента ей втиснуть было совершенно некуда. Но память Талии, отважной и сильной девочки Талии, она обязана была уважить, как и ее желание.

Талия, слава богине, сумела построить управление страной так, что и в ее отсутствие, и после смерти ее дочерей, мужей и родных, которые тоже занимали значимые государственные посты и, что немаловажно, с полной отдачей на этих постах работали, государственная машина не забуксовала и не остановилась. Подхватили управление заместители и помощники, вторые министры и вице-президенты компаний, и если и возникла где заминка или произошел просчет, то быстро он был исправлен.

Дети, в том числе и наследница, оставались во дворце под присмотром нянь и охраной гвардии. Таис оставалось только переехать во дворец и принять регентскую цепь.

Но был человек, который справился бы лучше нее. И Таис первым делом после оглашения напутственного слова пошла к этому человеку.

Настоятельнице Ксантиппе сейчас было за семьдесят лет: их с Иппоталией мать родила их с промежутком почти в двадцать лет.Служила она в храме, что вставал перламутровыми стенами у заводи в центре Терлассы, раскинувшейся вокруг него как вокруг жемчужины. Совсем недалеко было от храма до царского дворца — бывало, царицы уходили в море со своих домашних пляжей, а выходили на песок у сияющих стен, чтобы заглянуть к богине, как к любимой маме, поклониться ей и поболтать.

Половина храма стояла на суше, половина — в воде, в которой и проходили множество церемоний. Когда у Маль-Серены гуляли шторма, вода за стенами храма стояла спокойная, зеркальная, и часто прятались тут умницы-дельфины, пережидая шторм.

Шесть стен — как шесть створок ракушек, раскрытых наподобие лотоса от земли к небу, открытых всем ветрам. Любила построившая его прародительница-Серена все, что связано с ветром. Не осознавали воплощения богов, кем именно они являются, и потому поклонялись сами себе, но храмы строили своей стихии такие, чтобы и самим легко в них было.

Посреди шестистворчатой ракушки, под гигантским куполом из перламутра, стоявшим на шестидесяти шести колоннах, на облепленном ракушечником постаменте лицом к морю возвышалась богиня-мать, грозная и величественная, с распахнутыми крыльями, в доспехе и шлеме, с клинком в одной руке и водяной плетью в другой. А спиной к себе самой — она же, но в хитоне с обнаженной грудью, улыбчивая, босоногая и мягкая, с опущенными крыльями, одной рукой льющей на людей дождь, а другой — придерживающей живот, на котором проступала пяточка ребенка.

Не было тут чашей для масел — все выливалось или в море, или в песок, и море принимало это, поглощая без остатка и масла, и цветы, и жемчуг, и камни.

Сейчас на купол и створки-стены падал снег, но не попадал внутрь, закручиваясь снаружи, словно обнимая.

Матушка Ксантиппа встретила гостью в храме у подножия статуи богини, рядом с которой они обе казались крошечными — высоко возносилась она над Терлассой.

— Здравствуй, Типа, — улыбнулась Таис, распахивая объятья, и пожилая величественная женщина, которую она отчетливо помнила еще младенцем, тоже улыбнулась в ответ и крепко-крепко обняла ее. Так она была похожа на Иппоталию, что Таис замерла — так могла бы выглядеть Талия, если бы прожила еще лет двадцать, поседела и обзавелась морщинами вокруг ясных глаз и твердого рта.

— Здравствуй, прабабушка Таис. Давненько ты не заглядывала.

— Здравствуй, — обняла ее Таис с радушием. — Ты хочешь здесь поговорить?

— Нет. Говорить мы будем у меня дома, — улыбнулась настоятельница, жестом приглашая гостью следовать за ней

Дома служительниц стояли около храма полукругом, за дугообразной площадью, и дом бывшей царевны и наследницы был так же скромен, как и остальные: белый, один этаж с треугольной крышей, высокие окна, синие колонны, кресло на траве перед домом. Внутри обстановка была пороскошнее, но умеренно: много здесь было белого, зеленого, синего — всех оттенков моря, и это успокаивало.

— Давно повода не было к тебе прийти, — проговорила Таис, возлегая на софу напротив правнучки. — А теперь появился.

— Я понимаю, какой, — ответила Ксантиппа тяжело. Она разлила себе и гостье вина с водой и поставила на стол фрукты и виноград. — Но я сразу скажу тебе — я не возьму на себя регенство вместо тебя, Таис. Талия знала об этом, знала, что я не смогу. Мы говорили с ней об этом, когда она еще в начале правления должна была вписать чье-то имя в регенты. И она меня поняла.